Нина Бархат - Садовник (история одного маньяка)
Наконец, поглаживая присмиревшего зверька и вглядываясь в простор темнеющего поля, Ника тоже затихла.
Эд, не отрываясь, следил за ее пальцами, медленно скользившими сквозь шерсть, теребившими нежные кошачьи уши. И едва сдерживался, чтобы точным ударом не отшвырнуть мохнатый клубок, оказаться у ее ног и одним рывком…
- Наверное, уже пора, - она вдруг посмотрела на него без улыбки, каким-то на удивление трезвым и напряженным взглядом.
Кошка испуганно пискнула и размытой тенью метнулась в сторону, оставив на ее предплечье тонкий белый след. Эд с усилием сглотнул и отвел глаза.
- Да, наверное.
Он с запозданием понял, что почти весь вечер они провели в молчании. Странный вариант для вечернего пикника с юной девушкой. Но что уж теперь…
Ника стала на колени и потянулась вперед за бумажной тарелкой. Неожиданный порыв ветра игриво отбросил тарелку подальше от ее ищущей руки и взметнул яркую юбку.
Под которой ничего не было.
Эд успел подумать только: каким раскаленным стал вдруг воздух - как в саванне… И его руки сами собой легли на мягкие округлости ее тела, а губы припали к жаркому солнцу меж упоительно бархатистых ягодиц…
Голова раскалывалась.
Эд пережил немало болезненных пробуждений, связанных с недостатком самоконтроля накануне. Но это грозило побить все рекорды.
Чудовищным усилием воли он приоткрыл один глаз… и тут же застонал - в мире было слишком много света для бедного Эда!…
Что же такое, дьявол побери, он вчера пил?
Воспоминание помедлило мгновение и затопило до краев: горящая кожа, ее пот на его ладонях, привкус меда на губах и долгое, долгое колыхание трав вокруг…
Сон?
Он замер под ненадежным прикрытием одеяла, боясь шевельнуться. Боясь быть обнаруженным. Глаза наконец открылись… Но разве можно было им доверять?!
Чужие обои в мелкий цветочек и потолок - грязный и кое-где покрытый островками плесени. И окно. Эд не знал этого окна!
Ноги подогнулись. Он сел в кровати, пытаясь ухватить взглядом хоть какую-то деталь, способную объяснить ему, где он находится и что с ним случилось вчера.
Из угла подслеповато щурился громадный черный комод, казалось, удивленный присутствию Эда не меньше его самого. А прямо перед ним на тумбочке, в углу и на окне расположились… цветы.
Он выдохнул, чувствуя, как разжимается ужасная рука и выпускает его сердце…
Но тут взгляд скользнул вправо. И заледенел, прикованный к фигурке, похороненной под белоснежным сугробом одеяла. На какое-то призрачное мгновение Эд перестал существовать в этом мире…
А потом долго смотрел на маленький холмик среди безжизненных просторов постели. И не мог протянуть к нему руку.
Он помнил только вечер. И неожиданный конец пикника. Но как они добрались сюда… А ведь идти было не близко! Тем более - в темноте. Некстати вспомнились трухлявые доски… Ну не мог же он пройти по ним в бессознательном состоянии!
Но что бы ни случилось вчера, вот она - рядом. Надо всего лишь сдернуть покрывало… Вот только взбесившиеся руки отказываются подчиняться разуму.
Наконец, преодолевая отчаянное внутреннее сопротивление, Эд все-таки решился. Отдернуть покрывало сразу не вышло - пришлось малодушно тянуть за край, каждый миг надеясь - и до холодного пота боясь! - увидеть то, что может под ним скрываться…
Еще миллиметр. Еще. Еще… Край подушки. Но почему не видно ее волос? Они должны были бы разметаться в беспорядке по всей постели! И почему не слышно ее дыхания в этой пронзительной утренней тишине?!.
Прежде чем окончательно сойти с ума, Эд резким движением отшвырнул от себя покрывало!
И задохнулся, нелепо хватая ртом воздух - как утопленник, спасенный за мгновение до смерти. На кровати лежала небрежно скомканная простыня.
Навалилось черное отчаяние. Эд сполз на пол, обхватив голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Перекатывая мысли: что он наделал вчера? И было ли оно - вчера?… И была ли она?
Последний вопрос хлестнул его. Помог подняться и побрести по пустому враждебному дому.
Яркое солнце из окон изобличало ее отсутствие лучше любого судьи, слепило глаза, заливая слезами, и немилосердно жгло горло… Входя в кухню, Эд задел крохотный черенок в майонезной баночке и долго тупо смотрел на него, не в силах понять, что это значит и почему сердце заходится от боли…
Ноги сами знали, что делать, и вынесли его к выходу. Дверь была распахнута. В ее черной раме мириадами тонких лучей яростное солнце заливало сад (ее сад!…). Эд отшатнулся, совершенно беспомощный перед силой этого сияния…
И вот тогда, сквозь шорохи осеннего утра, трели перелетных синиц и шепот воды (льющейся в красную лейку), ощущая, как колени наполняет предательская слабость, а к горлу подкатывает влажный ком, он услышал смех.
Впился рукой в косяк. Долго стоял с закрытыми глазами, наслаждаясь звучанием ее голоса и тем, как медленно и безвозвратно уходит из души жуткое чувство непоправимого…
А потом шагнул к ступенькам, ведущим с веранды в сад.
Ника стояла спиной к нему в полупрозрачной сорочке. Подсвеченная солнцем - золотистый ангел, она склонилась над розами, посаженными вчера. А цветы, абсурдно живые, тянулись к ней - защитнице слабых, подставляя каждый листок под мягкое поглаживание пальцев…
Наконец она его заметила. Лукаво улыбнулась, держа лейку косо и не замечая, что тонкая струйка льется прямо в ярко-красный цветок.
- Привет! Смотри, они совсем ожили.
Пошатываясь от счастья, Эд улыбнулся. И подумал, что теперь, кажется, он тоже - жив.
Романс
Время шло. Нет, оно летело! Суетилось непоседливой птицей, то надолго исчезая в идиллической голубизне неба, то возникая вновь в самый неподходящий момент, вызывая отчетливое желание отогнать его прочь - чтобы не мешало…
По утрам, просыпаясь в спальне, где со всех горизонтальных поверхностей в пределах досягаемости света на него глазели десятки маленьких и больших, глянцевитых и матовых, серебристых и изумрудных, вьющихся и горделиво-стройных хлорофилловых соседей, Эд все еще иногда испытывал минутное замешательство. Отрывал голову от подушки и растерянно оглядывался…
Но открытое настежь окно впускало косые лучи и горькие ароматы осени. Напоминая о сказке.
Осторожно, чтобы не нарушить ее - удержать это хрустальное равновесие, Эд поднимался и шел на кухню, морщась от холода - Ника говорила, что не может спать в комнате, где «не слышно» ее цветов (видимо, небольшая оранжерея, в которую она превратила дом, чем-то ее не устраивала)… А он почему-то ничего не мог возразить. Да и, с другой стороны, это же был ее дом.
