Ужасно-прекрасные лица (ЛП) - Чень Линда

— Вернись ко мне... останься со мной...

Щёки Кэнди мокрые. Она плачет. Слёзы льются из твоих наполненных яростью глаз. Ты умоляешь небесную деву снова и снова.

Умоляю. Умоляю.

Я знаю, ты просто хочешь домой.

Я помогу тебе. Я сделаю всё, что ты хочешь. Я всё сделаю.

Пожалуйста, пощади её.

Мне жаль, что тебе причинили боль.

Мне жаль, что тебя предали.

Но я люблю её.

Когда-то ты тоже любила.

Разве ты помнишь, на что это было похоже — хотеть защитить кого-то ценой своей жизни?

Контроль девы над тобой на долю мгновения ослабевает, и ты пользуешься открывшейся возможностью, чтобы дотянуться до Кэнди сквозь пламя и дым. Ты толкаешься и сопротивляешься, прокладывая себе путь обратно к ней, выгибаясь и расширяясь, пока снова не ощущаешь свои пальцы, веки, волосы, сердцебиение.

Ты убираешь руки с шеи Кэнди, слышишь, как она хватает ртом воздух.

А потом её руки обнимают тебя. Крепко. У тебя перехватывает горло. Ты задыхаешься, наконец ощущая вкус дыма. В объятиях Кэнди так тепло. Ты прижимаешься к ней, зарываясь поглубже. Тьма омывает тебя приветливыми волнами, увлекая к забвению.

Ты так устала. Может быть, сейчас ты сможешь отдохнуть, совсем немного?

Кэнди приподнимает твоё лицо, пытается заглянуть тебе в глаза и что-то сказать. Её губы настойчиво шевелятся, но ты больше ничего не слышишь. И когда твои глаза закрываются, ты понимаешь...

Всё в порядке.

Если её лицо — последнее, что ты увидишь, то пусть так оно и будет.

Глава 31. Два года назад

Я прячусь в задней комнате похоронного бюро перед траурной церемонией, уставившись на записки — текст краткой надгробной речи, которую я согласилась произнести. Я перечитываю нацарапанные заметки в десятый раз. Они полное дерьмо. Каждое слово бессмысленно, каждое пережитое воспоминание банально.

Как я вообще могу выйти и посмотреть в глаза её родителям — в эти пустые, запавшие ямы невообразимой печали?

Я не имею права сочувствовать им в горе.

Мне снова трудно встать с постели. Когда я пытаюсь заснуть, мне снятся кошмары. Перекошенное лицо Мины, смотрящей на меня с перил балкона. "Помоги мне", — умоляет она. Я мчусь к ней, но чем сильнее тяну её к себе, тем сильнее она отталкивается, а потом падает. У меня никак не получается её поймать.

Я не могу прожить ни минуты, ни секунды, не прокручивая в голове череду событий, которые привели Мину туда, на балкон. Под каким углом бы я ни смотрела на это, как бы ни отматывала назад, препарировала, анализировала, каждый раз я прихожу к одному и тому же выводу.

Во всём виновата только я. Всё произошло из-за меня.

Если бы я не делала то, что делала — ради себя, ради своей отчаянной потребности быть желанной и получать чьё-то одобрение, — Мина по-прежнему была бы здесь.

Кэнди всего лишь пыталась исправить то, что я устроила.

— Мы опубликуем заявления с требованием оставить вас обеих в покое, — говорит нам мисс Тао.

СМИ, как всегда, плюют на всё и бомбардируют наше агентство просьбами о комментариях.

Потрясённые и скорбящие фанаты наводняют наши социальные сети, а телефон без конца пищит от уведомлений, пока я полностью не вырубаю его и не убираю в ящик стола. Если Кэнди и пыталась связаться со мной, я не получила её сообщений. Я снова погружаюсь в ту темноту, прячусь в своей комнате, в своей постели, от мира, который просто не перестаёт отбирать всё, что мне дорого.

Мама впервые за много лет берёт отпуск на работе и изо всех сил старается быть матерью. Она готовит мне суп и приносит его в постель.

— Ты должна что-нибудь поесть, — настаивает она. — Ты сегодня ничего не ела.

Я не могу есть. Всё, что я кладу в рот, попадает в унитаз. Твёрдые вещества, жидкости — ничего не остаётся в желудке.

— Я не знаю, чем тебе помочь, — всего через несколько дней признаёт поражение мама.

Но по ночам, когда меня мучают кошмары, она садится на мои промокшие от пота простыни и проводит рукой по моим спутанным волосам, тихо напевая в темноте тайваньские народные песни. Она не пела мне так с тех пор, как мне было пять.

