Ужасно-прекрасные лица (ЛП) - Чень Линда

Вспыхивают образы: красное на красном, искалеченные тела, разорванная кожа, кровь на полу, языки пламени на стенах. Прикованная дева в той лесной хижине. Её боль и ненависть разрастались в груди, выталкивая меня из собственного тела. Я хватаю Кэнди за шею.

Внезапный импульс пронзает меня, и я подскакиваю в полусидячем положении, хватаюсь руками за халат ближайшей ко мне медсестры.

— Где Кэнди? Как она? Могу я её увидеть?!

Обе медсестры, доктор и мама успокаивают меня и укладывают на спину.

— Кэнди уже выписали из больницы, — уверяет меня мама.

— Я должна увидеть её, мне надо поговорить с ней.

— Пусть тебе немного станет лучше. Ты сейчас не в форме для посещений, — пытается втолковать мне мама.

— Ты не понимаешь — мне нужно знать, всё ли с ней в порядке!

— С ней всё в полном порядке, — уверяет мама. — По словам полиции, она вытащила тебя и других девушек из горящего здания. Ей пришлось наложить несколько швов, но её уже выписали. Её должны наградить медалью. Я обязательно свяжусь с ней от твоего имени. Успокойся, пожалуйста.

Я стараюсь расслабиться и позволяю врачу и медсёстрам закончить осмотр.

Как только они покидают больничную палату, я прикасаюсь к лицу, проводя пальцами по бороздкам и впадинам. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на окно, но не могу чётко разглядеть своё отражение, не вижу, моё ли у меня лицо.

Мама начинает разглагольствовать по-китайски, как обычно делает, когда приходит в ярость:

— Не могу поверить, что такое произошло. Какая халатность! Я подам в суд на проект, на управляющую компанию, на застройщика. Все они скоро познакомятся с моими юристами.

— Нет, не надо! — мама пугается того, насколько пылко я ей возражаю. Я пытаюсь быстро прикрыться. — Я не хочу, чтобы это превратилось в очередной грандиозный медиа-цирк. Пожалуйста, мама.

— Я подумаю об этом, — в её голосе столько страдания, будто она хочет сказать мне: "Я люблю тебя".

Но пока этого достаточно. Я ложусь обратно, переворачивая сонное тело на бок, лицом к маме, и внезапно снова чувствую усталость.

— Мама?

— Да?

— Ты можешь мне что-нибудь спеть? — я закутываюсь в колючее больничное одеяло, наваливается усталость. — Ту тайваньскую песню, которая мне так нравится.

Её гнев остывает:

— Конечно, конечно.

Мама протягивает руку и натягивает одеяло мне на плечи. Я не борюсь с чёрными приливами, которые захлёстывают меня, а веки закрываются сами. Колыбельная матери звучит у самого уха.

Когда я снова открываю глаза после туманного сна без сновидений, за окном моей палаты темно, а Кэнди сидит в больничном кресле у кровати.

— Кэнди?

Она кивает. Высокий воротник её блузки застёгнут до упора, но я вижу край красного кровоподтёка на коже шеи — следы от моих пальцев. Я отвожу взгляд, как только до меня доходит связь.

— Ты в порядке? Моя мама сказала, что с тобой всё в порядке, но...

— Со мной всё в порядке, — говорит Кэнди, касаясь ноги. — Раньше было намного хуже.

Её ответ лёгкий, как тот аккуратный бантик, завязанный на её кровавой ране. Ни одна из нас не ушла от этого испытания под названием "всё в порядке". Я вскакиваю, внезапно вспомнив.

— А как же остальные? Юджиния? Твою сестрёнку нашли?

Кэнди кивает.

— Ты была права. Едва дева освободилась, её проклятие спало. Все девушки вернулись домой к семьям, — говорит Кэнди. — Но нижние помещения, вероятно, рухнули, так как мисс Тао больше не поддерживала иллюзию… Не знаю, удалось ли Инги сбежать, — она делает паузу, сильно хмурясь. — Ты помнишь, что там произошло?

— Обрывками, — бормочу я. — Это как дурной сон месячной давности. Неужели я...

Пальцы сжимают простыни, когда я вспоминаю крики, хруст.

— Это была не ты, — твёрдо говорит Кэнди. — Ты ничего этого не делала, — её рука тянется и ловит мою, сжимает её. — Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Вообще-то, я хорошо отдохнула, — я повожу затёкшим плечом. — За время комы я отоспалась за все последние недели.

