Уильям Блэтти - Изгоняющий дьявола
– Это занимает несколько дней или недель, – сказал он Крис.
После разговора Каррас почувствовал себя до предела усталым и измученным. Вытянувшись на кровати, он думал о Мэррине. Волнение и сомнения овладели им. Дэмьен считал себя вполне подходящим кандидатом для проведения ритуала, однако епископ выбрал не его. Почему? Из-за того, что Мэррину раньше уже приходилось делать это?
Он закрыл глаза и вспомнил, что для изгнания бесов выбирают тех, «кто набожен» и обладает «высокими душевными качествами». Ему припомнился отрывок из Евангелия, когда ученики спросили Христа, почему они не могут изгонять бесов, и он ответил им: «Потому что вера ваша слаба».
Архиепископ знал о его проблеме, знал об этом и президент. Может быть, один из них и рассказал епископу?
Каррас повернулся на кровати и почувствовал себя недостойным, неумеющим, отвергнутым. Эта мысль больно ужалила его. В таком подавленном настроении он все же заснул, и сон постепенно заполнил все трещины и пустоты в его сердце.
Но и на этот раз он проснулся от телефонного звонка. Рыдающая Крис сообщила, что у Реганы опять приступ. Дэмьен поспешил к ним и проверил у девочки пульс. Сердце бешено колотилось. Он ввел ей либриум, потом еще раз. И еще раз. После этого Каррас отправился на кухню и сел рядом с Крис за стол, чтобы выпить чашечку кофе. Крис просматривала одну из книг Мэррина, которые по ее просьбе были доставлены на дом.
– Мне это недоступно, – тихо сказала она. Однако по ее виду можно было догадаться, что книга ей очень понравилась.
Она перелистала назад несколько страниц, нашла отмеченное место и передала книгу Каррасу. Он прочитал:
«...У нас есть установившееся мнение относительно порядка, постоянства и обновления материального мира, окружающего нас. Хотя каждая часть его преходяща и все элементы его движутся, все же он связан законом постоянства, и хотя он постепенно умирает, он так же постоянно и возрождается. Исчезновение одного только лишь дает рождение другим, и смерть – это появление тысячи новых жизней. Каждый час бытия свидетельствует о том, как преходяще и как одновременно с этим твердо и велико сие грандиозное существование единства. Оно подобно отражению в воде: всегда одно и то же, хотя вода течет. Солнце заходит, чтобы снова взойти, ночь поглощает день, чтобы он снова родился из нее, такой же ясный, словно никогда и не угасал. Весна становится летом, а потом, пройдя лето и осень, – зимою, но тем яснее и ближе становится ее возвращение, которое все равно восторжествует над холодом, хотя к холоду весна стремится уже с самого первого своего мгновения. Мы горюем о майских цветах, потому что они непременно завянут, но мы знаем, что однажды май непременно возьмет верх над ноябрем, и этот круговорот никогда не остановится. Это учит нас надеяться и никогда ни в чем не отчаиваться...»
– Да, это красиво, – тихо сказал Каррас, не отрывая взгляда от книги.
Сверху послышался крик беса:
– Негодяй! Подонок! Набожный лицемер!..
– Она всегда клала мне розу на тарелку... утром... перед тем, как мне уходить на работу.
Каррас вопросительно посмотрел на Крис.
– Регана, – пояснила она и опустила глаза. – Я совсем забыла, что вы ее раньше никогда не видели. – Крис высморкалась и коснулась пальцами век.
– Вам налить немного бренди в кофе, отец Каррас? спросила она, силясь придать голосу бодрость.
– Спасибо, не нужно.
– А для меня просто кофе не подходит, – прошептала она. – Я налью себе бренди, если вы не возражаете.
Крис вышла из кухни.
Оставшись один, Каррас мелкими глотками допил свой кофе. Ему было тепло в свитере, надетом под рясу. То, что он не смог успокоить Крис, слегка расстроило его. Он вдруг вспомнил свое детство, и ему стало грустно. У него жила собачонка Джинджер, простая дворняга, которая однажды заболела и лежала в ящике прямо в его комнате. Ее все время лихорадило и рвало, и Каррас укрывал ее полотенцами, заставлял пить теплое молоко. Потом пришел сосед и сказал, что собака больна чумой. Он покачал головой и добавил: «Надо было сразу же делать уколы». Однажды он вышел из школы... на улицу... они шли парами... И на углу его ждала мать... она была очень грустная... потом она взяла его за руку и вложила в нее монетку в полдоллара... он тогда еще обрадовался: так много денег!.. и тут же раздался ее голос, мягкий и нежный: «Джинджер больше нет...»
Он посмотрел на горькую черноту в чашке и ощутил холод утраты.
– Проклятый святоша!!!
Бес все еще был в бешенстве.
«Надо было сразу же делать уколы».
Каррас вернулся в спальню Реганы и удерживал ее, пока Шарон делала укол либриума. Доза на этот раз составляла пятьсот миллиграммов. Шарон прижала тампон к месту укола, и тут Каррас изумленно взглянул на Регану. Ругательства на этот раз относились не к ним, а к кому-то другому, кто был невидим и находился далеко отсюда.
– Я сейчас вернусь, – сказал он Шарон и спустился на кухню, где в одиночестве за столом сидела Крис, подливая себе в кофе бренди.
– Вы не передумали, святой отец? – спросила она.
Он отрицательно покачал головой и устало опустился на стул.
– Вы разговаривали с ее отцом?
– Да, он звонил. – Молчание. – Он хотел поговорить с Рэгс.
– И что же вы ему сказали?
– Я сказала, что она ушла в гости.
Снова тишина. Каррас взглянул на Крис и увидел, что она смотрит на потолок. Он заметил, что крики наверх; наконец смолкли.
– Мне кажется, либриум подействовал, – с удовлетворением произнес Дэмьен.
В дверь позвонили. Он посмотрел на Крис, и она уловил догадку в его глазах.
Киндерман?
Потянулись долгие секунды. Они ждали. Уилли отдыхала, Шарон и Карл были еще наверху. Крис резко поднялась и пошла в комнату. Она приподняла занавеску и посмотрела в окно на незваного гостя. Слава Богу! Это не Киндерман. Вместо детектива она увидела высокого пожилого мужчину в поношенном плаще. Склонив голову, он терпеливо ждал под дождем, держа в руках старомодный, потертый чемоданчик.
Звонок прозвенел еще раз.
Кто он?
Удивленная Крис пошла к выходу, приоткрыла дверь и высунулась в темноту.
– Я вас слушаю.
Поля шляпы скрывали глаза незнакомца.
– Миссис Макнейл? – раздался его голос. Он был чистым, мягким и вместе с тем достаточно уверенным.
Старик снял шляпу, и Крис увидела глаза, которые ошеломили ее. Умные и добрые, они словно сияли и были наполнены пониманием и состраданием. Они излучали тепло, и источник этой целительной энергии был одновременно в них самих и вовне, и поток этот не имел границ.
– Я отец Мэррин.
Секунду она непонимающе смотрела на него, на его худое лицо аскета, на рельефные, тщательно выбритые скулы, а потом поспешно распахнула дверь:
