Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
Насквозь пропитанные гомоном и криком, мы спустились в лодку. Беппо, успев подкрепиться несколькими кружками пива и порцией макарон в прибрежной trattoria, проворно отвязывал гондолу от тумбы. Сняв шляпу, я впился в донью Орпега взглядом, полным немой мольбы о скорейшем свидании, она же вместо ответа потянула меня за собой в глубь гондолы.
— Составьте мне компанию до моего дома.
— Вы так добры, — прошептал я, прижимая ее руку к губам.
Гондола уже разрезала носом воды канала. Мы плыли обратным путем в сторону Cannareggio. По дороге Инес назначила мне встречу тем же днем, после полудня.
— Вы здесь новичок, — говорила она, склонив чудную свою головку к плечу, — я буду вашим cicerone, покажу все достопримечательности этого города. Сама продумаю распорядок наших прогулок. Согласны?
— Буду вам бесконечно благодарен. С чего начнем?
Она улыбнулась.
— Секрет. Узнаете после обеда. Хочу сделать вам сюрприз. Итак, ждите в четыре у Ca d’Oro. До скорой встречи!
Гондола пристала к берегу, лебединая ее шея уткнулась в замшелые ступени лестницы, поднимающиеся среди колонн одного из тех чудесных дворцов, которые верным своим подобием отражаются в темной воде Canal Grande. Здесь Инес сошла на берег. Поджидающий слуга подал ей руку, поддерживая на зеленых от плесени, скользких, ненадежных ступенях.
— Беппо, отвезешь господина к S. Marcuola, — распорядилась Инес и, послав мне на прощание чарующую улыбку, исчезла за завесой в глубине галереи.
Сгорая от нетерпения, ждал я благословенного часа. Радостный подъем, вызванный неожиданным знакомством, был столь велик, что я, позабыв об обеде, не желая возвращаться в свое жилище у вокзала, неприкаянно бродил над каналами поблизости от Золотого Дома; никакими банальными действиями не хотелось отвлекать себя от сладостных, неотрывных мечтаний о ней. Я не мог допустить, чтобы между первой и второй встречей с предметом моих грез вторглись какие-нибудь прозаические события, потому-то и предпочел кружить все это время поблизости от назначенного места свидания. Часа через два, когда меня одолели голод и усталость, пришлось все-таки отойти от пристани Ca d’Oro; темной, узкой vicoletto вышел я на какое-то второразрядное кафе на углу улицы Vittorio Emanuele, где одним духом выпил чашку кофе. А несколькими минутами спустя снова стоял на бульваре, нетерпеливым взглядом уставясь в ту сторону, откуда должна была выплыть на своей гондоле Инес.
И она в конце концов приплыла. Нежная, смуглая, ослепительная. Я протянул ей руку, предлагая выйти, но она покачала головой:
— Поплывем дальше в гондоле. Садитесь вот здесь, — и показала мне место рядом с собой. — Beppo, cava il felze! — велела она гондольеру.
Пока слуга, исполняя ее волю, свертывал над нашими головами шелковый балдахин, Инес оперлась на мое плечо и, лукаво заглядывая в глаза, спросила:
— Вы хотя бы раз вспомнили обо мне с тех пор, как мы расстались?
— Синьора — отвечал я, утопая глазами в ее глазах, — я очарован вами.
— Так и должно быть, иначе и быть не могло.
— Куда направляемся? — кратко спросил я.
— В сторону Fondamente Nuove по системе поперечных каналов. Мне нравится скитаться в гондоле по этим тихим водным тропкам, вьющимся среди старых, пропитанных влагой домов.
Мы отчалили от берега. Направляемая уверенной рукой гондольера, лодка держалась близко к набережной, чтобы вскоре, после ловкого маневра, сделать пол-оборота вправо и, покинув Canal Grande, протиснуться в узкую горловину Rio di S. Felice.
— A-oel! — разнесся предупредительный клич Беппо. — A-oel! Sia stati!
Гондола проскользнула под аркой мостика, соединяющего улицу Vittorio Emanuele с площадью S. Felice, и снова свернула направо, в Rio di S. Sofia. Заслушавшись плеска весел, мы молча наслаждались плаванием.
Было в этой прогулке среди каменных зданий что-то завораживающее. Несмотря на всю прозу жизни, исходившую от этих двух-трехэтажных домов, старых, облупленных, с сохнувшим тут и там на жердях и веревках бельем, их окутывала загадочная атмосфера. Что-то притягательное таилось в сумрачных, скупо освещенных газовыми язычками портиках, что-то притягательное дремало в темных, проглядывающих сквозь створки ворот дворах, скрывалось в грязных, давно протухших бассейнах. Порой высунется из окна чья-то головка, сверкнут очи страстные, южные и сей же миг исчезнут, как бы испугавшись чужих глаз; порой из глубин таинственных альковов выплывет чудная, томлением исполненная песенка, завибрирует меж домов стенающим arpeggio и умолкнет, застыдившись неуместной своей красоты.
В черной, вязкой, застойной воде сливались в дрожи объятий причудливые контуры камней, водную гладь прошивали, радужно переливаясь на свету, какие-то маслянистые, толстые строчки и полосы. Кое-где из массивов жилых домов и зданий выступали воздушные крытые галереи — «мосты вздохов» серой, тоскливой обыденности, — как ладони, протянутые друг к другу над бездной, сопрягали они берега каналов; а вон каменный свод, выгибая подбрюшье над водой, перекидывает свой гибкий хребет из заулка в заулок.
Тишину улочек время от времени прорезали крики гондольеров.
— Sia fermi! — Sia stati! — Sia di lungo! — окликали они друг друга на поворотах.
На Rio di S. Andrea нам пришлось ненадолго задержаться: лодки сбились на узкой полоске воды, образовав затор; особенно туго пришлось пузатой, нагруженной углем товарной барже, зажатой суденышками в тиски; наконец, чиркнув бортом о набережную, она выбралась из западни, освободив путь и другим. Мы выплыли на канал Св. Екатерины.
— Налево, Беппо! Под арку ponticello! — распорядилась донья Инес.
Гондола подплыла к сходням дебаркадера. Мы высадились.
— Жди нас через десять минут на причале Fondamente Nuove, — наказала госпожа лодочнику.
— Sta bene, signora, sta bene.
Опершись на мое плечо, Инес стала подниматься по ступеням на берег, а старый гондольер пустился дальше в путь, чтобы свернуть каналом на север и через Stacca della Misericordia выплыть к Новым Набережным. Мы же тем временем миновали собор Св. Екатерины и углубились в лабиринт закоулков венецианской субурры…
Послеполуденное солнце, неспешно клонясь к западу, текучим золотом заливало квадратные плиты мостовой и слепило глаза.
— Как здесь весело, солнечно! — воскликнула донья Инес; статная, элегантная ее фигура отбрасывала густую длинную тень.
— Особенно если попадаешь сюда из мрачной утробы каналов, — добавил я. И, как мог, стал откупаться мелочью от настырной стайки грязных, оборванных детишек, увязавшихся за нами.
— Un baiocco, bella signora, un baiocco di poveri bambini! — скулила за всю компанию худая веснушчатая девчушка.
Донья Орпега вынула из сумочки десятка полтора монет стоимостью в пол-лиры, завернула в бумагу и со смехом подбросила вверх. Монеты со звоном рассыпались по плитам мостовой.
