Энн Райс - Талтос
— В моих шкафах то же самое, — кивнула Роуан, и снова на ее лице вспыхнула яркая улыбка.
Волосы Роуан были зачесаны со лба назад и свободно спадали локонами к воротнику. Светлая сиреневато-розовая помада мягко подчеркивала красивые очертания ее рта.
— Ты действительно хорошо себя чувствуешь? — спросила Мона.
— Садись-ка вот здесь. — Роуан показала на стул по другую сторону стола.
Мона повиновалась.
От Роуан исходил аромат дорогих духов с цитрусовыми нотками и легким ароматом свежести после дождя.
Черный шелковый костюм был потрясающим. До свадьбы Роуан никогда не видели в чем-то столь намеренно чувственном. Беа имела обыкновение рыться в чужих шкафах и изучать размеры не только по ярлыкам, но и с помощью портновского сантиметра, а потом покупала для всех такую одежду, какая казалась ей, Беатрис, наиболее подходящей.
Надо признать, в случае с Роуан она не зря старалась.
«А я-то погубила это синее платье», — подумала Мона.
Она просто не была готова к подобным нарядам. Как и к туфлям на высоком каблуке, которые она оставила на полу в гостиной.
Роуан наклонила голову, давя сигарету в блюдце. Густая прядь пепельных волос упала на ее впалую щеку. Худое лицо Роуан было в высшей степени выразительным. Как будто болезнь и печаль даровали ей ту сухопарость, ради которой молодые киноактрисы и модели готовы голодать до смерти.
На такой тип красоты Мона не претендовала. Ее рыжие волосы и соблазнительные изгибы останутся с ней навсегда. И если кому-то это не по вкусу, Мона ему не понравится.
Роуан негромко рассмеялась.
— И как давно ты этим занимаешься? — спросила Мона, делая большой глоток кофе. Он как раз достиг нужной температуры. Очень вкусно. Еще пара минут, и он стал бы слишком холодным. — Я имею в виду, читаешь мои мысли. Но ты ведь не постоянно это делаешь, так?
Мона явно захватила Роуан врасплох, но та не утратила добродушия.
— Нет, совсем не постоянно. Я бы сказала, это происходит как бы вспышками, когда ты чем-то поглощена, ну, может быть, погрузилась в размышления… Как будто ты внезапно зажгла спичку.
— Я понимаю, о чем ты говоришь. — Мона хорошенько глотнула апельсинового сока, холодного и очень вкусного.
На мгновение от холода у нее заболела голова. Она старалась не смотреть на Роуан с благоговением. Это было нечто вроде влюбленности в учителя, чего Мона никогда не знала.
— Когда ты на меня смотришь, — сказала Роуан, — я ничего не могу прочесть. Может быть, твои зеленые глаза меня ослепляют. Не забывай о них, когда оцениваешь свои достоинства. Безупречная кожа, рыжие волосы, за которые умереть не жаль, длинные, невероятно густые… и огромные зеленые глаза. И еще такие губы и такое тело. Думаю, что пока ты себя оцениваешь неправильно. Может, потому, что тебя больше интересует другое: наследство, несчастье с Эроном, возвращение Юрия.
На ум Моне пришли умные слова, но тут же улетучились. Она никогда за всю свою жизнь не задерживалась перед зеркалом дольше необходимого. А этим утром и вовсе в него не глянула.
— Послушай, у меня не слишком много времени, — продолжила Роуан. И хлопнула ладонью по столу. — Мне нужно поговорить с тобой откровенно.
— Да, говори, — кивнула Мона. — Пожалуйста.
— Я прекрасно понимаю, почему именно ты теперь наследница. Между нами нет вражды. Ты наилучший из возможных вариантов. Я и сама это поняла, чисто интуитивно, как только уловила, что именно произошло. Но Райен мне разъяснил все четко. Тесты и психологические характеристики закончены. Ты очень одарена. У тебя есть ум, стойкость, характер. У тебя прекрасное здоровье. Ох, ну да, есть лишние хромосомы, это верно, но они есть у женщин и мужчин рода Мэйфейр уже много веков. Так что нет причин ожидать, что когда-нибудь произойдет нечто подобное тому, что случилось на Рождество.
— Ну да, и я тоже так полагаю, — согласилась Мона. — Просто я не должна выходить замуж за кого-то с лишней цепочкой генов, так ведь? Но я и не влюблена ни в кого из членов семьи. Ох, я понимаю, что все может измениться, ты именно так думаешь, но я имею в виду, что прямо сейчас не испытываю детской влюбленности в кого-то, обремененного опасными генами.
После минутного размышления Роуан кивнула, посмотрела в свою чашку, потом подняла ее и, допив последний глоток кофе, отодвинула чашку в сторону.
