Энн Райс - Вампир Арман
Но внезапно меня захватили святые лики, и я обо всем забыл. Я увидел, как сверкает в свете огня лик Христа, моего блестящего, нахмуренного Христа, каким я часто его рисовал. Я столько нарисовал этих картин, но как же она была похожа на ту, что я потерял в тот день в густой траве!
Но такого быть не может. Кто смог бы вернуть икону, которую я уронил, когда разбойники взяли меня в плен? Нет, конечно, это другая икона, ведь я уже говорил, что нарисовал их очень много, прежде чем родители набрались мужества отвести меня к монахам. Ведь мои иконы распространились по всему городу. Мои отец даже гордо носил их князю Михаилу в качестве даров, и сам князь сказал, что мой талант должны увидеть монахи.
Каким строгим выглядел наш Господь по сравнению с нежным, задумчивым Христом Фра Анжелико или благородным, печальным Господом Беллини! Но его согрела моя любовь! Он был Христом нашего стиля, любящим в строгих линиях, любящим в мрачных красках, любящим в манере моей земли. И его согревала любовь, которую, как я верил, он дарил мне!
Мне стало дурно. Я почувствовал, как руки господина легли мне на плечи. Он не потянул меня прочь, как я боялся. Он просто обнял меня и прижался щекой к моим волосам.
Я уже чуть было не ушел. Теперь с меня хватит. Но музыка смолкла. Та женщина, это же моя мать, не так ли? Нет, моложе, моя сестра Аня, теперь взрослая женщина; она устало заговорила о том, что мой отец смог бы опять запить, если бы им удалось спрятать от него все спиртное и привести его в чувство.
Дядя Борис усмехнулся. Иван безнадежен, сказал Борис. Ивану уже не прожить трезвым ни дня, ни ночи, ему недолго осталось. Иван отравлен спиртом, как хорошим вином, что он покупает у торговцев, продавая все, что ему удается украсть из этого дома, так и крестьянском самогоном, что он выбивает силой, по сей день оставаясь грозой округи.
У меня волосы встали дыбом. Иван, мой отец, жив? Иван остался в живых, чтобы умереть с позором? Ивана не убили в дикой степи?
Но в их темных лбах кончились и мысли о нем, и слова. Мой дядя запел новую песню, танцевальную. В этом доме танцевать было некому – все устали от тяжелой работы, женщины слепли, продолжая латать лежащую на коленях одежду. Но музыка их подбодрила, и один из них, мальчик, младше, чем я был, когда умер, да, мой младший брат, тихо прошептал молитву за моего отца, чтобы отец сегодня не замерз до смерти, свалившись пьяным в сугроб, что случалось нередко.
– Прошу тебя, приведи его домой, – шептал мальчик. Потом я услышал за своей спиной голос Мариуса – он пытался расставить все по местам и успокоить меня:
– Да, это, несомненно, правда. Твой отец жив.
Не успел он предостеречь меня, как я обошел дом и открыл дверь. Я сделал это сгоряча, не подумав, мне следовало спросить разрешения у Мариуса, но я уже говорил, что был неуправляемым учеником. Я не мог иначе.
В дом ворвался ветер. Съежившиеся фигуры вздрогнули и натянули на плечи густой мех. В пасти кирпичной печи великолепно полыхнул огонь.
Я знал, что нужно обнажить голову, в моем случае – снять капюшон, встать лицом к иконам и перекреститься, но этого я сделать не мог.
В действительности, чтобы замаскироваться, я, закрывая дверь, натянул капюшон на голову. Я прислонился к двери. Я поднес ко рту край плаща, чтобы скрыть все лицо, за исключением глаз, и, может быть, копны рыжеватых волос.
– Почему Иван запил? – прошептал я на вернувшемся ко мне старом русском языке. – Иван был в городе самым сильным. Где он сейчас?
Мое вторжение вызвало только настороженность и злобу. Пламя в печи затрещало и заплясало, пожирая свежий воздух. Иконостас сам по себе казался костром сияющих огней – светлые лики и разбросанные между ними свечи, пламя другого, вечного характера. В дрожащем свете я ясно видел лицо Христа, казалось, он не сводил с меня глаз, пока я стоял у двери.
Дядя поднялся и сунул гусли в руки маленького, незнакомого мне мальчика. Я увидел, что в тени на своих кроватках садились дети. Я увидел, как в темноте поблескивают их обращенные ко мне лица. Те же, кто сидел на свету, сбились вместе и посмотрели мне в лицо.
Я увидел свою мать, иссохшую, унылую, как будто с момента моего исчезновения минули века – настоящая старуха в углу, вцепившаяся в коврик, прикрывавший ее колени. Я всматривался в нее, пытаясь разгадать причины расстройства ее здоровья. Беззубая, дряхлая, большие, стертые, блестящие от работы костяшки пальцев – может быть, просто работа слишком быстро сводила ее в могилу.
На меня обрушилось огромное скопление мыслей и слов, словно меня осыпали ударами. Кто ты – ангел, дьявол, ночной гость, ужас тьмы? Я увидел, как поспешно они поднимают руки, осеняя себя крестным знамением. Но в их мыслях я прочел ясный ответ на свой вопрос.
Кто не знает, что Иван-охотник стал Иваном Кающимся, Иваном-пьяницей, Иваном-сумасшедшим из-за последствий того дня в степи, когда он не смог остановить татарских разбойников, похитивших его любимого сына Андрея?
Я закрыл глаза. То, что с ним случилось, хуже смерти! А я даже ни разу не поинтересовался, ни разу не посмел помыслить о том, что он жив, или же меня недостаточно волновала его судьба, чтобы надеяться, что он выжил, чтобы задуматься, что ждет его, если он выжил? По всей Венеции разбросаны лавки, где я мог бы набросать ему письмо, письмо, которое знаменитые венецианские купцы могли бы довезти до какого-нибудь порта, откуда его доставили бы по назначению по прославленным ханским почтовым дорогам.
Я все это знал. Это знал маленький эгоист Андрей, знал все подробности, которые, должно быть, так прочно сковали его прошлое, что он чуть не забыл его. Я мог бы написать:
Семья моя, я жив, я счастлив, хотя никогда и не смогу вернуться домой. Примите эти деньги, что я посылаю для моих братьев, сестер и матери…
Но с другой стороны, откуда мне было знать? Прошлое для меня превратилось в мучительный и хаос.
Стоило ожить самой тривиальной картине, как она перерастала в пытку.
Передо мной стоял мой дядя. Такой же здоровый, как мой отец, он был хорошо одет – в подпоясанную кожаную рубаху и валенки. Он спокойно, но строго просмотрел на меня.
– Кто вы, чтобы так приходить в наш дом? – спросил он. – Что за князь стоит перед нами? Вы принесли нам вести? Тогда говорите, и мы простим вас за то, что вы сломали замок на нашей двери.
Я затаил дыхание. У меня не осталось вопросов. Я понял, что смогу найти Ивана-пьяницу. Что он – в харчевне с рыбаками и торговцами мехами, так как он других закрытых помещений не переносил, за исключением дома. Левой рукой я нащупал кошель, который всегда носил, как положено, на поясе. Я сорвал его и протянул этому человеку. Он бросил на него взгляд. Потом он оскорбленно выпрямился и отступил.