Она не смеётся, её глаза серьёзны:

— Я имею в виду, ты ещё чувствуешь её внутри?

Я закрываю глаза и подношу руку к груди, пытаясь ощутить тяжесть гнева и обиды девы:

— Сейчас нет...

Я не говорю Кэнди, что заключила с девой сделку. Вместо этого я меняю тему.

— Знаешь, когда я впервые появилась, вместо "Что ты здесь делаешь?" тебе следовало сказать: "Этот проект — ловушка, и ты умрёшь".

— Я пыталась заставить тебя уйти, — парирует Кэнди. — Несколько раз.

Мониторы рядом с кроватью издают мягкие пульсирующие звуки.

— Я солгала тебе, — говорит Кэнди. — У меня нет тёти. А мама умерла, когда мне было всего 8 месяцев.

— Что с ней случилось? — тихо спрашиваю я.

— Её убил отец. По крайней мере, так мне сказали, — говорит Кэнди. — Всю свою жизнь меня учили не сближаться с посторонними. Учили, что получившие благословение девы могут довести других до одержимости и безумия.

Я замолкаю, позволяя её правде проникнуть глубоко внутрь.

— Меня воспитывали госпожа Тао и другие ученицы, — продолжает Кэнди. — Меня учили только поклонению деве. Я научилась подавлять свои эмоции и делать то, что мне говорят, чего от меня ждут. Вы с Миной были первыми настоящими подругами, которые у меня появились, и когда я была с вами… мне казалось, что я могу быть собой.

Не говоря ни слова, я протягиваю руку и пожимаю руку Кэнди. Я испытываю мучительную, глубокую печаль по отношению к ней, зная, что она всю жизнь выполняла чьи-то чужие планы.

Её взгляд опускается к коленям:

— После того, что случилось с Миной, я начала сомневаться во всём. Как дева могла забрать ту, кто мне так дорога? Я не могла смириться с тем, что... если бы Мина не встретила меня, она ещё была бы жива. На похоронах Мины ты спросила меня, почему я не спасла её. Я пыталась. Я изо всех сил пыталась стащить её с того балкона, но не смогла. Она выскользнула из моих рук... — её голос дрожит и срывается. В уголках её глаз слёзы. — Прости меня. За всё. Может быть, дева правда прокляла меня. Наверное, со мной действительно что-то не так. Я несу другим только боль и страдания.

— Не говори так, — перебиваю её я. — После всего, через что мы только что прошли, давай просто... простим друг друга и начнём всё сначала?

— Я не знаю, как это сделать, — говорит Кэнди, и у неё текут слёзы.

Сердце сжимается. Кэнди уходит в себя на моих глазах. Я не хочу потерять её снова. Не после того, как мы выбрались из этого пропитанного кровью ада.

— Тогда дева почти полностью завладела мной, — говорю я ей. — Но я слышала, как ты звала меня. Ты просила меня вернуться к тебе, остаться с тобой.

Мои слова не имеют такой силы, как слова Кэнди. Но я собираю всю оставшуюся у меня решимость, чтобы мои чувства смогли наконец пересечь пропасть и достучаться до неё:

— Я больше не знаю, что ты чувствуешь ко мне. Но ты нужна мне. Я хочу быть с тобой. Ты позволишь?

Признание вырывается у меня, и я жду. Кэнди смотрит на меня, её фигура так пугающе неподвижна, ни одна ресничка не дрогнула. Поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову.

Я наклоняюсь к Кэнди — преодолевая вину, боль, всё то, что мы никогда не могли высказать друг другу — и прижимаюсь губами к её губам. Она застывает от удивления. Я хватаюсь за ворот её футболки, притягивая её ближе к себе. Слезы на её щеках орошают мне лицо.

Наконец, она обнимает меня за шею и целует в ответ.

И одним прыжком я перескакиваю через годы, обратно в то безопасное место, обратно в эти объятия, обратно к себе и той, за кого я бы отдала свою жизнь.

Это всегда была она.

Когда мы отстраняемся друг от друга, у нас кружится голова, щёки пылают, она сдаётся.

— Ладно, — говорит Кэнди, затаив дыхание. — Ты победила.

— Это "да"? — спрашиваю я.

С мягкой улыбкой Кэнди мягко укладывает меня обратно на подушки и натягивает одеяло мне на плечи.