Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана
Каждые несколько ярдов приходилось перешагивать полосу разлагающихся водорослей. Я делала это сравнительно легко, а Джонатан, с трудом державшийся на ногах, шлепал прямо по вонючему месиву. Среди водорослей валялись осколки бутылок, банки из-под «колы», останки крабов, щепки, в общем, полный набор всякого хлама. И мухи. Невообразимое количество жирных голубовато-зеленых мух, зудящих, карабкающихся друг на друга… Вот и первые живые существа, встретившиеся нам в этом милом местечке.
Неожиданно слева от меня началось какое-то непонятное движение: три-четыре камешка подпрыгнули в воздух и шлепнулись вниз; еще несколько пошевелились. Видимых причин этому явлению я не нашла. Джонатан ничего не заметил: у бедняги все силы уходили на сохранение вертикального положения… Опять камешки; теперь они подпрыгивали чуть выше, стукаясь друг о друга и всхлипывая при падении в воду… Прекратилось; затем снова — уже позади нас.
Из-за валуна показался Рэй.
— Есть жизнь на Марсе! — провозгласил он.
Мы подошли к нему. На лбу у меня выступили капельки пота, Джонатан выглядел и вовсе скверно. Он вытер лоб и пробормотал:
— Ну, и что же стряслось?
— Сейчас все увидишь, — ответил Рэй.
Он провел нас еще на несколько шагов вверх и обвел широким жестом местность.
Я испытала шок.
Перед нами предстал весь остров: каменный холмик не более мили в диаметре, гладкий, как спина кита: ни растений, ни животных, ни следа присутствия человека.
Но жизнь все же наличествовала, и это шокировало не меньше.
В самом центре островка среди голых серых валунов была ровная площадка, окруженная прогнившими трухлявыми столбами. Столбы обтягивала ржавая проволока, образуя примитивный загон, внутри которого валялась охапка травы и… стояли три серые овцы. Рядом с ними — Анжела.
— Овцы! — торжествующе произнесла она, поглаживая одно из животных по облезлому боку.
Джонатан оказался рядом с ней быстрее меня.
— Это как же?! — только и смог вымолвить он.
— Странно, не правда ли? — сказал Рэй. — Три овцы в столь неподходящем месте… Выглядят, кстати, прескверно.
Я не могла с ним не согласиться. Одна из овец, видимо, не имела сил подняться на ноги от изнеможения или болезни. Да и остальные едва стояли. Свалявшаяся шерсть кое-где выпала клочьями, обнажив розовую кожу, в уголках глаз скопился гной.
— Это жестоко, — заявила Анжела.
И она была права. Оставить бедных животных в таком месте, с единственной охапкой травы и застоявшейся водой в консервной банке… это походило на садизм. Кто совершил столь бессмысленный поступок?
— Я порезался. — Джонатан запрыгал на одной ноге, пытаясь разглядеть царапину не подошве другой. — На берегу, кажется, валялись стекла.
— Но они совсем не выглядят несчастными и испуганными, — отметил Рэй.
Действительно, овцы не пытались выйти за ограждение, не блеяли. Они просто смотрели в пространство перед собой с печальным философским видом, который говорил: да, мы обычные овцы, мы вовсе не ожидаем ничьей заботы, поддержки и человеческого отношения к себе. Просто овцы, ожидающие смерти.
Рэй утратил интерес к происходящему и побрел куда-то по берегу, пиная ногой жестянку.
— Мы выпустим их на свободу, — предложила Анжела.
Я проигнорировала ее идиотскую реплику. Что такое «свобода» здесь, в таком месте?
— Выпустим, верно? — настаивала Анжела.
— Нет.
— Но они же умрут!
— Кто-то поместил их сюда — значит, на то была причина.
— Но они УМРУТ!
— Они умрут на берегу, если мы их выпустим. Как ты могла заметить, здесь нет никакой пищи.
— Мы их покормим.
— Тосты и джин, — предложил Джонатан, который наконец вытащил осколок из своей подошвы.
— Не можем же мы их так оставить!
— Это не наши проблемы, — сказала я.
Я почувствовала тоску. Три овцы на груде камней. Кому какое дело, живы они или…
Но полчаса назад именно это я думала о себе! Черт возьми, у нас есть нечто общее. Почему-то заболела голова.
— Они умрут! — в третий раз повторила Анжела.
— Ты тупая сука, — произнес Джонатан. Спокойно, без раздражения или злости, просто констатируя факт.
Я не смогла сдержаться ухмылку.
Анжела дернулась, будто ее ужалили:
— Что-что?!
— Тупая сука. СУКА.
Взрыв негодования. Слезы на глазах. Дрожащие губы.
— Да ты… ты завез нас сюда!
— Видишь ли, я сделал это намеренно. Хочу посмотреть, нельзя ли оставить тебя здесь.
— Ты пьян!
— А ты дура. Но я-то завтра протрезвею…
Анжела размашистым шагом рванула вслед за Рэем, стараясь сдержаться рыдания, пока не исчезла из нашего поля зрения. Мне стало ее в некотором роде жалко: легкая добыча.
— Ты бываешь редким ублюдком, Джонатан.
Он уставил на меня застывший стеклянный взгляд:
— Лучше будем друзьями. И для тебя я не буду ублюдком.
— Ну, меня-то не так просто напугать.
— Знаю.
Мне надоело это место, я решила вернуться на «Эммануэль».
— Эти долбаные овцы, — произнес Джонатан.
— Они не виноваты.
— Виноваты! Посмотри на их гнусные морды…
— Я пойду. Надоело.
— Тупые твари.
— Ты остаешься?
Он схватил меня за руку:
— Не уходи.
— Здесь слишком жарко.
— Не так уж. Мы пристроимся на этом плоском камне, и никто не помешает.
— Ты уверен?
— Имеешь в виду Рэя? Нет, он не придет. Мы неплохо проведем время.
Он медленно потянул меня к себе. Жаркое дыхание напомнило сегодняшнее утро, кубрик, его страстный шепот… Замкнутый круг. А что еще делать в такой замечательный денек, как сегодня? Плестись по кругу, как овцы в загоне. Жрать, спать, трахаться.
Впрочем, на сей раз Джонатана постигла неудача. Джин дал о себе знать. С таким же успехом бедняга мог бы орудовать спагетти. Джонатан отвалился от меня, обессиленный, повторяя непристойные ругательства, в данном случае потерявшие всякий смысл.
— Не переживай, — посоветовала я.
— Отвали.
— Пустяки, не стоит…
— Ч-черт…
Он уставился на свой член; ей-богу, будь у Джонатана сейчас нож в руках — он отрезал бы его и бросил на камни.
Я оставила Джонатана изучать самого себя и направилась к «Эммануэль». Меня поразила еще одна деталь, до сих пор не замеченная: мухи не взлетали в воздух передо мной, а продолжали ползать, позволяя себя давить. Что-то ненормальное и противоестественное было в их суицидальном поведении. Сотни маленьких жизней исчезали под моими подошвами, а рядом продолжали копошиться и зудеть тысячи других насекомых…
