Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд
Однако он кричал. И вырывался, и проклинал своих мучителей. Они же не обращали никакого внимания на его душераздирающие вопли. Глухие к мольбам и оскорблениям, мертвецы сгрудились вокруг него и работали с ожесточенностью существ, которые были вынуждены слишком долго хранить молчание. Мэри слушала его жалобные, постепенно стихающие вопли и боролась со страхом, сковывавшим ее конечности. Она чувствовала, что должна, просто обязана подняться в ту комнату. Что бы ни происходило за дверью или на лестнице, он нуждался в ней, и этого было достаточно.
Поднявшись, она ощутила, что волосы ее встали дыбом и зашевелились, принялись сплетаться и расплетаться, будто змеи на голове у Медузы Горгоны. Реальность плыла — едва ли можно было назвать полом то, что виднелось у нее под ногами. Из-за призрачных стен на нее уставился зияющий, жуткий мрак. Сражаясь с беспомощной вялостью, что наваливалась на ее тело, она взглянула на дверь.
Там, наверху, явно не желали ее появления.
«Быть может, они меня даже побаиваются», — подумала она.
И эта мысль придала ей решимости: разве стали бы ее запугивать, если бы она, отворившая им путь в этот мир, не представляла для них угрозы?
Облупившаяся дверь была открыта. За ее порогом реальность жилого дома целиком уступила место чудовищному хаосу дороги мертвых. Мэри переступила порог, чувствуя под ногами твердую поверхность, — она лишь чувствовала ее, но не видела Над головой нависало небо цвета берлинской лазури, дорога была широкой и ветреной, и на обеих ее полосах толпились мертвецы. Она принялась расталкивать их, пробиваясь будто сквозь живых людей, и они провожали ее ненавидящими взглядами, поворачивая ей вслед тупые, осоловелые лица.
Мольбы остались позади. Теперь она никого ни о чем не просила; лишь, стиснув зубы и зажмурив глаза, осторожно передвигала ступни, пытаясь нащупать лестницу, которая должна была находиться где-то здесь. И наконец, наткнувшись на первую ступеньку, она чуть не упала, на что толпа мертвецов отреагировала воем и улюлюканьем. Но о чем именно говорили эти вопли?
Это была насмешка над ее неуклюжестью, или ее предупреждали о том, что она зашла слишком далеко?
Шаг. Другой. Третий.
Хотя ее дергали и тянули в разные стороны, мало-помалу она продвигалась вперед, преодолевая сопротивление толпы. Впереди уже виднелась дверь комнаты, за порогом которой, широко раскинув руки, лежал ее маленький лжец. Мэри видела сквозь дерево двери, смотрела на происходящее внутри. Над юношей склонились его мучители. Плавки были спущены до лодыжек: происходившее напоминало сцену изнасилования. Саймон больше не кричал, но в его обезумевших глазах застыли боль и ужас. По крайней мере, он был жив. Его разум был еще молод и пока не утратил своей природной сопротивляемости, лишь поэтому Саймон мог сопротивляться разворачивающемуся перед его глазами спектаклю.
Внезапно юноша судорожным движением вздернул голову и сквозь дверь посмотрел прямо на нее. В этой отчаянной ситуации в нем проснулся дар — несоизмеримый со способностями Мэри, но вполне достаточный для того, чтобы установить с ней контакт. Их глаза встретились. В море синего мрака, окаймленного цивилизацией, которой ни тот, ни другая не знали и не понимали, их сердца встретились и поженились.
— Прости меня, — беззвучно промолвил он, являя собой бесконечно жалкое зрелище. — Прости меня, прости.
И отвернулся, отвел свои глаза от ее лица.
К тому времени Мэри почти достигла вершины лестницы, хотя ноги ее еще ступали по невидимым, воздушным ступеням Сверху, снизу, со всех сторон ее окружали искаженные ненавистью лица путников, но впереди смутно маячил прямоугольник двери, сквозь который проступали доски и балки комнаты, где лежал Саймон. Юноша с головы до ног был покрыт кровью. На каждом дюйме его торса, лица, конечностей отпечатались иероглифы страдания. На какой-то краткий миг он попал в некое подобие оптического фокуса, и она увидела его лежащим в пустой комнате, в луче света, падавшем сквозь окно. Рядом — осколки разбитого кувшина. Но затем мир вновь потерял четкость, и сквозь реальность проступило невидимое. Здесь уже Саймон висел в воздухе, а на теле его выводили свои письмена мертвецы, периодически вырывая волосы с головы и тела, дабы очистить очередную страницу. Они чертили его подмышки, чертили глазные веки, чертили гениталии, в щелке меж ягодицами, на подошвах ног.
Лишь эти самые раны объединяли видимый и невидимый миры. Саймон, окруженный мертвыми авторами, Саймон, одиноко распростертый в комнате, — и тот и другой истекали, сочились кровью.
Наконец она добралась до двери. Ее дрожащая рука протянулась вперед, дабы ухватиться за твердую реальность дверной ручки, которая, несмотря на то что Мэри сосредоточила всю свою волю, по-прежнему оставалась лишь бледным призраком. Впрочем, и этого было достаточно. Ее пальцы ухватились за ручку, повернули ее и распахнули дверь, ведущую в комнату с письменами.
Он был там, прямо перед ней. Их разделяло не больше трех ярдов обезумевшего пространства Их глаза снова встретились, и они обменялись взглядами, общими для живого и мертвого миров. В этих взглядах сквозили жалость и любовь. Наигранные улыбки юноши сменились неподдельной нежностью, которая немедленно нашла отклик на ее лице.
И мертвые в страхе отпрянули. Их лица вытянулись, как будто кто-то с силой натянул кожу на их черепа; плоть принялась быстро темнеть, а голоса превратились в скорбный писк. Мертвецы предчувствовали свое поражение. Тогда Мэри потянулась к нему, и мертвецы расступились перед нею — они отрывались от своей жертвы и отлетали прочь, словно высохшие мухи, падающие с окна.
Она осторожно коснулась его лица В ее прикосновении было что-то от благословения, и у него из глаз хлынули слезы — потекли по обезображенным щекам, смешиваясь с кровью.
От мертвецов не осталось ни голосов, ни ртов. Они пропали на своей дороге, их злодейство снова затерялось в ином мире.
Постепенно комната стала приобретать свой прежний вид. Стали видны каждый гвоздь и каждая залитая кровью доска паркета под содрогающимся телом Отчетливо проступило окно — с вечерней улицы сразу донесся гомон детских голосов. Магистраль мертвых исчезла из поля зрения живых. Ее путники ушли во тьму, канули в забвение, оставив после себя только свои знаки и талисманы.
На площадке меж этажами дома номер шестьдесят пять лежало курящееся дымом и обугленное тело Реджа Фуллера. Мертвые ноги путешественников, проходящих перекресток, ступали на него. Наконец прибыла и собственная душа Фуллера — остановившись, она глянула сверху на то, что раньше было ее вместилищем. Но напирающая сзади толпа подтолкнула ее дальше, и душа двинулась туда, где должен был вершиться последний суд.
