Лариса Петровичева - Крылья ветров (сборник)
Потом, в маленькой квартирке Ив, когда они лежали, обнявшись, на узкой кровати, похожей на койку в каюте корабля, Эдуард думал о том, что Ив ждёт от него трёх самых простых слов – и не знал, сможет ли сказать их кому-то вообще. Он вспоминал Ирэн: завершив акт их любви, та обычно вставала сразу и теряла к Эдуарду всяческий интерес; от этого он распалялся ещё больше – зная, что принадлежит она другому и через несколько минут уйдёт к нему, вспыхивал и всем сердцем желал воспламенить своим огнём и Ирэн: чтобы она увидела всю силу его любви, и осталась. Ив тихо дышала на его плече; может, это мне и надо? – думал Эдуард. – Я отслужу положенные два года и вернусь, получу муниципальное жильё, и мы с Ив поженимся. Надо только сказать ей три простых слова, которые она так хочет услышать… Но он молчал и делал вид, что спит, а Ив ни о чём не спрашивала.
Потом они обедали и шли куда-нибудь в кино или на выставку; Эдуард мало что понимал в современном искусстве и предпочитал отшучиваться, если Ив о чём-то спрашивала. Наступал вечер, и тот же вагон метро привозил их обратно: Эдуард целовал Ив у подъезда, и она скрывалась за дверью, а он отправлялся в казарму, насвистывая какой-то незатейливый мотивчик и вспоминая о том, как однажды они с Ирэн катались по каналам на маленьком прогулочном катере. Вспоминать было почти не больно: если Ив была лекарством, то по силе воздействия его можно было сравнить с морфием.
В субботу пошёл снег – и не жалкие белые крошки, которые тают, не долетая до асфальта, нет, это была настоящая метель. Вбежав в подъезд, Эдуард несколько минут отряхивался, как собака, вылезшая из воды. Когда он нажал на кнопку звонка в квартиру Ив, его словно что-то ударило: именно сегодня он должен сказать. Сегодня. Сейчас. И когда Ив открыла ему, то он произнёс с порога:
– Ты знаешь… Я тебя люблю.
И добавил:
– Привет.
Кириленко перевернул страничку, затем отложил рукопись и воззрился на Лену так, будто перед ним откуда ни возьмись появился анекдотический негр с двумя головами.
– Что это? – спросил он. Лена поняла, что шеф едва сдерживает ярость.
– Рукопись последнего романа Божанского, – сказала Лена. Кириленко стал опасного красного цвета: Лена испугалась, что редактора сейчас хватит удар.
– Княжичева, ты что, охренела? Какой Божанский?!
– Тот самый, – ответила Лена, пытаясь говорить максимально спокойно. – Это есть и в распечатке, и на флешке. И это – его последний роман.
Кириленко помолчал, потом пошёл к кулеру и выхлебал пару стаканов воды. Лена сидела с опущенной головой, понимая, что втягивает её в странную и не слишком хорошую историю.
– Максим Петрович, я и сама вижу, что это не он. Стиль не его, лексика не его… я же не слепая.
Кириленко вынул из кармана смятый носовой платок и вытер лоб. Интересно, если бы можно было вернуть всё назад, он бы вернул? – ни с того ни с сего подумала Лена. Вернул бы, разумеется, наплевав на обещанные деньги, потому что скандал получался грандиозный. Читатели ждут обещанной книги, киношники рвут друг друга за право на экранизацию – а книги-то и нет! Но раз так, то почему Божанский заявил о том, что взорвёт литературу своим романом, и причём так скоро? Через два месяца… значит, у него всё уже на мази, всё готово, осталось только сделать вычитки и итоговые правки да нести в печать.
Тогда где роман?
– Не его… – проворчал Кириленко. – А где тогда его?
Лена успела бегло просмотреть полученные бумаги – ничего похожего на крупный роман там не было. Черновики, разрозненные обрывки, распечатки для вычиток, путевые заметки, но – неизвестного большого романа не имелось.
Пришедшее к ней решение было законченным и безрассудным, настоящим прыжком в тёмную воду. Лена точно знала, что надо делать.
– Мне нужны ключи от квартиры Божанского, – сказала она. – Наследников у него нет, правильно? А музей там издательство ещё делать не начало. Я покопаюсь в компьютере, просмотрю диски, какие есть… Если он говорил про такой короткий срок, значит, роман уже готов, и остаётся его найти.
Кириленко хмыкнул. Такой вариант ему понравился: даже если всё сложится плохо, он позволял во всех неудачах обвинить именно Лену: подпустили дурёху к наследию великого писателя, а она обошлась с ним недостойным образом: не заметила, потеряла… в любом случае это даёт издательству отсрочку, за время которой о романе смогут и позабыть.
– Ну давай, Княжичева, ищи, – сказал он и полез в сейф. – От твоих поисков зависит не только будущее литературы, но и личная карьера.
Лена это прекрасно понимала. Не стоило и добавлять.
* * *За окном шёл снег. Эдуард бы никогда не подумал, что первый снег может быть таким: плотным, непроницаемым, тяжёлым, ложащимся сразу и навсегда.
Ив сидела в кресле и не смотрела в его сторону. На столе лежали письма – два от Ирэн, десять Эдуардовых, которые она ему вернула, расставаясь навсегда. Стопку украшала фотография Ирэн – единственная, которая была у Эдуарда и не самая хорошая: лицо молодой женщины на нём было хмурым и зловещим.
Действительно, зачем дарить ему хорошую фотографию? Чтобы она вместе с письмами вылетела из кармана, когда он снимал мундир? Чтобы она упала перед Ив, а та изумлённо подняла её и спросила: кто это?
– Ты всё ещё любишь её? – спросила Ив. Это были её первые слова за четверть часа, первое, что она сказала после Эдуардова монолога о том, что с ним случилось, как он любил эту женщину и как она ушла к другому.
Эдуарду было не по себе. Такой смеси досады, злости на себя и гнева он давно не испытывал. Ещё он чувствовал себя виноватым перед Ив – и вдобавок в душе поднимался какой-то детский протест: ну зачем она устраивает сцену после того, как он всё ей честно рассказал? В конце концов, она прекрасно знала, что он любил и был отвергнут, знала с первого их вечера в клубе, да и сама замужем была. Они же взрослые люди, зачем это долгое молчание, зачем вопросы…
– Ив, послушай…
– Я всё понимаю, – она пыталась говорить ровно, но её голос дрожал: Эдуард понял, что сейчас она заплачет. – Но я не знаю, как так… как можно… говорить о том, что любишь, и носить возле сердца письма к другой женщине.
– Это моё прошлое, – твёрдо сказал Эдуард. – Оно было, и я не собираюсь его как-то зачёркивать.
– Я думала, мы начнём с чистого листа.
Тут Эдуард вспыхнул.
– Да брось ты! – воскликнул он. – Ив, ты сама развелась не так давно. И развелась с любимым мужем. Хочешь сказать, что всё забыла? Прости, не поверю.
Ив болезненно усмехнулась.
– Вот только не надо переводить стрелки. Я не таскаю при себе его фотографию. И я поверила тебе.
Божанский жил в центре города, в бывшем доходном доме генерала Мосальского; особняк прошёл полную реконструкцию, и от созданного по указанию графа здания остались только стены: прочая начинка была ультрасовременной и очень качественной. Лена подумала, что пластиковые окна как-то не очень к лицу дому из позапрошлого века, но делать с этим, разумеется, было нечего.