— Я не держу на тебя никакого зла за то, что случилось между тобой и Майклом. Это ты тоже должна понимать.
— Трудно поверить. Потому что сама я думаю, что поступила очень плохо.
— Безрассудно, может быть, но не плохо. Кроме того, мне кажется, я понимаю, что именно случилось. Майкл об этом не говорит. И я сейчас тоже говорю не о соблазнении. Я говорю о результатах.
— Если я помогла ему исцелиться, то в конце концов не попаду в ад.
Мона сложила губы в грустную улыбку. В ее голосе и на ее лице отразилось не просто чувство вины, но и отвращение к себе, и Мона это знала. Но при этом она испытывала такое огромное облегчение, что не могла выразить это в словах.
— Ты его исцелила. Быть может, так и было предначертано. Возможно, однажды мы сможем поговорить о твоих снах и о том граммофоне, что вдруг материализовался в гостиной.
— Значит, Майкл вам рассказал.
— Нет, это ты мне рассказала. Ты постоянно об этом думала, вспоминая вальс из «Травиаты» и призрак Джулиена, который велит тебе это сделать. Но для меня это значения не имеет. А для тебя важно, что тебе не нужно больше беспокоиться о том, что я могу тебя возненавидеть. Ты должна быть сильной, чтобы стать наследницей, особенно при нынешнем состоянии дел. Ты не можешь тревожиться из-за пустяков.
— Да, ты права. Ты действительно не думаешь обо мне дурно. Знаю, что это так.
— Ты могла бы и быстрее это понять, — сказала Роуан. — Знаешь, ты ведь сильнее, чем я. Читать мысли и чувства людей — это нечто вроде фокуса. В детстве мне было противно этим заниматься. Как и многих одаренных детей, меня пугал этот дар. Но потом я научилась пользоваться им осторожно, почти подсознательно. «Выжди мгновение после того, как кто-то заговорит с тобой, особенно если его слова чем-то тебя смущают. Выжди мгновение, и узнаешь, что этот человек чувствует».
— Ты права. Так и есть. Я уже пробовала.
— Это становится все сильнее, лучше. Я бы сказала, что, зная то, что ты знаешь — обо всем, — ты легче с этим справишься. Меня-то считали до отвращения нормальной, просто студентка-отличница со страстью к науке, выросшая во всей той роскоши, что дана единственному ребенку в состоятельной семье. А ты знаешь, кто ты есть.
Она замолчала ненадолго. Достала сигарету из пачки, лежавшей на столе.
— Ты ведь не возражаешь, да? — спросила она Мону.
— Нет, ничуть, — ответила Мона. — Мне нравится запах табачного дыма. Всегда нравился.
Но Роуан передумала и сунула сигарету обратно в пачку. Рядом положила зажигалку.
Потом она посмотрела на Мону, и внезапно ее лицо на мгновение застыло, словно Роуан глубоко задумалась, забыв спрятать свое сильное внутреннее «я».
Взгляд Роуан стал таким холодным и безмолвно жестоким, что Моне она показалась бесполой. На Мону мог сейчас смотреть мужчина, тот, с серыми глазами, и темными прямыми бровями, и мягкими светлыми волосами. Или это мог быть какой-нибудь ангел… Но конечно же, это была прекрасная женщина. Мона была настолько заинтригована и взволнована всем этим, что не могла заставить себя отвести взгляд.
Но выражение лица Роуан быстро смягчилось.
— Я отправляюсь в Европу, — сообщила она. — Очень скоро.
— Зачем? Куда ты собираешься? — резко спросила Мона. — А Майкл об этом знает?
— Нет, — ответила Роуан. — А когда узнает, ему снова будет больно.
— Роуан, погоди, ты не можешь так с ним поступить! Почему ты уезжаешь?
— Потому что я должна. Только я могу разгадать эту маленькую загадку Таламаски. Только я могу разобраться, почему Эрон погиб именно так.
— Но Майкл! Ты должна взять с собой Майкла, должна позволить ему помочь тебе! Ты снова его оставляешь, Роуан, и тут уж понадобится нечто большее, чем созревшая тринадцатилетняя особа, чтобы спасти его самолюбие и то мужское достоинство, что у него еще сохранилось.
Роуан задумчиво слушала.
А Мона тут же пожалела о сказанном, а потом решила, что высказалась недостаточно энергично.
— Это причинит боль, — сказала Роуан.
— Ох, да не обманывай себя! — воскликнула Мона. — Может быть, он и не будет дожидаться тебя тут, когда ты вернешься.
— Послушай, а что сделала бы ты на моем месте? — спросила Роуан.
Понадобилось около секунды, чтобы до Моны дошел смысл вопроса. Она сделала еще один большой глоток апельсинового сока, потом отодвинула стакан в сторону:
— Ты всерьез меня спрашиваешь?
