Лариса Петровичева - Крылья ветров (сборник)
Однако, закончив Литинститут, она с удивлением обнаружила, что рынок перенасыщен молодыми и талантливыми, стать постоянным автором толстых журналов примерно так же легко, как слетать в космос на пинке, а в издательствах к ней относятся не слишком благосклонно. Писать с псевдоэлитной заумью ни о чём она не умела, кропать погонные метры текста про драконов и баронов на потребу массовой незатейливой публике не хотела, а кушать было надо – так Лена оказалась на должности корректора в «А-Принте», где тратила зрение на вычитку рукописей, а силы души – на язвительность по поводу хлыщеватых авторов, которым романы-опупеи про драконов и баронов приносили многотысячные тиражи и многотысячные же гонорары. Чем бы всё закончилось, предсказать нетрудно: Лена бы превратилась в ворчливую и всем недовольную старую деву, однако её судьба снова сделала поворот.
В «А-Принт» пришёл Божанский.
Раньше он сотрудничал с крупнейшим российским издательством «Книгомир», но отчего-то не поладил с новым владельцем – вероятнее всего, из-за гонораров и прав, пресса смущённо именовала разрыв Божанского и издательства «конфликтом интересов»; как бы то ни было, но в один прекрасный день Божанский – огромный, седой, громогласный – возник на пороге «А-Принта» и поинтересовался с места в карьер:
– А можно у вас роман напечатать?
Говорят, генерального от счастья едва не приобнял брат Кондрат – конечно, не каждый день среднее издательство вытягивает такой билет, как сам Артур Божанский. Живой классик получил все мыслимые и немыслимые условия договора – издание полного собрания в нескольких видах, подарочные варианты, избранное, и в качестве бонуса – ежеквартальный журнал под патронажем легенды. Именно туда, дрожа и робея, Лена отнесла свою повесть «Чудотворная».
И повесть Божанскому очень понравилась. Настолько, что карьера Лены сделала рывок из корректорской в отдел развития: редактор счёл, что перспективному автору престижного журнала негоже ломать глаза над чужой графоманией, и Лена стала менеджером по продвижению, начала носить чёрные юбки-карандаши и лодочки на высоченных каблуках, и хотя иной раз сама не могла объяснить, чем занимается, но её деятельность была намного ближе к литературе, чем раньше. Божанский здоровался с ней в коридорах, несколько раз они вместе обедали, и очередной рассказ Лены вышел в «Яблочной Арфе» в разделе «Постоянные авторы».
А потом…
Всё случилось на выходных. Лена с Сергеем валялись на диване, спасаясь от безумной жары 2010 в кондиционированном раю квартиры, и смотрели новости, когда на экране вдруг выплыл портрет Божанского, и изящная дикторша произнесла:
– Только что к нам поступила информация о том, что скоропостижно скончался известный писатель Артур Божанский.
Далее пошло перечисление титулов, регалий и самых знаменитых произведений, а Лена некоторое время молчала и слова не могла произнести. В свои шестьдесят пять Божанский отличался крепким здоровьем, аномальную жару, что подкашивала молодых, переносил со спокойным безразличием («Это вы ещё в Ташкенте не были, а я там и детство, и юность провёл»), да что там – Лена вообще не могла представить его мёртвым. Ещё вчера энергичный классик сообщил редактору о том, что через два месяца закончит роман, и это будет бомба. Всё это никак не вязалось со смертью, с подчёркнуто печальным голосом дикторши, с траурной лентой на портрете. Этого не могло быть.
И это было.
* * *– Княжичева, ты же умная баба, – Кириленко сделал очередную затяжку и выпустил в потолок струю дыма. Куча окурков в пепельнице живо напоминала гору черепов на великом полотне. – Ты ведь умная баба?
Лена никогда не спорила с начальством, тем более в вопросах положительной оценки собственных способностей.
– Да, – сказала она и повторила: – Да, я умная баба.
– Тогда что тебе непонятно, раз ты такая умная?
– Почему я? – спросила Лена. Кириленко закатил глаза. Весь его вид говорил о том, насколько он не любит, когда его приказы обсуждаются, а не выполняются тройным аллюром, переходящим в галоп.
Редактор любил конный спорт. Сравнения шли из этой области.
– Видишь ли, ты общалась с Божанским. Он тебя отличал, причём в хорошем смысле. У тебя есть несомненный талант, тебя можно назвать его ученицей, ты была постоянным автором журнала…
– Почему «была»? – нахмурилась Лена.
– «Будешь ли» зависит от того, насколько хорошо ты всё сделаешь, – ответил Кириленко, как отрезал. – А ещё ты умная баба. И неболтливая. И это, наверное, главное.
Как обычно, всё упиралось в деньги. Слухи о последнем романе великого Божанского бродили по городу, уже начали звучать осторожные вопросы о том, увидит ли роман свет, а бездарный отпрыск знаменитого режиссёра изъявил желание на экранизацию вершины творчества любимого автора. На вспашке такой целины можно наварить огромное состояние – следовательно, дело за малым: в кратчайшие сроки проработать все черновики Божанского, провести корректорскую правку и выдать жаждущим искомое. Если роман не доведён до конца, то на Лену возлагалась задача его дописать на основании черновиков и дневниковых записей Божанского.
– А кому ещё это доверить? Неужели сама не понимаешь, что тут чем тише, тем лучше? Не Пейсателя же звать! – Кириленко с усилием утопил окурок в пепельнице и уже спокойнее добавил: – Сама понимаешь, роман нужен. Генеральный завтра объявит о том, что он выходит через два месяца, значит уже сегодня тебе надо приниматься за дело.
– Но это же… – Лена развела руками, впервые в жизни не находя подходящих к случаю слов.
– Что? Нехорошо? Неприлично? Княжичева, не будь такой дурой. Или тебе денег не надо?
Дурой Лена быть не хотела. Спорить с начальником – тоже. Она прекрасно знала его финальный аргумент: не хочешь, так пакуй вещи, а разбрасываться работой и карьерой в кризис по меньшей мере неумно. Так что Лена кивнула и получила неплохой аванс за работу, а также флешку с текстовыми файлами из ноутбука Божанского и коробку с бумагами.
* * *Ив называла их отношения Субботним Романом.
Каждое утро в субботу Эдуард, наглаженный, выбритый, с идеальной стрижкой, уходил в увольнение, и дребезжащий вагон метро привозил его на окраину, к дому Ив. Он устраивался на лавочке у подъезда, и ровно в десять открывалась тяжёлая скрипучая дверь, и Ив выходила на улицу. В приталенном чёрном пальто и берете она походила на школьницу; Эдуард целовал её в щёку, она брала его под руку, и пара отправлялась на прогулку в Парк Согласия. В такой час осенние аллеи были ещё пусты, только дворники шаркали мётлами по влажному асфальту, да где-то в глубине сжигали опавшие буковые листья. Ноябрьская тишина казалась физически ощутимой величиной; Эдуард целовал Ив и думал о том, что мир ещё не родился, и они вдвоём застыли где-то в самом начале бытия.
