Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария

Она вздыхает.

- Ничего я не сделала… Просто иначе никак.

Ответить я не успеваю – на заднем сидении приходит в себя Миша. Возится, поднимает голову.

- А… я где?

- Всё хорошо, - быстро говорит Оля, оборачиваясь к нему и через силу улыбаясь. – Уже всё хорошо.

Миша смотрит на неё, всю в крови, как на монстра. И судорожно дёргает ручку двери.

- Тихо! - бросаю я. – Ты к Ире едешь. Сел и успокоился.

Миша таращится уже на меня.

- Антон?

- Привет.

Слава богу, мы уже почти дома. Я выруливаю на площадь Чаплина, сбрасываю скорость.

- Оль, а как надолго ты всех усыпила?

- Усыпила? – повторяет Миша.

Мы не обращаем на него внимания.

- Н-не з-з-знаю, - Олю снова колотит. – Я н-не сп-прашив-в-вала.

- А чем ты с этим Бароном расплатилась?

- С-с-соб-ббой.

- То есть?!

Но мы уже приехали.

- Ира! – выдыхает Миша, лучится от радости и (я открываю двери) вываливается из машины в снег.

Ирка бежит к нему, смеясь и плача от радости.

А я вижу в воротах папу и понимаю, что сейчас мне придётся худо.

- Антон, - шепчет Оля. – П-пожалуйста, п-помоги мне в-выйти.

Я вынимаю её из машины. Папа и его сотрудники торопятся к нам. На крыльце я замечаю мать и её верную горничную. Даже Жужа где-то мелькает.

Все вышли нас встречать. Ну, сейчас начнётся…

Но начинается совсем другое. Оля, которую я поставил на ноги, цепляется за меня и дрожит.

- Что с тобой? – испуганно спрашиваю я.

- Б-больно, - шепчет она.

Закатывает глаза, падает мне на руки и трясётся, словно в припадке. Даже с пеной на губах!

Её сияние, которое я постоянно стараюсь не замечать, стремительно гаснет. И я тоже трясусь от ужаса, и слышу свой голос словно издалека.

- Папа! Врача…

Тут Оля находит мою руку, трётся о неё носом, а потом рвёт запястье зубами. Я отстранённо смотрю, как она глотает мою кровь, понимаю, что ей вроде бы становится лучше – а мне, наоборот, хуже. И очень надеюсь, что папа и правда быстро найдёт врача.

Ла-ла-ла, this will be the day when I die[2]…

[1] Строка из песни Don McLean «American pie».

[2] Строка из песни Don McLean «American pie».

Глава 10

Оля

- Мадам, почему вы больше не практикуете? – спрашивает худой и длинный, как фонарный столб, чернокожий подросток. – Вуду, я имею в виду.

Он безнадёжно некрасив. Сплошь углы и неловкие движения. Даже толстовка сидит на нём неуклюже, косо. Неприглядно.

Его спутница – совсем другое дело. Она уже не молода, но элегантна во всём – от простой, но изысканной одежды до лёгкой улыбки и лукавого взгляда. Тоже не красавица – слишком острые черты, худое лицо, да и фигура очень тонкая, худая – она тем не менее притягивает взгляд.

Колоритная пара – он в чёрном, она в белом. Он хмурится, руки в карманах; она ест сладкую вату и жмурится от удовольствия.

Вокруг бегают дети, летит в синем небе воздушный змей, мальчик в зелёной футболке тащит связку разноцветных шаров, девочка в красном платьице, очень серьёзно ест мороженое. Вокруг что-то празднуют, воздух пронзают солнечные лучи, и где-то рядом дышит море. Мне хочется упасть на траву (как валяется парочка невдалеке), раскинуть руки и так замереть, ни о чём не думая.

Но есть же какая-то причина, почему мне снится сейчас этот парк, почему я стою посреди дорожки в пижаме и тапочках и не могу отвести взгляд от этой пары, подростка и женщины, чёрного и белой?

Они говорят по-французски, но я отлично их понимаю. Может быть, это тоже магия, или во сне я и правда могу всё.

- Потому что мой лоа требует плату, и плата эта – одержимость, - отвечает женщина, облизав губы.

Подросток смотрит на неё с болезненным любопытством, словно пьёт каждое её движение, улыбку, взгляд.

- Я не понимаю, - хмурится он. – Разве это высокая цена?

Женщина смотрит на него, как на ребёнка – «вырастешь, поймёшь».

- А ты бы её заплатил?

Подросток усмехается.

- За вашу силу? Да!

Женщина усмехается.

- Ты действительно не понимаешь. Представь: просыпаться каждую ночь неизвестно где и неизвестно с кем, потому что твой лоа захотел повеселиться. Убивать ради него. Последний раз я утопила в океане котёнка. Ты топил когда-нибудь котят, Амброзий? Это путь к сумасшествию, и я не хочу по нему идти. Даже ради силы.

Подросток хмуро качает головой. И снова говорит:

- Но зачем тогда вся эта магия, если ею не пользоваться? Мадам, вы же умираете, но легко могли бы выздороветь, если бы захотели. Почему?! – Последнее он буквально стонет, и даже слепой бы увидел, что он влюблён в эту женщину. Сильно влюблён.

Бог мой, она же ему в матери годится…

Она грустно смотрит на него. Мне вдруг кажется, что солнце тускнеет.

- А что ещё ты бы хотел, Рози? Ради чего бы ты убил?

- Не называйте меня так, - ворчит парень. И тут же отвечает: - Я бы стал белым. Это ваш мир, и я хочу занимать в нём высокое место. Мадам, вы ведь можете меня научить, вы же меняете тела, я знаю!

Женщина улыбается, поигрывая в руках палочкой от ваты, как фокусник: палочка то исчезает, то снова появляется.

- Допустим. И у кого ты отберёшь это новое тело? Этот кто-то должен быть живым, ты же понимаешь.

- У кого-нибудь с деньгами и красотой, - тут же отвечает подросток. – И здоровьем. Так ведь можно никогда не стареть! Мадам, научите, я не могу так больше жить, я не хочу, я любую цену заплачу…

Женщина протягивает руку, гладит его по щеке.

- Нет, Рози. Я не стану тебя учить.

Парень резко отворачивается, тяжело дышит, и вообще выглядит так, словно его ударили.

А потом твёрдо говорит:

- Я же всё равно научусь. Не у вас, так у кого-нибудь другого.

- Научишься, - кивает женщина, с грустью глядя на него. – Амброзий, пообещай мне одну вещь, пожалуйста. Я спасла тебя, я имею права на одно обещание, правда?

Он хмуро смотрит на неё. Женщина продолжает:

- Когда я умру, не возвращай меня обратно, хорошо?

Он с мукой смотрит в ответ – и такую же боль я вдруг замечаю в глазах другого человека, юноши, очень похожего на этого Амброзия, только старше лет на пять. Он стоит у перил неподалёку и тоже смотрит на этих двоих.

Что ж, это точно не Олег Николаевич. Какое-никакое, а я испытываю облегчение. И (всё, я насмотрелась), неуклюже шаркая тапочками, подхожу к этому юноше… колдуну. Становлюсь рядом. Меня, конечно, не замечают – тогда, откашлявшись, я спрашиваю:

- Вы поэтому всё это делаете? Она умерла, и вы её возвращаете? Да?

Колдун оборачивается. Его взгляд обжигает яростью.

- Ты! Что ты здесь… Пошла вон!

А ты ведь Никита Круглов, думаю я. Это его тело ты занял. Белое, ну да, всё, как ты хотел. Богат, здоров, красив.

Как же всё это грустно.

- Ладно, - говорю я. Мне хотелось на него посмотреть, и я посмотрела. Теперь в груди пусто. – Я уйду, только скажите, как?

Колдун что-то шепчет на французском, кажется, ругательство. Потом хватает меня за воротник – я только и успеваю, что возмущённо ахнуть – и перекидывает меня через перила.

Внизу распахивает голодную пасть океан.

Я переворачиваюсь в воздухе и успеваю поймать взгляд женщины в белом, ясный, как будто она меня видит. И я её наконец-то тоже вижу, точнее, узнаю: это же та самая тётя Антона, которую так боится Анжелика Фетисова. Королева вуду.

Выходит, она умерла?

Удар о воду ломает меня, как куклу – я разлетаюсь на тысячи кусков, я умираю.

В общем, возвращаюсь домой.

***

Антон

Я просыпаюсь, и Оля спит рядом. Трогательная и беззащитная, она держится за меня обеими руками и мерно дышит.

Пару мгновений, в полудрёме, я невольно любуюсь ей. Спящая, спокойная – она действительно красивая, по-настоящему, без всякой боевой косметической раскраски, которую так обожает Ира. И когда не одета чёрт знает во что. Косичка ещё эта… Так и подмывает за неё вечно дёрнуть!