Джинн Калогридис - Князь вампиров
– Ого! – воскликнул я. – Никак молитва заставила тебя прослезиться?
– Повелитель, прошу тебя...
– Повернись лицом к иконе! – крикнул я, жестом велев стражнику повыразительнее взмахнуть мечом.
Меня не на шутку начало злить малодушие Грегора.
– Ты слышал, что я сказал? Лицом к иконе! Молись Богородице, чтобы даровала тебе милосердие, а мне – победу над Басарабом!
Грегор послушно сплел руки и вновь повернулся к лику Богородицы. Коврик, на котором он ерзал, сбился в сторону, обнажив борозду в деревянном полу. Но мой незадачливый обманщик этого даже не заметил. Поднеся сомкнутые руки к самому носу и закрыв глаза, он забормотал слова молитвы:
– Боже милостивый, Пресвятая Богородица, явите ваше безграничное милосердие. Даруйте моему господину долгую жизнь и победу над врагами и укрепите его веру в то, что я его не предавал...
– Да, – достаточно громко прошептал я, – быть может, Бог и явит тебе Свое милосердие. Но со мною Он никогда не был милосердным, так что нам с Богом говорить не о чем.
– Владыка живота моего! – вскричал Грегор.
Глаза его оставались закрытыми, а лицо по-прежнему было обращено к иконе, и потому я не знал, к кому он обращается – к Богу или ко мне.
– Мой повелитель, я неповинен ни в каких преступлениях против тебя! Ну что мне сделать, дабы ты уверовал в мою преданность тебе?
– Храбро погибнуть, – ответил я. – Ты все равно обречен, Грегор. Так что молись, и поскорее. Я не собираюсь, подобно своему отцу, бесславно умереть от рук наемного убийцы где-нибудь в лесу под Бухарестом.
Грегор запрокинул голову, раскрыл руки, будто в них находилась книга, потом прижал их к глазам и зарыдал. Я внимательно следил, как он поведет себя теперь, когда все его надежды рухнули. Грегор был в полном отчаянии, казалось, он вот-вот свалится на пол. Его всхлипывания становились все громче и истеричнее.
Всю свою жизнь я изучал смерть и, глядя ей в лицо, надеялся понять ее суть. Но я никогда не думал о своей смерти и не был готов смиренно принять собственную кончину. Сколько же человек я отправил на тот свет? Тысячу? Нет, намного больше. Я хорошо знаю лик смерти, я видел, как более сотни пленных турок медленно умирали на кольях в лесу. Я слышал их крики и стенания. Я ни с чем не спутаю звук, который издает живое еще тело, когда медленно сползает под собственной тяжестью вниз по колу. Этот звук напоминает тихий вздох.
Я вглядывался в глаза умирающих, надеясь выведать тайну перехода в небытие. Я хотел знать, что чувствовали эти люди, когда перед ними уже разверзлась бездонная пропасть.
Наблюдая все новых и новых избранников смерти, я понял: Бог отнюдь не справедлив и в самой смерти нет никакого потаенного смысла – только бесчестие и страдание. Я не хотел становиться одним из этих несчастных. Возможно, будь моя жизнь спокойной и счастливой, я бы по-иному относился к смерти. Но я слишком часто лишался всего, что принадлежало мне по праву. Меня свергли с трона и изгнали за пределы княжества, которым правили отец и дед. Вместо надлежащего воспитания и приобщения к государственным делам, я всю юность провел в плену у турецкого султана. Еще восемь лет полнокровной зрелой жизни прошли в плену у венгерского короля. Дважды меня свергали с трона (один раз – по "милости" родного брата!). Теперь мне приходится оставлять трон в третий раз, но я щедро отплачу всем и за все. Я умнее и проницательнее многих. Я более достоин править своим народом, нежели Мехмед, Матьяш или Раду с Басарабом.
Никогда еще смерть не была столь близка ко мне, как сейчас. Только ни Бог, ни ангелы не исполнят моего желания и не сделают меня бессмертным. Но есть тот, в чьих силах даровать мне вечную жизнь.
* * *Пока Грегор всхлипывал, тщетно моля Бога о пощаде, молоденький стражник (борода на его розовых щеках больше напоминала мальчишеский пушок) обернулся ко мне и вопросительно помахал мечом. Из этого парня выйдет великолепный убийца. Я понял это по его глазам – они горели желанием расправиться с гнусным предателем. Наши желания совпадали.
Я едва заметно покачал головой: рано. Поднявшись, я направился к своему усердному юному помощнику, стараясь как можно громче стучать каблуками по полу. Мой расчет оправдался: Грегор услышал шаги. У него одеревенела спина. Он чувствовал, что смерть вот-вот явится к нему в облике молодого стражника и нанесет удар мечом. Грегор не осмеливался повернуться ко мне лицом – он хорошо знал, насколько чутко я ловлю малейший звук. Он боялся вызвать вспышку моего гнева, а потому лишь слегка склонил голову к плечу и закатил глаза, стараясь увидеть, что происходит за спиной.
Таких побелевших от страха глаз я еще не видел. Мне они напомнили выпученные глаза быка, которого гонят на убой.
– Повелитель... господин мой... ты убиваешь невиновного!
– Да ну? – спросил я, вернув спокойствие своему голосу. – Грегор... – Теперь мой голос был сама искренность. – Я – жестокий человек и лжи не прощаю. Я безжалостно расправляюсь с предателями, но справедлив к тем, кто мне верен. Можешь ли ты поклясться перед Богом, что был верен мне всегда и во всем? Мне, своему господину?
– Клянусь перед Богом, мой повелитель!
Я помолчал, разглядывая его лицо, на котором обреченность боролась с надеждой. Выждав достаточно, я сказал:
– Что ж, мой друг, с тебя довольно. Нынче время опасное: никому полностью доверять нельзя, даже своим приближенным. Но тебе я верю.
Его лицо зарделось от радости. Из глаз вновь хлынули слезы, на этот раз уже слезы счастья. Он решил, что прощен, и приготовился подняться с колен.
– Однако, – продолжал я, одним жестом пригвоздив его к месту, – ты едва не сорвался с узенькой тропки. Так что молись за мою победу над врагами и благодари Бога за свое избавление.
Грегор принялся молиться. Его радостная улыбка стала еще шире, когда я велел стражнику отойти к очагу (чем немало огорчил парня) и встать рядом с молчаливым угрюмым монахом. Сам я оставался у входа в молельню. Как же быстро этот жалкий трус поверил, что спасен. Грегор полностью утратил бдительность. Кому и когда я прощал предательство? Меня захлестнула волна гнева. Некоторое время я сдерживал ее, потом шагнул к стене и с силой потянул на себя небольшую деревянную рукоятку.
Мягко заскользили доски невидимой западни... Взмах рук, удивленный возглас Грегора, сменившийся воплем страха. Я успел заметить звериный ужас на его лице. В следующее мгновение он провалился в преисподнюю. Нет, он не сгинул бесследно. Я подбежал к разверстой западне, чтобы полюбоваться на дело рук своих. В ушах звенело от неистовых криков Грегора.
То же испытывает и Бог, глядя в мертвые лица: Он ощущает силу власти, которая сладостнее любви. А какое пьянящее чувство дает эта сила!
