Лиля Калаус - Фонд последней надежды
Вволю нахороводившись, эзотерики попадали на колени и принялись бить арбузу челом.
— А эту они откуда взяли? В сторонке стоит. Не с ними, что ль?.. Хороша… Прям, Снегурочка! — вдруг сказал Зубр, посвечивая фонариком влево от холма. — Знаешь её? А, это та самая сотрудница, что ли? Которая потерялась? Умеешь ты, Юрьич, персонал подбирать. А что? Я тебя понимаю. Вижу — порода, брат. Настоящая русская девка, кровь с молоком, ты понял? Сибирячка, по всему видно. Нарожает тебе богатырей! Генофонд нам поправлять надо, ты понял? — и он захохотал мелким лающим смехом.
— Ася! — громко сказал Олег и пошёл к ней. Она стояла, прижав руки к груди, и не отрывала от него глаз. Он обнял её крепко-крепко. И увёл в блаженную темноту леса, от всех этих безумцев со свечками и счётчиками Гейгера, прижал к шершавому сосновому стволу и стал целовать.
Глава 13. ЖЖ. Записки записного краеведа. Вечер 24 декабря
«…Ничего не подозревая, обуреваемый лишь мыслями о трансцедентальных обитателях нумера четвёртого, я принарядился, купил в буфете бутылочку португальского полусухого и постучал в соседнюю дверь.
Раскрасневшаяся Лидия Григорьевна, посмеиваясь и хлопая накрашенными ресницами, впустила меня. Прикроватный столик был сервирован неожиданной закуской: сыр, маслинки, шоколад и нежнейшее печенье с начинкой из кураги.
— А как же „правильные продукты“? — шутливо всплеснул я руками.
— Пусть сегодня у нас будет маленький праздник! — захихикала Лидия Григорьевна и отчаянно тряхнула выкрашенной в баклажановый цвет чёлкой.
Мы сидели в креслах, потягивая вино и заедая его маслинками, беседа наша вяло крутилась вокруг способов лечения артрита, как вдруг Лидия Григорьевна поднялась, томно потянулась и игриво прилегла на постель… Я в сотый раз незаметно ощупывал глазами стены и потолок, страшась появления кровавых пятен, поэтому не сразу уловил перемену настроения у соседки.
— Ну, милый, — хрипло проворковала тем временем Лидия Григорьевна, помавая рукой, как рембрандтовская Даная. — Иди же ко мне скорей!..
Что вам сказать… Есть в жизни каждого мужчины свои постыдные истории. Как говорится, здесь бы закрыть глаза и уши и запеть какую-нибудь старую песенку… Короче говоря, я позорно бежал, оставив перезрелую Данаю в сильном, надо думать, недоумении. Лишь благоразумно надетые беруши спасли меня от тех гневных тирад, которые полночи изрыгала апологетка „Семисила“… Я заснул лишь под утро, приняв снотворное, и спал плохо, с кошмарами, большую часть которых я, к счастью, не помню. Но один обрывок сновидения накрепко засел в памяти.
В первый раз с самого дня её смерти приснилась мне Анечка… Строгая, с недовольно поджатыми губами, стояла она у большого книжного шкафа в прихожей нашей бывшей квартиры и выговаривала мне по поводу купленного на утаённую от семейного бюджета премию двухтомника Эдгара Алана По… „Чмо! Импотент! Глиста книжная!! Ненавижу! Опять меня позоришь?! Выброшу с балкона это говно — аланапо твоё, дуболом! В снег выброшу, чтоб знал в другой раз!! Чтоб ты пропал, чтоб тебя перекосило!!!“ Я внимал чуть не со слезами умиления родным её крикам, наглядеться на неё не мог — так соскучился… И вдруг… Всё изменилось… И были мы уже в нумере четвёртом… Скрипя, раскачивалась над нашими головами грозно сверкающая люстра… „Старый дурак! — истошно закричала моя ненаглядная, резко стуча костылём об пол. — Всю кровь ты мою выпил!“ Лицо её исказилось, она замахнулась на меня… И вдруг фигура её (весьма монументальная при жизни) как-то истончилась… Роняя костыль, потянулась она ко мне с воем, глаза провалились в гнойные ямы черепа, изо рта вылетел сноп синих искр… Проснулся я от собственного жалкого…»
Санаторий «Еуежай» сверкал в темноте, как сплющенная копия московской гостиницы «Космос». Ванькин джипарь с шиком подкатил к оленям, тревожно мигающим красным и зелёным светом.
— Ну, бля! Хорош миловаться! Выкатывайтесь, любовнички! — хохотнул Мадилян, оборачиваясь и с любопытством глазея на Асю с Олегом. Хекнул и шумно вылез из машины.
Через минуту, а может, через час, Ася с сожалением прошептала:
— И правда, пошли. А то сейчас налетят…
— Ещё чуть-чуть…
И снова неведомой величины фрагмент времени отпал, как кусок глинистого берега в пропасть.
— Эй! Есть кто?! Выходи! Аська!! Это ты там?
К окнам джипа липли белёсыми блинами встревоженные лица Гульки и Майры.
— Ну всё… Пусти, — она потянулась к дверце.
И ушла. Замок дверцы щёлкнул. Как из-под воды донеслись обрывки вопросов, упрёки, смех. Затем всё стихло. В мадиляновском джипе сразу стало холодно, запахло гнилью. Олег сжал зубы. Тело было неуправляемым, как астероид, летящий к Земле по одному ему известному маршруту. Через несколько секунд удалось выровнять дыхание. Он мельком подумал о вчерашних незыблемых ценностях. Вот херня! Не возжелай жены ближнего…
Всё упирается в реальность, размышлял Олег, медленно, но верно одерживая победу над плотью. Когда читаешь Канта, понимаешь одно, а когда Уэльбека — совершенно другое. И оба правы, как ни крути. С их нравственными императивами.
Он вышел из машины, вдохнул чистый морозный воздух и сделал шаг по направлению к крылечку. В следующую секунду праздничная иллюминация «Еуежая» разом погасла.
Столовка была похожа на лабораторию средневекового алхимика. Камерные язычки свечей, чуть заметно колышущиеся от тонких сквозняков, то сдвигали стены, то раздвигали их до бесконечности. Отражаясь в оконных стёклах, огоньки множились, выхватывали из темноты странно искажённые половинки лиц — вот половинка с улыбкой, а вот — печальная половинка, неистово блеснёт золотой зуб, белки сверкнут, как у негра — и лицо, на миг сложившись, как паззл, опять распалось и убралось в темноту: свеча погасла…
Столы сдвинули, накрыли скатертями, расставили угощение: конфеты, печенье, консервы, бутерброды, алые яблоки «андорр» с тяжёлым винным ароматом — гордость Зоркого. Водочные и коньячные бутылки, неизменное советское шампанское и лимонад «Буратино». К еловым веткам фондовские девочки прикрутили крохотные свечки, и рождественская ёлка, потрескивая, засияла приглушённым загадочным светом. Сторожить её, чтобы дело не дошло до пожара, поручено было курьеру Еркенчику.
У кого-то из персонала нашлась дребезжащая от старости гитара. Ею завладела Алия№ 1, ловко настроила, пробежалась опытной рукой по струнам и запела бархатным голосом (кто бы мог подумать?) английские рождественские гимны. Сотрудники Фонда, весело гомоня, расселись вокруг стола. Мойдодыр встал, постучал вилкой по бокалу, как следует откашлялся и задушевно сказал:
