Кукла вуду (СИ) - Сакрытина Мария

- Антон, не заставляй меня приказывать.

Ё-моё, мы в полной ж…

Этой ночью православное Рождество, и на дорогах пусто – все или спят, или в церкви слушают службу. В Донском монастыре есть действующая церковь, но мы проезжаем мимо главных ворот – машин здесь столько, что парковаться негде. Только метров через сто я нахожу место, чтобы притулиться.

Оля молчит, а когда машина останавливается, и я открываю двери, сразу же выбирается наружу (довольно неуклюже, видно, нечасто ездит). И целеустремлённо шагает к воротам. Я торопливо закрываю машину, включаю сигнализацию и спешу за ней.

- Ты хоть знаешь, куда идти?

- Да.

Проходим ворота – длинный туннель. Монахи тут наверняка раньше осаду держали. И сто процентов успешно.

Святые со стен смотрят на нас с укором. Особенно, когда Оля сворачивает мимо церкви к табличке «ведутся археологические раскопки».

- Ты в курсе, что здесь днём были папины люди и ничего не нашли.

- Да.

- Оля, объясни, что происходит!

- А зачем?

Да её словно подменили! Точно какая-то трава. Только откуда? Не горничная же её накормила?

В свете фонарей кружатся снежинки. Из открытых дверей церкви слышится хоровое пение. Оля идёт по свежему снегу, убрав руки в карманы, смотрит прямо перед собой. И молчит.

Я действительно начинаю её бояться.

Она обходит знак «не приближайтесь, опасно», пролезает за ограждение и спрыгивает в туннель под храмовой постройкой.

- Антон? – слышу я её голос снизу. – Ты же видишь в темноте? Поможешь? Я телефон забыла, фонаря нет.

Неподалёку колокол бьёт полночь.

Я ныряю в туннель, включаю фонарь на телефоне и освещаю противоположную стену. Оля внимательно осматривает её, потом быстро прикладывает левое запястье к одному из камней и кивает:

- Этот. Подтолкни, пожалуйста.

- Оль, я-то подтолкну, но что если это несущая стена?

- Нет. Толкай спокойно.

Стена открывает потайной ход – медленно отодвигается под моим нажимом. Точнее, поворачивается, как вертушка.

- Иди первый, - просит Оля. – Тут темно, а я… червей боюсь.

Какие черви – все давно вымерзли! И червей она, значит, боится, а маньяков – нет. Точно с катушек съехала.

Но я иду. Меня охватывает странный азарт пополам с любопытством. Серьёзно, не зря же приехали!

Туннель неожиданно длинный и спускается всё ниже и ниже. Свет телефона то и дело выхватывает странные символы на стенах – вроде Олиной татуировки. Я почти не сомневаюсь, что нарисованы они кровью.

- А ты раньше своё запястье приложить не могла? Когда папины сотрудники сюда приезжали? Тебе не кажется, что чем больше нас тут будет, тем безопаснее?

- Нет, - твёрдо отвечает Оля. – Мы в безопасности. Верь мне.

Угу.

- По-моему, ты сошла с ума.

Она отвечает не сразу, а когда говорит, в её голосе слышится улыбка:

- Да. Мне тоже так кажется.

Ещё какое-то время мы идём молча. Туннель круто уходит вниз, нужно держаться за стены, чтобы не упасть. Я предлагаю Оле руку, но она словно не замечает – упрямо идёт, глядя вперёд.

И я наконец-то чувствую её страх.

- Ты знаешь, что там дальше?

- Да. – Она медлит, потом добавляет: - Миша будет лежать на алтаре вроде того, с которого ты забрал меня. Он будет без сознания. Мне нужно, чтобы ты его тоже забрал и помог вынести наружу. Скажи, если вдруг… ну… ты сможешь вынести нас обоих?

- Да, - неожиданно уверенно отвечаю я. Наверное, это входит в мою теперешнюю суперсилу.

- Хорошо. Перед алтарём будет нарисованный кровью круг. Мы должны пересечь его одновременно. Пока мы это не сделаем, на нас не нападут. Одновременно, понимаешь, Антон? Я подам знак.

- Откуда ты всё это знаешь?

Оля молчит.

А туннель, наконец, заканчивается – просторным и странно знакомым залом. В его центре действительно высится алтарь – саркофаг, – на котором спит Миша, живой – я вижу, как поднимается и опускается его грудь в такт дыханию.

