Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
Я пробежал глазами ленту надписи.
«Al suo adorato sposo, Don Antonio de Orpega, spento nel supremo piacere — la moglie» — с лапидарной выразительностью поверяла миру свою тайну необычная эта могила.
Потрясенный до глубины души, я уставился на Инес.
— Значит, здесь лежит…
— Мой супруг, — договорила она со странной улыбкой, какой я прежде у нее не замечал.
И только сейчас, по этой улыбке, я узнал ее в женщине, запечатленной на гробовой плите.
— Давайте присядем на скамью — вон там, в кипарисовой аллее, — предложила она.
Я пошел за ней, охваченный смятением. Мы уселись в нише у кипарисов. Какое-то время между нами царило молчание. Длинные тени могильных стражей простирали к нашим ногам заостренные контуры своих крон, испещряя золотой гравий дорожки иероглифами смерти. Откуда-то из глубины кладбища долетал стук молота, трудившегося над новым каменным надгробием, разносились отзвуки вечернего органа…
— Мой муж покончил с собой, — услышал я вдруг ее низкий голос, — на пятом году нашего супружества.
— Это вы, синьора, толкнули его в объятия смерти, — сказал я почти сурово.
— Откуда такой прокурорский тон? — Она легонько стукнула меня кончиком своего огненного ombrella. — Не забывайтесь. В конце концов, он умирал в экстазе счастья, умирал ради меня и из-за меня. Разве это не прекрасно?
«Чудовище или безумная», — подумал я, но, переведя на нее взгляд, тотчас позабыл про все этические категории, упиваясь демонической ее красотой. А она меж тем рассказывала голосом ровным и спокойным, как будто речь шла о чем-то известном ей лишь понаслышке:
— Случилось все неожиданно. Так неожиданно, так внезапно, как бывает только со счастьем или смертью. Вот тут-то и сокрыто самое прекрасное в этой истории. Согласитесь, ведь я заслуживаю того, чтобы жизнь одаряла меня чем-то исключительным.
Она вызывающе вскинула на меня глаза. И точно — слишком красива была она, чтобы не признать ее правоту. Мне ничего не оставалось, как склонить в молчании голову и слушать дальше.
— В одну из лунных ночей, ночей истинно венецианских, звенящих мандолинами, дон Антонио де Орпега, уронив разгоряченное лицо меж холмов моих грудей, сказал: «Ты подарила мне ночь наивысшего блаженства, Инес. Не знаю, переживу ли я ее, доживу ли до первых лучей зари». — «Ха-ха! — легковерно рассмеялась я, лаская прекрасное его тело. — Не чересчур ли ты высокопарен, несравненный мой муженек?» — «Не веришь?» — «Не верю, Антонио. Слишком пылко ты меня жаждешь, чтобы так уж легко расстаться с жизнью». — «Не веришь?» — повторил он с тенью безумия в своих чудных, удивительных глазах. «Лучше обними меня снова, Антонио, мы с тобой всего лишь люди, всего лишь ненасытные любовники». — «Ну что ж, я докажу тебе». И он вышел из спальни. Через мгновение выстрел из револьвера поставил последнюю точку в поэме его жизни. Несравненным мужчиной был мой супруг, дон Антонио де Орпега, не правда ли, друг мой?
— Он любил вас так, как мало кто из мужчин на этой земле любит женщину, — ответил я тихо.
— О да, это была l’amore altissimo — l’amore supremo. И он боялся, как бы однажды не оказаться перед лицом ее кончины; потому-то и решил уйти в сумрак небытия, дабы не случилось ему пережить великую свою любовь. Это был гений любви.
— Я поражен вами обоими: его страстью и вашей рассудочностью, сударыня.
— Свои чувства, — надменно сказала она, — я держу за семью замками и с третьими лицами предпочитаю говорить об этом как о явлении искусства, исключительном и единственном в своем роде. Советую и вам, дорогой друг, воспринимать и оценивать сей случай лишь с такой точки зрения.
— Слушаю и повинуюсь, синьора, но позволю себе обратить ваше внимание, что я не напрашивался на такую откровенность.
И я встал со скамьи. Она молча протянула мне руку жестом примирения. Я прижал ее к своим губам и сказал:
— Поздно уже, да вон и сторож напоминает, что пора уходить.
В самом деле, показавшийся в глубине аллеи служитель издали подавал нам знаки.
— Да, пора возвращаться, — согласилась она с задумчивым видом. — Кладбище здесь закрывается рано.
Вскоре наша гондола снова рассекала волны лагуны.
— Куда теперь? — поинтересовался я, скользя взглядом по водной глади.
— На Riva degli Schiavoni. Послушаем с вами оркестр в «Cafe, Orientale» и понаблюдаем вечернюю толчею у molo Святого Марка.
— Самая замечательная часть города, — сказал я рассеянно.
Она хлопнула меня веером по плечу.
— О чем задумались?
— Место, куда мы едем, вызывает у меня одну не очень веселую ассоциацию; впрочем, расскажу после.
— Ну хорошо, а пока выбросьте из головы все ваши мрачные думы, любуйтесь лучше пейзажем.
Действительно, стоило последовать совету Инес: красота лагуны захватывала с непостижимой силой. Гондола как раз огибала восточный мыс Венеции и, миновав доки Арсенала, втиснулась в канал между островом Св. Петра и береговой кромкой собственно города. Рассекаемые лопастью весла, волны ласково плескались о борта лодки и, отброшенные черным ее остовом, в тысячах морщин отбегали к берегам. У мола Punta di Quintavalle откуда-то набежал высокий упругий вал и сильно раскачал гондолу.
Это идет piroscafo из Torcello в Ponte del Vin, — пояснил лодочник. — Разрезает брюхом лагуну, вот до нашей гондолы и докатилась волна.
Мы вышли в пролив между островом Св. Елены и Публичными cадами. Издали все отчетливей долетали звуки музыки. По усыпанной песком и гравием прогулочной аллее, узкой полосой вьющейся вокруг Punta della Motta, кое-где прохаживались пары. Из-за живой изгороди глядел с каменного постамента бронзовый Рихард Вагнер.
— Надо сказать, — заметил я, — место для бюста выбрано очень удачно. Такое впечатление, что создатель «Летучего Голландца» уносится духом вслед за волнами в головокружительные дали…
Лодка выплыла на широкие воды Canale di S. Marco. Перед нами распахнулась величественная панорама порта. Бессчетное множество гондол и лодок, окрыленных парусами — желтыми либо цвета а. la terra cotta, — приплясывало на глади лагуны. Отовсюду, словно к некой точке притяжения, поспешали к пристани суда, украшенные флагами и флажками. Вот торжественно надвигается со стороны porto di Lido морской колосс, далеко окрест красуясь цветами Альбиона, а там вон, пройдя адриатические шлюзы в порту Malamocco, легким сильфом вырастает на горизонте залива французский фрегат, а вот из теснины между Giudecca и островом S. Giorgio Maggiore выплывает пассажирский пароход, возвращающийся из Chiorgia.
Беппо, разнеженным взглядом обводя родной город и лагуну, затянул бессмертную «Santa Lucia». Лодка приближалась к молу. Еще несколько ударов весел, несколько ловких маневров в лабиринте гондол — и мы причалили к мосту della Paglia.
