Сергей Алексеев - Мутанты
— Чего-чего?
— Саха-Якутия! Юрко!
— При чем здесь Якутия? — На миг она растерялась. -
И Юрко?
— Юрюнг манна!.. Тундара жил. Саха — Якутия! Тунда-ра олень курдунг! Юрко!
— Верно, мой внук Юрко в Якутии. За алмазами поехал…
— Юрко! Юрко! Алмас хотун. Пурга — у-у-у! Олень анабар як! И кириккитте, на куй! Тыала хотун! Батур тыала хотун!
Она заподозрила неладное, но виду не показала.
— Ты покуда посиди здесь, — подвинулась к двери, — отдохни… А я скоро!
Выскочила на улицу, козлятник — на навесной замок. Сама же метнулась в одну сторону, в другую: что делать? Кого позвать? Дед Куров, было слышно, прошел к себе по своим подземным ходам и, верно, горилки тяпнул с устатку да спать завалился. На то, что дверей в перегородке нет, а только ковер, взлохмаченный взрывом, едва проем прикрывает, конечно, внимания не обратил. И то, что два воза грязи и мусора вывезла, посуду перемыла, тряпье перестирала, — не заметил. А когда замечал-то? Так бы уже шум поднял, что государственная граница нарушена…
Бабка Сова тихонько к нему заглянула — спит мертвым сном, даже шапчонку не снял и, хоть сапоги скинул, портянок не размотал. И входную дверь нараспашку оставил — заходи, тащи, что хочешь! Конечно, понять можно: в последнее время дед спал часа по два за ночь, не больше, и, должно быть, сильно уставал от всяческих напастей и злоключений. Но что тут поделать, будить надо, помочь больше некому. Она осторожно на дедову половину зашла, дверь прикрыла и за печку.
— Степан Макарыч! — окликнула громким шепотом, называя по имени-отчеству, чтоб сразу не разгневался. — Эй, проснись! Я ведь этого муданта споймала!
Дед по партизанской привычке еще вскакивал мгновенно и сразу хватался за наган:
— Где? Что? Кто?
— Это я, Степан, — ствол в сторону отвела. — Муданта, говорю, споймала! Лешего!
— Как поймала?
— В козлятнике заперла!
Куров головой потряс, проснулся окончательно:
— Теперь иди отпирай.
— Почто?
— Не мутант это. И не леший, — зевнул он. — Шаман якутский. Юрко прислал, духов гонять.
Сова у виска пальцем повертела:
— Ты что, совсем? Каких духов?
— Злых, нечисть всякую. Помнишь, в Якутии шаманов видели? Этот такой же, только пообносился, пока добирался… Я велел к нам прийти, как борьбу закончит.
— Зачем ты всяких шаманов в хату зовешь?
— Что ему, так на второй заставе и отираться? На него охоту объявили, американец приехал из НАТО, с ружьем…
— Подозрительный он! Я сразу узрела! И про Юрко трындит! — И вдруг села рядом, словно подрубленная, всхлипнула: — Ты с дедушкой-то этим толково разговаривал? Все ли понял?
— Да я уже шаманский язык освоил! — похвастался Куров. — А что?
— Сомнение меня взяло… Жив ли наш внучок? Может, шаман этот весть дурную принес, а мы не понимаем?
— Какую дурную?
— Мало ли какую… Все Юрко поминает, а поди разбери, что хочет сказать. Кстати, якуты на вас, хохлов, так похожи. Только глаза щурят…
— Не шали, Елизавета!
— Сердце у меня женское ноет… Не погиб ли Юрко в проклятой тундре? Дедушка-то все про тундру толкует! Я и подумала, не сгинул ли наш внучок? А то, поди, пал смертью в этой проклятой Якутии. Замерз на холодном севере!
— Да с чего ты взяла?!
А она внезапно сорвалась в бабий причет, чего от Совы раньше было не услышать — постарела, должно быть…
— Ты! Все ты говорил: построй хату свою, тогда и женись! Ты вот построил, а женился? Политик! Макаренко! Жениться надо, когда приспичит! А ты на север внука родного погнал! А он там сгинул, горемычный! Дедушка-то, шаман, сказывал: кирикитте на куй…
Куров послушал тоскливый вой и встряхнулся:
— Правильно погнал! Пусть на мир посмотрит! А женится, так шиш что и увидит! Только одно у вас на уме: женись — и все! К юбке своей привязать норовите!
— Ох, чую, пропал хлопчик, — не унималась Сова. — На погибель свою поехал. Поди, в тундре и закопали! И моги-лочки не буде-ет…
— В тундре не закопаешь! — начал терять терпение дед. — Там вечная мерзлота, забыла, что ли?
— Знать, так бросили, волкам на поживу… А какой он пригоженький был, какой кудрявенький!
— Не вой! — рявкнул дед. — Иначе сейчас же границу на замок! И все, как было!
Бабка примолкла, концом платка промокнула сухие глаза и насупилась. А Куров помялся и сменил гнев на милость:
— Ну, будет сердиться-то… Поди отопри и скажи: гылыз, шаман, ойху кубатыныны.
— С чего это я так говорить стану?
— С того, что извиниться надо, — наставительно сказал он. — Нехорошо сделала. Юрко послал нам шамана с делом благородным, а мы его под замок. Это хохлам да американцам он мутант, а нам — человек. Видала, сколько у него глаз?
— Ну и что? — не сдавалась Сова. — Мало ли, бывает. Поросята вон тоже… А все равно свиньи…
— Третий глаз открывается, чтоб нечистую силу видеть!
— У тебя бы хоть раз открылся. Чуть ли не до утра нечисть у тебя тут выгребала. И хоть бы заметил…
— Да я заметил, — дед огляделся, — вон паутины в углах нету… Пойди отопри и в хату позови.
— Что же Юрко сам не приехал? Дедушку какого-то послал…
— Наш внук теперь высокого сана. Ему негоже являться туда, где злые духи. Шаман этот изгонит, освятит тут все, Юрко и пожалует.
— Он так и сказал? — Сова от изумления губы трубочкой вытянула, как в юности. — Да неужели?
— Явился, говорит, визит подготовить, — заверил дед. — На высшем уровне. Ты же знаешь Юрко: он просто так не может. Ему сразу все или ничего. Видно, вздумал на оленях в Братково въехать, так сказать, при полном параде.
— Хоть бы уж живой да здоровый вернулся, и ладно, — облегченно вздохнула бабка. — А то ведь Оксана к нему в Якутию собралась…
— Поди, сама уговорила?
— А что делать-то? Сват слово нарушить вздумал. Мы-коле, этому волчонку, Оксанку хочет отдать. Сговорились за нашей спиной.
— Мыколе? Крестнику?!
— К Тарасу Опанасовичу подкатился и, должно, сторговал девку. Мудант хренов…
— Вот так да! А что же Оксанка-то?
— Крестничек обхаживать начал, — нахмурилась Сова, — предложение сделал, вчера уж ночью… Оксанку я как девку понимаю. Сколько ей соломенной-то вдовой ходить? Сама всю жизнь живу — не жена, не невеста…
— С тобой мы уладим вопрос, — твердо пообещал Куров. — Оксанку попридержать надо!
— Мы с тобой, что ли, попридержим? Юрко бы приехал, тогда конечно… Когда обещается-то?
— Теперь уж скоро. Как шаман чистку произведет, так и явится.
Бабка носом завертела, будто принюхивалась, — значит, чем-то недовольна была:
— Чего он тогда в козлятнике отсиживается? Пускай идет и гоняет нечистую силу!