Я не смогла отказать родителям Мины, когда те попросили меня сказать несколько слов на похоронах. Но теперь, сидя здесь, я не знаю, как мне это сделать, как мне стоять там перед всеми её близкими, мне, виновнице, которая забрала у них Мину.

Я этого не выдержу.

Раздаётся тихий стук в дверь, я поднимаю взгляд от заметок. Кэнди стоит в дверях в мрачном чёрном платье, чёрных колготках, чёрных туфлях на каблуках, с сухими глазами и спокойная.

— Пора, — говорит она.

Взгляд снова опускается к записям. Я мотаю головой:

— Не хочу туда идти.

— Надо. Её семье нужна наша поддержка.

— Мы — последние, кому следовало бы подниматься туда и произносить речь.

Шаги Кэнди по ковру затихают, она подходит ко мне:

— Что бы ни случилось, важно, чтобы мы...

— Она доверяла тебе. Мы доверяли тебе.

Бездонный гнев и отвращение, которые я навлекла на себя, рикошетят, меняют направление и со всей силой обрушиваются на Кэнди. Её попытки поддержать меня имеют противоположный эффект, разжигая порочные эмоции, с которыми я не знаю, что делать, кроме как выплеснуть на неё.

— Как ты можешь стоять тут и читать мне нотации, когда это и твоя вина тоже? Мина лежит там в гробу! Она никогда не вернётся! Ты хоть немного осознаёшь свою вину?!

Эта боль слишком сильна для меня, чтобы нести её в одиночку. Но Кэнди полностью отрезана, отстранена от всего происходящего и будто просто наблюдает со стороны, как я разваливаюсь на части.

Несмотря на мою ярость, выражение её лица остаётся неизменным.

— Продолжай — обвиняй меня, ненавидь меня, — говорит она. — Но сейчас нужно отложить всё это в сторону, пойти туда и поддержать её семью.

Кэнди тянется к моей руке, но я отстраняюсь от неё. Слёзы капают с моего лица на бумагу для заметок, размазывая слова мокрыми кляксами.

— Почему ты не спасла её? — всхлипываю я.

Кэнди не отвечает мне. Она молча стоит, пока я плачу. Я не могу пошевелиться. Не могу заставить себя встать со стула. Теперь всё изменилось. Санни и Кэнди из прошлого ушли. Скоро они присоединятся к Мине, и лягут вместе с ней в землю.

Кто такие Санни и Кэнди, которых Мина оставила позади?

Что с нами будет?

— Ты идёшь? — спрашивает Кэнди.

Я хочу, чтобы она протянула руку и помогла мне выбраться из этого. Я не могу сделать этого сама. Но она мне не поможет. Я уже оттолкнула её. Ещё через несколько мгновений её молчания и моего тихого сопения она поворачивается, её мягкие шаги уносят её всё дальше и дальше, пока она не исчезает совсем.

Глава 32. Наши дни

Где-то слева от меня слышится механическое жужжание. Что-то постоянно бикает.

Я открываю глаза и вижу белый потолок. Моргаю, взгляд фокусируется. Я лежу на спине, в кровати. Правая рука вся перебинтована. К ней прикреплены капельницы, а в носу — кислородные трубки.

— Санни? Солнышко! Ты меня слышишь?

Руки опускаются мне на плечи, давление лёгкое, но настойчивое. Я поворачиваюсь на знакомый голос.

— Мама...? — хриплю я.

В поле зрения появляется лицо матери. Её волосы и макияж далеко не так безупречны, как обычно, а под глазами залегли тёмно-фиолетовые круги.

— О, слава богу! Ты проснулась!

— Где я?

— В больнице, — говорит мама. — Ты в безопасности. С тобой всё в порядке.

Мама встаёт со стула и начинает звать медсестёр. Я пытаюсь сесть, но конечности сопротивляются моим усилиям, они слабые и неповоротливые. Это ещё один кошмар? Ещё одна иллюзия? Я действительно здесь?

Медсёстры гуськом входят в палату, суетливо обходя мою кровать, проверяя мои показатели. Следующей приходит врач. Она говорит спокойным, монотонным голосом — спрашивает меня, помню ли я, что произошло. Когда я не отвечаю, она продолжает объяснять, что на танцевальном конкурсе произошёл ужасный несчастный случай. Утечка газа, от которой случился взрыв и пожар. Она говорит, что у меня перелом запястья и ингаляционная травма из-за вдыхания дыма. Что, несмотря на отсутствие травмы головы, я была почти 2 дня без сознания.