Юрий Моренис - Охота на вампиров
— Монах?
— Не знаю, монах ли, игумен… А по-моему, еще страшнее стал. Я дверцы в машине закрыла, чтоб не сбежал.
— Может, покормить его?
— Ага! Разбежалась. Ты давай полежи. Настой попробуй. Верь, полегчает.
Напиток и правда оказался животворящим. Кисленький и прохладный, на травах. Не неведомых — кое-что распробовал, узнал… Он весь был из прошлого. Ал поторопился подняться и оглядеться.
Дедов дом. Дедов! Даже мебель кой-какая осталась кроме дивана. Но холостяцкая бобылья изба превратилась в аккуратное женское гнездышко.
Дед Ала неряхой не был. Он мог обустроить дом, избавив его от солдатской суровости с походной койкой под суконным одеялом. Как капитан Немо использовал в обиходе только дары моря, так и дед Ала вносил в свое обиталище богатства окружавшей природы… Вкуса у него хватало, и мебель стояла человеческая. Но вот всякие приспособления, утварь типа ухватов, ящичков для круп, кухонных причиндалов, вешалок, подставок и прочее, что создает аромат быта, — все это создавало ощущение сказки, впечатления, что ты в гостях у лешего.
Нынешняя хозяйка апартаментов лешим не была и кикиморой тоже. Один японский телевизор в углу чего стоил. А в кухне важно лоснился финский холодильник в окружении галантного итальянского гарнитура. Не знать, что ты в дремучей чаще, — вполне цивилизованное жилище.
Электрический кабель сюда провели солдаты. Это Ал помнил. И не со стороны ГЭС, а с другой, где колючая проволока и подземные бункеры лабораторий.
Папаша Ала, изменник, искупал вину… А может, для сына старался. Матери Ал не знал. У отца в М… имелась квартира, но она почти не удержалась в его памяти. Родитель все на производстве вкалывал или в командировки ездил, Ал основное время проводил здесь. В школу его возили на военном «газике».
Анна хлопотала на своей дворцовой кухне. Запахи оттуда сбивали с ног. Ал вспомнил, что весь день макового зернышка во рту не побывало. И, пересилив себя, поднялся.
Хозяйка расположила его на добром диване сталинских времен, кожаном и с валиками. С этими валиками он когда-то занимался борьбой.
Огляделся… Вроде бы прежний дом, а все же не тот.
Конечно, прошло более восьми лет. Что смогла удержать отроческая память, если учесть пережитый шок и год полной отключки? Дед не говорил, а «дядя» молчал. В сознании Ала стоял барьер, деливший его личность на детское «до» и взрослое «после»…
А новая жизнь была слишком новой и абсолютно другой, чтоб копаться в себе. О своих же кошмарах Ал не распространялся.
Но сейчас, в старом доме деда, он почувствовал, как приблизился к тайне, и невольно стал сопротивляться.
«Это совсем другой дом, — говорил он себе, — не гляди на диван и прежние стулья. В любом микрорайоне во всех квартирах похожая мебель, потому что на весь микрорайон один мебельный магазин. Моя память — тот же магазин с одним-единственным диваном. Убедись: все здесь другое, и занавески, и скатерть, и женский неистребимый запах — чего никогда не было. Похоже? Да. Просто зашел к соседке по микрорайону. Ни фотографий, ни желтого абажура… — Ал вспоминал: — Ни полосатого коврика. Что еще? Горки нет! Громадной стеклянной горки из красного дерева с гранеными стопками внутри. Может, они и есть, эти стопки, но в другой квартире, этажом выше, но лестница туда заколочена…»
— Значит, ты бывал здесь?
Ал вздрогнул — не слышал, как вошла Анна. На ней по-прежнему был «адидасовский» костюм, но вместо кроссовок на ногах красовались домашние тапочки в форме пушистых зайцев.
— Да. По грибы хаживали. Страсть как люблю это дело.
Ни черта она ему не верила.
— И Деда знал?
— Деда?
— Матвея Родионовича.
Ух, и резануло родное имя. До боли…
— Тебе снова плохо?
— Нет… С чего ты взяла?
— Побледнел.
Она не стояла на месте. Прошла, а точнее, проплыла к серванту, что стоял на месте горки, открыла дверцы, достала тарелки, вилки. На Ала вроде не обращала внимания, а заметила, что с ним происходит.
— Ты же деда упомянула, Аня, я и вспомнил его.
— Любил его?
Ал лишь улыбнулся в ответ. Чего кривить душой? Дед у него был замечательный. Хоть он и жил на отшибе, а пусто у него редко бывало. Тянулись к нему люди. Комедию перед Анной ломать Ал не стал, но и то, что родной внук, оповещать не спешил. Дедом его все величали. Анна тоже. Только она говорила «Дед» с большой буквы, а Ал — с маленькой. В речи это незаметно, разве что сильно прислушаться.
Анна не прислушивалась, она накрывала на стол.
— А пахнет-то как! — вздохнул Ал.
— Не торопись хвалить. Поешь сначала.
— А много там у тебя?
Она засмеялась:
— Ну и гость! За стол не сел, а уже жует.
— Я про другое. С Монахом что? Мы тут ужинать сядем, а он там, на полу, меж сиденьями. Да и пожрать бы ему что…
— Уволь!
— Да я сам. Стайка или сарайчик есть пустой?
— Имеется. Но ведь может убежать?
— Не убежит. Он же в наручниках.
Анна вновь посмотрела на гостя с подозрением.
— Странные вы какие-то. По грибы — с наручниками…
— А видишь, пригодились.
Она включила свет над воротами. Лампочка в двести свечей, наглая в комнате, здесь, под многотонной тьмой, казалась мелкой сошкой на сходке «авторитетов». Деревья казали морды и тянули ветви, чтобы затащить в чащу. «Мерседес» мерещился каретой Золушки, готовой обратиться в тыкву и сгинуть.
Ал подошел, открыл переднюю дверцу, зажег лампочку в салоне и осторожно посмотрел внутрь. Вначале показалось, там никого нет. Но потом он заметил кожаный рукав и мерзкую волосатую лапу в наручниках. Дружок пытался забиться куда поглубже. Ал почуял страх — тварь его боялась.
Ал смело распахнул заднюю дверь «таратайки», схватил чуду-юду за задние лапы и выдернул на улицу.
— Что, Монах? Получил свое?
Тварь дернулась и тихо заскулила. Она казалась меньше самого Монаха ростом, но, памятуя о страшных когтях, он схватил животное за воротник куртки и приподнял. Никакого сопротивления, в руках безвольно болтался мохнатый курдюк. Без долгих размышлений Ал поволок его к дому. Анна стояла на пороге и с омерзением крикнула:
— Бр-р-р… Ты его в сарайку тащи! Там поленница. В сараюшке тоже горел свет. Не яркий, но горел. Ал впихнул туда Монаха. От него несло ужасом, как дурным потом. Ничего, убогий, не соображал…
Ал снял с одной лапы наручник и приковал его, предварительно проверив на прочность, к металлической стойке, поддерживающей поленницу дров.
Хоть усадьба и была электрифицирована, но в доме на всякий случай имелась печка, а во дворе — уютная банька. Дровишек же было на одну треть сарая. Но и для заготовки еще рановато…