Влада Медвденикова - Дети войны
Но у него больше нет крыльев.
Я отпускаю его и говорю:
— Идем. Тебя зовут в зал второго источника.
Лаэнар не отстает от меня, шагает рядом. Его походка не изменилась и сам он кажется прежним, — но так ли это? Он все еще мой предвестник, моя яркая, близкая звезда, я должен знать о нем все.
— Расскажи о своей работе, — говорю я. — И о наказании.
Лаэнар отвечает сразу, не медля ни мгновения, — как всегда, как раньше.
— Я не должен выходить из комнаты, пока меня не зовут. — Его голос звенит, разлетается по коридору. — Я и не могу выйти, дверь заперта. А когда меня зовут, иду к источнику и отдаю ему свою силу. — Я смотрю на него, и он добавляет, поспешно: — У меня это получается. Это не сложнее, чем просто переливать силу, как ты учил.
Отворачиваюсь, чтобы сдержаться, не ударить его. Я не могу доверять себе, не знаю, что сделаю с ним в следующий миг.
Я учил вас отдавать силу друг другу, в моей четверке каждый мог поддержать другого, наполнить светом и волей к битве. Вы были связаны так крепко, так тесно, вы были так близки между собой. В чем я ошибся?
Цэри запретил мне брать на себя чужую вину, вину Лаэнара, — но кто еще виноват в том, что он предал нас?
— Это нужно для команды? — спрашиваю я. — Твоя работа.
— Да, — кивает Лаэнар. — Но не только. Мне сказали, это нужно для всех.
Мы входим под своды пещеры. Старшие звезды все еще тут, ждут меня, и я останавливаюсь возле них.
Лаэнар подходит к источнику, опускается на колени, протягивает руки. Свет течет перед ним, струится вверх. Принимает силу Лаэнара, а значит готов простить его вину. Но как можно простить такое?
В сияющем свете потока Лаэнар кажется таким легким, чистым, бесплотным. Может быть, он отдаст всю свою силу и тогда будет прощен? Но я хотел, чтобы он остался в живых. Я хочу этого и сейчас.
Сэртэнэ, Цэри и Эйяна смотрят на меня. Ильминар стоит чуть поодаль, он не сдвинулся с места, пока меня не было.
Я говорю:
— Если я не нужен вам сейчас, то хочу увидеть Рэгиля и Арцу.
— Иди, — разрешает Сэртэнэ.
Я киваю, прощаясь. Мысль вспыхивает, устремляется к Бете, — Вернусь за тобой, жди, — и темнота затмевает все, несет меня к пророкам.
— Я должен был быть с вами, — говорю я. — Мне так жаль, что меня не было рядом.
Мои сожаления не помогут Арце и Рэгилю.
Мы в маленькой комнате, причудливой пещере на этаже прорицателей. Стены изгибаются, сплетаются буграми и трещинами, электрический свет приглушен. На столе, в высокой чаше бьется живой огонь свечей. В воздухе текут полосы дыма, желтовато-синие, — их вкус на мгновение проясняет мысли, в следующий миг — мешает думать.
Я держу за руки Рэгиля и Арцу, вслушиваюсь в движения их душ. Две ближайших звезды — ждали меня так долго. Все то время, пока я не знал, увижу ли их вновь.
— Мне тоже жаль, — говорит Рэгиль.
Голос звучит тихо, словно ему не хватает воздуха или сил. Но Рэгиль здесь, со мной, а не где-то далеко, во тьме забытья. Он смотрит на меня, но глаза то и дело будто заволакивает туманная пелена, — дым пророков и их успокаивающая сила. Я ненавижу ее сейчас — она призвана исцелять, но Рэгилю все еще плохо, так плохо.
— Эркинар обещал мне, — говорю я, — что вылечит тебя. Он вернул тебя из пустоты, но я вижу — большего сделать не может. Никто не поможет тебе сейчас лучше, чем я. Подожди немного, я заставлю его отпустить тебя.
Заставлю вернуть тебе крылья. Лаэнар лишился крыльев и никогда не получит их больше, но почему мой Рэгиль бродит бескрылый по этажу пророков, словно пленник?
Пленник утешающей магии, успокаивающих снов.
У Арцы не посмели отнять крылья. Они вздрагивают за спиной от каждого вдоха, в черных пластинах отражается огонь свечей. Арца кажется изможденной, черты лица заострились, глаза лихорадочные, покрасневшие от слез, — но сейчас она не плачет. Она счастлива, — это чувство горит в ее ладонях, сияет в черноте глаз, — и все же ей больно. От того, что Лаэнар в городе? От того, что меня не было рядом все это время?
Да.
— Четверка Киэнара теперь твои личные предвестники, — произносит Арца, и я чувствую, как тяжело дались ей эти слова. Слышу невысказанное: «Они вместо нас?» и отвечаю:
— Они мои личные предвестники, и вы тоже. Это не изменилось. Не изменится никогда. Мои самые яркие звезды.
Мы молчим. Тени колеблются на стенах, все вокруг скользит, меняется, как сон. И лишь моя сила, неумолимая и неизменная, течет через наши сомкнутые ладони. Ее движение заставляет сердца биться чаще, огонь в крови разгорается ярче, мысли становятся отточенными, устремленными, как лезвия мечей.
Мы сидим, сжав руки в едином рукопожатии, как столько раз сидели впятером. Теперь нас лишь трое, но Арца и Рэгиль — мои, мои навсегда.
Никто не изменит этого.
— Пусть Арца останется здесь еще на одну ночь, — говорит Эркинар. Он ведет меня через пещеры и коридоры, к зеркалам. — Завтра может вернуться вниз, но Рэгиля я пока не отпущу.
Я хочу сказать: «Ты сделал все, что мог. Освободи его из пелены снов, пусть выйдет отсюда завтра вместе с Арцей. Тебе не выполнить обещание, не исцелить его полностью». Но я знаю — Эркинар не согласится. Если бы я все еще был лидером народа, то бы отдал приказ, Эркинару пришлось бы подчиняться. Но теперь я равный ему, не более.
Пусть не сегодня — но я заставлю его. Рэгиль должен быть со мной.
Мы выходим в широкую пещеру, где скалы, как колонны, поднимаются к сводам. На столах лежат зеркала, похожие на огромные капли света. Эркинар подходит к одному из них и говорит:
— Настройка почти закончена, но мне нужна твоя помощь.
Я не виню Эркинара за то, что он не смог предсказать опасность, гибель корабля. Сны другого мира туманят зрение прорицателей, временные линии и вероятности теряют четкость. Но я побывал на чужой земле и теперь отдам зеркалу часть своей силы, — мгла развеется, пророки смогут видеть ясно.
Я прикасаюсь к выпуклому стеклу и говорю Эркинару:
— Выясни, кто уничтожил мой корабль. Выясни как можно скорее.
Я должен знать, предал ли меня Эрай. Должен знать, есть ли у нас союзники.
44
Мельтиар пришел, когда я потеряла счет времени. Наступил вечер или уже ночь? Что там, снаружи, взошли ли звезды? Холодно ли там, как на берегах другого мира, или теплый ветер все еще гуляет в траве, шелестит в кронах деревьев, качает листву, золотую и алую? Даже на самых нижних уровнях города, у корней гор, внешний мир не казался мне таким недосягаемым, как здесь.
Ни стука, ни оклика, — дверь тихо скрипнула, отъезжая вбок, и Мельтиар вошел в комнату.
