Светлана Крушина - Пока смерть не заберет меня
Оставаться с Авророй мне не хотелось, даже наедине. Что толку? Момент близости с ней был бы отравлен воспоминаниями. Поэтому я решительно отвел ее руки, когда она потянула кверху резинку моего свитера.
— Нет, Аврора. Ничего не получится, правда.
— Останься, — она льнула ко мне, такая мягкая, ласковая. — Ты привыкнешь, Илэр, ничего, привыкнешь. Ты просто еще очень юн… все привыкают… все будет хорошо…
Никогда не думал, что так трудно убежать от влюбленной женщины. Просто поразительно, какими цепкими бывают эти тонкие нежные пальчики.
* * *Мэвис оказалась самым позитивным человеком из тех, кого я знал; иначе с ее работой было нельзя. Работе она отдавалась со всей душой, своих маленьких подопечных баловала, как родных детей. Перепадало немного ласки и мне. Однажды меня выручив, Мэвис сочла себя полностью ответственной за несостоявшегося самоубийцу. Хотя мы быстро сдружились, она всегда относилась ко мне чуточку свысока, как к младшему, нуждающемуся в защите. Не слишком-то мне это было приятно… а уж позже так и вовсе выводило из себя. Но я не подавал виду, что жду какого-то другого к себе отношения. Казалось бы, чего стоило сказать: "Посмотри, Мэвис, я же не ребенок, я люблю тебя"? Но черта с два я признался бы ей в своих чувствах! И дело было вот в чем. Однажды, когда мы уже вполне сошлись, в ответ на рассказы Мэвис об ее малышах, я заметил, что она будет прекрасной матерью. Засияв глазами, она тут же прочла целую проповедь на тему замужества и материнства, из которой я уяснил следующее: конечно, она выйдет замуж и станет матерью, если встретит в жизни единственного предназначенного ей мужчину — если на то будет воля Божья; если же этого не случится, она будет до последних своих дней смиренно исполнять возложенный на нее долг. Вот тут-то я понял, что ничего мне не светит… И не только потому, что с первого взгляда она не признала во мне предназначенного ей мужчину. Все было гораздо хуже. Этот бог, имя которого в устах Мэвис явственно звучало с большой буквы… Подразумевалось, что предназначенный высшей силой в мужья мужчина будет разделять ее веру и отличаться праведной жизнью. Ну если не совсем праведной, то максимально к тому приближенной. Мой же, черт знает какой образ жизни явно не вписывался в определенные христианской моралью личные поведенческие рамки Мэвис. Да он и в мои-то атеистические не вписывался… Но перед собой я оправдывался хотя бы тем, что многие поступки были совершенны под давлением чужой воли (жалкое оправдание); в глазах Мэвис это не извиняло меня нисколько хотя бы потому, что я не мог, просто не мог объяснить ей нюансы своих отношений с Аланом. Если бы я попытался, и, не дай бог, Мэвис поверила бы, мы тут же оказались бы во враждебных лагерях. Трудно объяснить, почему мне так казалось. Несмотря на живущий в душе свет, а может быть, именно поэтому, Мэвис была нетерпима ко всякому злу. А кто был я, если не воплощение зла, не только для искренне верующей Мэвис, но для всякого добропорядочного человека…
Но бывало, что злой дух начинал нашептывать мне в ухо: давай, Илэр, испытай, насколько она предана христианской идее всепрощения, откройся ей, прикинься заблудшей душой, сбившейся с пути истинного, и пусть она, как предписывает ее вера, наставляет тебя и направляет к добру и свету. В другое ухо шептал голос Алана: Илэр, бога для тебя нет и быть не может, ты — мерзость, ты — чудовище, ты — порождение дьявола, и даже если бог на самом деле существует, от тебя он навсегда отвернулся. Сколько раз наяву он повторял это, подтверждая каждым жестом, каждым взглядом внушаемую мне мысль: бога нет; во всяком случае, для тебя, Илэр. Почему-то Алан никак не мог забыть оброненной мною в одном из первых разговоров фразы, хотя вырвалась она почти случайно, под впечатлением от всего того странного, долгого, солнечного апрельского дня, похороненного уже в прошлом… Три года прошло. Всего-то три года, а мне казалось, что состарился я лет на десять, а то и на пятнадцать.
Может быть, вам может показаться, что я совсем уж отчаялся. Но нет, ничего подобного не случилось, даже напротив: в моей жизни стало гораздо больше света, и источником его была, конечно, Мэвис. Если бы не она, вряд ли у меня хватило бы сил сопротивляться давлению Алана еще год. Я или смирился бы и поплыл по течению, или предпринял бы попытку уйти из жизни, да не одну. Увы, я слаб, и не могу черпать силы в себе; мне нужно было знать, что есть на свете человек, которому я небезразличен. Да не просто любой человек, а такой, ради которого я сам готов был бы пойти на многое. Иначе поддержки Авроры хватило бы мне за глаза… Странная это, впрочем, была поддержка. Аврора пыталась угодить и нашим, и вашим, и против Алана не пойти, и моего расположения добиться, решительно не понимая, что подобная тактика никаких плодов не принесет: наши с Аланом взгляды, стремления и жизненные позиции были решительно несовместимы.
Благодаря Мэвис же я кое-как устроился и в жизни, занявшись наконец не бог весть каким, но делом. Рассудив, что диплом я все равно не получу, и расстраиваться по этому поводу бессмысленно, я стал искать работу, где не требовалась бы «корочка». И нашел, и долгое время оставался ею доволен: отвергнув все деловые предложения Алана, который не оставлял намерений пристроить меня к себе "под крылышко", я пришел внештатным сотрудником в нераскрученное молодежное издание средней руки, посвященное альтернативной музыке. Тематика была узконаправленная, и журнал не сулил больших денег; ребята работали почти на одном энтузиазме, но все же за статьи платили, хоть и не очень много. На жизнь хватало. Вообще-то, я спокойно мог жить и на проценты, капающие с отцовских денег, ничего не делая, но от безделья я точно распустился бы и раскис окончательно… Да и нравилась мне эта работа; нравилось общаться с музыкантами, за сценой это были совсем другие люди, нежели на сцене — без показной агрессии, без эпатажных выходок, без выкриков и визгов; многие, правда, и за сценой продолжали нести пафосную чушь в духе "аве Сатана" или вещать о возрождении старых богов, чуть ли не пробуждении Ктулху, но большинство говорили вполне разумные, и далеко небезынтересные вещи. Кроме того, мне было любопытно заглянуть на «изнанку» той культуры, с которой доныне я соприкасался лишь отчасти. А музыканты охотно болтали со мной, как с человеком, неравнодушным к музыке, которой они отдавали свое время. Частенько за мной увязывалась Аврора, но не только и не столько из искреннего интереса к андеграунду; нет, больше ее интересовали сами музыканты. Она была обаяшкой и умела быстро втереться в доверие, стоило ей только сделать круглые жалобные глаза и состроить гримаску, как мужчина готов был ради нее на любые безумства; Аврора бессовестно этим пользовалась. Не одна и не две закулисные встречи заканчивались тем, что она уходила под ручку с каким-нибудь длинноволосым парнем; нетрудно догадаться, что она намеревалась от него получить. Эти ее по-детски непосредственные измены уже не причиняли мне боли — у меня была Мэвис, — но и не забавляли; мне было противно.
