Дана Посадская - Возвращение карнавала
Чёрная тень метнулась из-за угла. Он больше не чувствовал страха. Он ничего не чувствовал. Кошмар оборвался. И лишь бесполезное грузное тело всё ещё билось на мостовой…
3В эту ночь она не спала. Она неподвижно лежала, и только глаза, глаза цвета пепла и гаснущих звёзд, прожигали мрак призрачной комнаты.
Окно было открыто. Она смотрела туда. Смотрела в ночь, в пустоту и ждала. А ночь в ответ смотрела в её глаза, проникала в зрачки, покрывала лицо узором теней и обещала.
Так было всегда. Так было тринадцать лет. Но сегодня всё было иначе.
Там — за окном — в темноте — в пустоте…
Ни звука, ни знака. Но чёрная кошка в её груди зашипела и выгнула спину. Древний инстинкт, ещё более древний, чем сама жизнь, пробуждался и сбрасывал кольца.
Луна билась на небе, как вырванное сердце. Её сердце, отданное ночи.
Час настал. Все обещания были исполнены.
Она села. Вцепилась когтями белых изнеженных рук в изголовье и поднялась. А затем она сделала шаг к окну.
Это было невозможно. Немыслимо. Это не могло произойти. Все законы природы были против этого. Но в этот момент мир истончился, как паутина. Небытие разрушало иссохший песчаный замок реальности. И её мёртвые ноги сделали это, растоптав законы, словно гнилую листву.
И когда, наконец, их покинула жизнь, идущая от чёрного безжалостного сердца, от разрушительной воли, вспоенной лунным смертоносным молоком, она упала… почти упала, но окно удержало её, снова обдав холодным дыханием.
Её руки сомкнулись на раме окна, и звёзды вошли в запястья, как гвозди.
Она посмотрела вниз. Он посмотрел наверх. Луна осветила ярко до боли его лицо, фигуру, чёрные раны глаз и мёртвую груду на мостовой.
Двое распятых над пропастью вечности молча смотрели в глаза друг другу. Арлекин с размазанным гримом на губах и Коломбина с телом, безжизненным, как у повешенной.
Всё истлевало. Луна тонула в горячечном небе.
Этого ты ждала? Это нужно тебе, принцесса из страшной сказки? Вот твоя ледяная пустыня под вечной луной. И вот тот, кто испивает тебя до дна глазами цвета твой души. Он здесь, он ждёт, так же, как ты ждала.
— Да, — сказала она, — Да.
4Она стояла одна посреди объятого чёрным пламенем рокочущего луга. Неподвижная, никем не замечаемая в карнавальной суете.
Она казалась тончайшей струной, натянутой между землёй и небом, где уже появилась луна — разбитая вдребезги тучами, изорванная ветками деревьев. Её тусклые лучи, словно седые пряди, прокрались в волосы, которым не суждено поседеть вовеки. Скорее луна провалится в этот небесный котёл, сгинет в нём, а земля расколется надвое спелым гранатом, обнажив чудовищное перезрелое чрево. Но даже тогда, в отблесках вселенского пожара, её волосы, мысли, её душа, останутся чёрными, чёрными, как те угли, которыми всё неизбежно завершится.
Кто же она? Мать Карнавала, или одно из порождений? Нет, нет и нет. Как убоги и скованы ваши представления. Карнавал не рождён и не рождает, семя его холодно, а корни затерялись в пустоте. Она — всего лишь одна из мутных бездомных сущностей, подобранных им на пыльном пути от невинно-розового восхода к воспалённо багровому закату.
Одна из теней в тёмной запертой комнате. Одна из спиц колесницы, несущейся в Тартар. Одна из ран на исколотом теле.
Но она не была частицей Карнавала. Это он был частью её; он был мохнатой летучей мышью, заключённой в её груди вместо сердца. Он был её кровью, неумолимо бежавшей по венам под сахарно-белой кожей. Она не знала сама — если ударить ножом по запястью, какая влага покажется — алая? Или чёрная? Чёрная, как её волосы, как вода в болотах, где горят зелёные огни и её глаза? Чёрная, как земля на кладбище, где давным-давно должно лежать и гнить её тело?
Что же, кладбище останется обманутым. Оно не получит эту игрушку, чтобы сломать, засыпать землёй и осенить изломанными бледными цветами. А впрочем, можно ли принадлежать ему полнее? Можно ли быть дальше от живых? Каждую ночь я прихожу туда, на кладбище, в сосредоточие всех полуночных кошмаров, и танцую среди крестов и могильных плит. Волки со всей округи приходят и смотрят на эту пляску. Жёлтые хлопья слюны падают с их клыков, а в каждом глазу пылает луна. Дикий шиповник рвёт мои руки, я чувствую, как кровь струится по коже, рисуя причудливые кружева. Мне всё равно, я не чувствую боли, не вижу крови. Алая, чёрная — не всё ли равно? Это кровь Карнавала, это сам Карнавал в моих венах свирепствует и заставляет меня танцевать, призывая призраков и мертвецов.
Я дышу Карнавалом, и моё дыхание — яд. Из-под моих неистовых ног вырываются побеги чёрных маков. Мне всё равно, я просто танцую, я срываю луну, как серебряное яблоко, я играю с ней, я ударяю в неё, как в бубен.
Волки жмутся к земле, их загривки объяты пламенем. Деревья стонут, как будто у них есть сердце. Быть может, и есть — я не знаю. У меня его нет. У меня есть один Карнавал. Карнавал в моём теле, моё наваждение, мой бесконечный безжалостный танец. Я танцую, танцую. Танцуй, ты должна танцевать. Даже если от тебя останется лишь обугленный чёрный скелет, — во имя себя, во имя Карнавала, ты будешь танцевать…
5Сумерки густели. Всё мутнело, всё теряло очертания, словно покрываясь пеленой из пушистого сиреневого снега.
Их становилось всё меньше и меньше, они уходили прочь. Спеша, убыстряя шаги, поджимая неловко плечи. Картонные фигурки, опалённые закатом.
Что же, уходите, уходите прочь, вы, испуганные кролики в лесу. Бегите, ощущая за спиной дыхание дракона. Не вам опускаться в его багровую пасть. Карнавал не для вас, он лишь опалил вас, лишь бросил чёрные зёрна в ваши мягкие трепещущие души. Вы просто дети, тянущие руки к коралловой горящей головне. Не смотрите, не прикасайтесь — это сожжёт вам не только пальцы, но и глаза, и сердца, и души. И вам не восстать из этого пепла, не напитаться чёрным эликсиром. Вы другие, вас не подхватит ветер, как стаю серых опавших листьев. Возвращайтесь домой, где часы неустанно стучат на засаленной старой стене. Бегите… но что, неужели горит земля под ногами? И что притаилось в бурой траве — полусгнившие корни или чёрные руки? Не надо дрожать… это обман, это царство иллюзий… Возвращайтесь домой, опустите засовы. Заприте огонь в грязном камине, а темноту — в погребе, где пылятся винные бутыли в чехлах из паутины.
Но ночью, когда вы уснёте… Впрочем, это сейчас вы спите. Вы глухи и слепы. Остановитесь. Это ваша могила, и вы на её краю. Она пахнет жирной чёрной землёй. Не оступитесь. Бегите. Но знайте: это не листья хрустят у вас под ногами, это крылья ваших мёртвых ангелов-хранителей…
