Энн Райс - Вампир Арман
Внезапно я с беспокойством ощутил его жизненную энергию; от него пахло кровью, пахло жизнью, как будто мне на пути попалась потенциальная жертва. Я выбросил это из головы и только смотрел на него с любовью, думая об одном – как я рад, что он жив. Он выбрался из степей. Он спасся от разбойников, которые в тот момент казались мне вестниками смерти.
Я подтянул табурет, чтобы спокойно посидеть рядом с отцом и рассмотреть его лицо. Левую перчатку я так и не одел.
Я положил холодную руку ему на лоб, легко, не желая позволять себе вольности, и он медленно открыл глаза. Мутные, они оставались удивительно яркими, невзирая на лопнувшие сосуды и влажность, и он какое-то время спокойно смотрел на меня, не говоря ни слова, как будто не видел причин, чтобы двигаться, как будто я казался ему видением из сна.
Я почувствовал, что капюшон упал мне на плечи, но я не стал его останавливать. Я не видел того, что увидел он, но знал, что ему открылось – лицо его сына, чисто выбритое, как в те дни, когда он его знал, и длинные волны заснеженных распущенных каштановых волос.
За моей спиной на фоне ярко пламенеющего огня виднелись грузные силуэты посетителей – они пели, говорили. Вино текло рекой.
Ничто не мешало мне в этот момент, ничто не встало между мной и этим мужчиной, который так отчаянно старался сразить разбойников, посылая им вслед одну стрелу за другой, хотя на него самого сыпался град их собственных стрел.
– Тебя так и не ранили, – прошептал я. – Я люблю тебя и только сейчас понимаю, каким ты был сильным.
Разобрал ли он мои слова?
Он прищурился, глядя на меня, и я увидел, как он провел по губам языком. У него были яркие, как коралл, губы, просвечивавшие через густые заросли усов и бороды.
– Ранили, – сказал он низким голосом, тихим, но не слабым. – В меня попали, два раза попали, в плечо и в руку. Но они меня не убили, и Андрея не отпустили. Я упал с коня. Я поднялся. Ноги мне не задело. Я погнался за ними. Я все бежал, бежал и стрелял. Поганая стрела торчала у меня из правого плеча, вот здесь.
Из-под шубы появилась его рука, и он положил ее на темный холм его правого плеча.
– Я все равно стрелял. Я ее даже не почувствовал. Я видел, что они уходят. Они забрали его с собой. Я даже не знаю, был ли он жив. Не знаю. Зачем им было его увозить, если бы они его убили? Стрелы летели во все стороны. Настоящий дождь стрел! Их было человек пятьдесят. Все остальные погибли! Я велел остальным продолжать стрелять, не останавливаться ни на миг, не трусить, стрелять, стрелять, скакать прямо на них, пригнуться, пригнуться к коням и скакать на них. Может, так и было. Не знаю.
Он опустил веки. Он огляделся. Он захотел встать, а потом посмотрел на меня.
– Дай мне выпить. Купи что-нибудь приличное. У того мужика есть испанское белое вино. Купи мне бутылку вина. Черт возьми, в былые дни я сидел в засаде и ждал купцов там, на реке, мне никогда не приходилось ничего ни у кого покупать. Купи мне бутылку белого вина. Я вижу, ты богач.
– Ты не узнаешь меня? – спросил я.
Он посмотрел на меня в явном недоумении. Этот вопрос даже не приходил ему в голову.
– Ты из замка. Ты говоришь с литовским акцентом. Мне плевать, кто ты такой. Купи мне вина.
– С литовским акцентом? – тихо спросил я. – Какой кошмар. Наверное, это венецианский акцент, и мне очень стыдно.
– Венецианский? Тогда тебе нечего стыдиться. Видит Бог, они пытались спасти Константинополь, пытались. Все катится к черту. Мир сгорит в огне. Купи мне вина, пока он не сгорел, ладно?
Я встал. У меня остались деньги? Я все еще размышлял об этом, когда надо мной замаячила безмолвная фигура моего господина – он протянул мне бутыль испанского белого вина, откупоренную, подготовленную для моего отца.
Я вздохнул. Ее запах для меня теперь ничего не значил, но я знал, что вино отличного качества, к тому же, он этого хотел.
Тем временем он сел на скамье и уставился на бутыль в моих руках. Он потянулся за ней, забрал и принялся пить, так же жадно, как я пил кровь.
– Посмотри на меня получше, – сказал я.
– Дурак, здесь слишком темно, – ответил он. – Как я посмотрю получше? Мммм, хорошее вино. Спасибо. – Он внезапно застыл, поднеся бутыль к губам. Застыл в необычной позе. Как будто он находился в лесу и только что почувствовал приближение медведя или какого-то другого смертельно опасного зверя. Он окаменел, не выпуская бутыль из рук, шевелились только обращенные ко мне глаза. – Андрей, – прошептал он.
– Я жив, отец, – мягко сказал я. – Меня не убили. Меня похитили, чтобы продать, и продали выгодно. Потом меня увезли на корабле на юг, затем – на север, в Венецию, там я сейчас и живу.
Его глаза оставались спокойными. Им завладела удивительная безмятежность. Он был слишком пьян, чтобы протестовать или восхищаться дешевым сюрпризом. Напротив, истина закралась в его душу и захлестнула его единой волной, и он сумел понять каждое ее ответвление – что я не страдал, что я богат, что я живу хорошо.
– Я пропал, – продолжил я тем же ласковым шепотом, который мог услышать только он. – Да, я пропал, но меня нашел другой человек, добрый человек, он вернул меня к жизни, и с тех пор я никогда не страдал. Отец, я проделал долгий путь, чтобы сказать тебе об этом. Я и не знал, что ты жив. Мне и не снилось, что ты жив. То есть, я решил, что ты погиб в тот день, когда рухнул весь мой мир. А теперь я пришел сюда, чтобы сказать тебе – ты никогда, никогда не должен из-за меня горевать.
– Андрей, – прошептал он, но его лицо не изменилось. На нем проявилось только степенное удивление. Он неподвижно сидел, положив руки на бутылку, которую поставил на колени, распрямив огромные плечи, а его развевающиеся рыже-седые волосы, длиннее, чем я когда-либо видел, сливались с мехом его шубы.
Он был красивым мужчиной, красивым. Чтобы понять это, мне потребовались глаза монстра. Мне потребовалось зрение демона, чтобы увидеть силу в его глазах в сочетании с мощью гигантского тела. Только налитые кровью глаза выдавали его слабость.
– Теперь забудь меня, отец, – сказал я. – Забудь меня, как будто меня отослали монахи. Но помни, что только из-за тебя я никогда не буду погребен в земляных монастырских могилах. Нет, может быть, со мной случится что-то другое. Но от этого я не пострадаю. Благодаря тебе, потому что ты не стал этого терпеть и пришел в тот день потребовать, чтобы я поехал с тобой, чтобы я стал твоим сыном.
Я повернулся, чтобы уйти. Он метнулся вперед, сжимая левой рукой бутыль за горлышко, а могучей правой рукой схватил меня за запястье. С былой силой он потянул меня вниз, к себе, и прижался губами к моей склоненной голове.
Господи, только бы он не понял! Не дай ему почувствовать, как я изменился. Я в отчаянии закрыл глаза.