Вокруг вычерчена пентаграмма, обрамлённая сразу несколькими кругами. Вязь странных знаков – кресты и петли, а слева даже пара гробов – начинается от порога, и становится всё чаще, приближаясь к алтарю. Горят чёрные свечи, дрожат тени на сводчатом потолке. Пару раз мне чудится свернувшаяся вокруг саркофага змея, но вроде бы это мираж, показалось.

И ненормально тихо.

- Где же они? – шёпотом спрашиваю я, замирая у входа в зал.

Рука сама тянется за пистолетом.

Оля тоже осматривается.

- Не знаю. Но они точно тут, я чувствую. Ты не слышишь барабаны?

- Нет.

- Странно. Так громко… - Она морщится и опускает взгляд на кобуру у моего пояса. – Стреляй, наверное, в голову. Это должно их остановить.

- В голову? – теперь и мне становится страшно. – Оля, я не… хочу убивать. Я не уверен, что смогу.

Она смотрит на меня и жалостливо улыбается.

- Не придётся. Кроме нас и Миши здесь все давно мертвы. Неужели ты не чувствуешь?

Неожиданно ярко вспыхивают свечи. Загорается первое кольцо вокруг алтаря, следом второе…

- Время, - выдыхает Оля и вдруг достаёт из кармана серебряную флягу, почти такую же, какую носит теперь Ник, только поменьше. Смотрит на неё, словно это дуло пистолета. Потом жмурится и откидывает крышку.

- Это ром? – шёпотом спрашиваю я.

Оля не отвечает – меня вдруг обдаёт её страхом, словно приливом. Она не хочет это пить, понимаю я. Там что-то жуткое.

Невольно я тянусь её остановить, но Оля хватается за мою руку – её пальцы дрожат – и залпом выпивает. Покачивается, дышит тяжело. И я замечаю в её руке серебряный нож. Длинный – где она раньше его прятала?

- Что ты делаешь?

- П-пошли, - выдыхает она и обдаёт меня резким запахом алкоголя. Похоже, это и правда был ром.

У первого кольца пентаграммы она останавливается, осматривается и вдруг жалобно просит:

- Не бросай меня здесь, ладно?

Я смотрю на спящего Мишу, и, чёрт, мне страшно.

- Раз… - Оля сжимает лезвие ножа. По нему течёт кровь, и пахнет она, как лучшие Иркины духи. Бог мой, да я прямо как вампир теперь! – Два… Три.

И, не отпуская меня, пересекает пентаграмму.

Дзынь! Рвётся невидимая нить.

Они действительно появляются. Все дети, кого мы видели на плакатах во сне и ещё пятеро взрослых. Спутать их с живыми невозможно – они двигаются медленно, неестественно, но окружают нас, явно давая понять, что уйти нам не дадут.

Колдуна среди них нет.

Я вытаскиваю пистолет, но не понимаю, в кого целиться. Пока они просто стоят, словно чего-то ждут. А Оля… Оля вдруг падает на четвереньки и бьётся в судорогах.

- М-мишу… - голос её меняет тональность слишком резко, чтобы это казалось естественным. – Ун-неси…

Я не понимаю, что делать, мне страшно, я… В общем, я повинуюсь – и хватаю с алтаря Ириного толстяка. Уверен, раньше тащил бы его с трудом. Сейчас он – как пушинка.

И стоит мне его коснуться, как происходит жуткое. Зомби бросаются к нам разом – и все они теперь владеют той же суперскоростью, что и я. Человек просто не может так быстро двигаться.

Время словно замедляется.

Я роняю Мишу и поднимаю пистолет.

Оля перехватывает нож и поднимает голову.

Это ни черта не как в РПГшках…

Я стреляю в ближайшего мужчину с зашитой раной на горле. И промахиваюсь. Его стеклянные глаза совсем близко – меня опрокидывает на пол, точнее, на Мишу.

Пистолет я поднять не успеваю.

Как в фильмах, зубы зомби клацают совсем близко от моего горла, а я замер от ужаса и…

Мелькает серебряный нож.

И голова мужчины катится по полу к чёрной свече, а кровь брызжет на поднявшуюся с пола Олю. Она сжимает нож и жутко знакомо улыбается.

У меня, наверное, что-то со зрением, потому что я одновременно вижу и её, и скелет в чёрном фраке. Скелет весело хохочет, стирает с руки кровь и невероятно быстро замахивается.

Я снова целюсь из пистолета, но руки дрожат так, что прицел постоянно сбивается. Да это и не нужно – скелет-Оля кромсает зомби, словно Мила Йовович в «Обители зла». И безумно при этом хохочет.