Питер Джеймс - Алхимик
Он снял трубку телефона внешней связи и нажал кнопку набора номера, который хранился в памяти аппарата. Никки ответила после второго звонка.
— Я задерживаюсь. Бери такси, оставь мой билет в кассе, и я встречу тебя в зале. — Не дожидаясь ее ответа, он положил трубку и снова уставился на экран перед ним.
Быстрота действий. Когда вы оказываетесь в подобной ситуации, скорость реакции имеет самое существенное значение. Реальную опасность представляют два человека: Чарльз Роули и Джейк Силс. Он давно советовал избавиться от Роули, но совет директоров решил, что Роули знает слишком много о генетических исследованиях компании и она не может рисковать тем, что Роули решит перейти к конкуренту — что он едва ли не обязательно сделает, если оставит «Бендикс»; любая фармацевтическая компания тут же счавкает его. Вместо этого Ганну поручили держать его под постоянным наблюдением. Ганн считал, что позволить ему сблизиться с этим новым американцем было неудачным решением. Но при всем желании он не мог объяснить почему. Это был просто инстинкт, а инстинкты никогда не подводили Ганна.
Его совет избавиться от Силса тоже был отвергнут — в основном по той же причине: слишком большой риск, что Силс перейдет к конкуренту. Но теперь игра изменила свой характер.
Синдром циклопа.
Иисусе.
Он снова прокрутил видео с самого начала, сделав звук чуть погромче и снова прослушав первую часть разговора.
«Я никогда не слышал о синдроме циклопа. Три случая — это немного».
Кто начал этот разговор? Силс или эта девка Баннерман?
Он запустил на прослушивание раннюю часть разговора, из лаборатории.
«На прошлой неделе вы намекнули, что хотели бы кое-что рассказать мне о „Бендикс Шер“, и сказали, что мы должны как-нибудь поболтать, но только не здесь… Вы будете свободны во время ланча… в следующие несколько дней?» Голос Монтаны Баннерман.
Ганн сидел в раздумье. По его приказу за Силсом была установлена круглосуточная слежка, но эти идиоты упустили один из ключевых моментов: что, черт возьми, произошло между ним и Монтаной Баннерман, раз уж она явилась к нему в лабораторию и начала разговор в пабе? Громилы, которые висели на хвосте у Силса, упустили какие-то важные подробности в начале разговора. Настаивала ли на них Баннерман? Она ли выразила интерес к синдрому циклопа? Или это Силс пытался отравить ее чувство лояльности? Немало людей хотели бы получить ответ на этот вопрос, но Ганну нечего было сказать им, во всяком случае не сейчас. Но он его получит. А тем временем необходимо предпринимать срочные меры, чтобы пресечь опасность.
Он подтянул к себе телефон закрытой системы внутренней безопасности, набрал свой код доступа, а потом и номер.
23
Барнет, Северный Лондон. 1946 год
Дэниел изо всех сил старался в субботу вести себя как можно лучше. Очень старался. Это был день Сатурна, и он не мог себе позволить упустить такую возможность.
Он наизусть выучил все эти дни. Луна — понедельник. Марс — вторник. Меркурий — среда. Юпитер — четверг. Венера — пятница. Солнце — воскресенье.
День Сатурна. В книге говорилось, что все действия необходимо произвести сегодня вечером. Он не мог рисковать, если его руки окажутся привязанными к кровати — придется ждать еще неделю; да и кроме того, он сомневался, что ему еще неделю удастся прятать предметы, особенно учитывая, что кролик уже прогрызает себе путь из двух коробок.
Дэниел взялся помогать матери на кухне, но та сказала, чтобы он убирался, потому что ему необходимо каяться и, только если он несколько месяцев не будет читать ничего, кроме Библии, и постоянно молиться, может быть, у него появится надежда на спасение.
Ночь была как нельзя лучше. Ясная, хотя в небе висел ущербный месяц; очень важно, чтобы луна была убывающей, говорилось в книге; Шаббат будет еще лучше, еще могущественнее, но следующий такой день выпадет лишь через несколько недель, а он не может так долго прятать кролика.
Он стоял в своей ночной пижаме и сквозь щель в портьере смотрел на луну, глядя, как она висит над крышами домов в конце сада, чувствуя ее, как дуновение ветра на своем лице, восхищаясь ее холодным свечением, и пытался ощутить ту энергию, которую, как заверяла книга, она даст ему. Затем он, прищурившись, посмотрел на большие круглые часы. Он едва успеет: на циферблате было 11:10. Подчиняясь инструкциям книги, он растворил горсть соли в ванне с водой и искупался в ней; теперь, совершив обряд очищения, он был совершенно чист.
Его родители вот уже час как легли в постель. Ему отчаянно хотелось помочиться, но он сдерживался. Он бесшумно открыл дверь и уставился на их спальню, которая была по другую сторону узкой лестничной площадки, в поисках красноречивой полоски света под дверью, но ее не было. Темнота. Они спят.
Дэниел прикрыл дверь. Его трясло от нервного напряжения. Он аккуратно скатал простыню в длинный узкий фитиль и плотно подоткнул ее под дверь, чтобы с другой стороны не было видно ни лучика света, и еще бросил на нее свою пижаму. Время начинать. Надо сделать шаг вперед. Он решился. Несмотря на ужас при мысли, что его могут поймать.
Начал он с того, что из-под аккуратной стопки своих рубашек в шкафу вытащил свечу. Она была комковатой и неровной, потому что он сам сделал ее, во время отсутствия матери растапливая остатки воска, что оставались в жестянке на плите, и смешивая их с сапожной ваксой. Свеча не была безукоризненно черной, а скорее в серых пятнах, но это было лучшее, что ему удалось.
Он чиркнул спичку и, когда она загорелась и по комнате заплясали тени, с тревогой посмотрел на дверь. Затем он зажег свечу. Дэниел подождал, пока пламя занялось, уронил на блюдечко несколько капель воска и надежно приклеил к ним свечу. От нее шел странный запах, острый, словно от горящей краски, — он предполагал, что это, должно быть, политура, — но он надеялся, что родители не проснутся.
Из-под матраса мальчик достал большое квадратное полотнище черной материи, вырезанное из маскировочной шторы, которая так и осталась лежать в сундуке на чердаке, гнутую медную кочергу, которую нашел в развалинах после бомбежки, почистил и отполировал ее. К этим предметам добавилась солонка и чашка воды, взятая из кухни. Он набросил полотнище на маленький столик у окна и поставил на него свечу. Рядом с ней он аккуратно положил свой перочинный нож с большим лезвием, отточенным до бритвенной остроты, и кочергу, которая должна была играть роль церемониального меча.
Затем он взял кусок мела, похищенный из школы, плотно обвязал вокруг него двухфутовый шнур и с помощью чертежной кнопки закрепил другой конец шнура в центре стола. Держа шнур туго натянутым, он описал круг четырех футов в диаметре. Ему надо было быть девяти футов, но комната была невелика. Внутри круга он коряво вывел пентаграмму.
Взяв солонку, он щепотку за щепоткой посыпал солью по всей окружности, не оставляя никаких проемов. Закончив, он бросил несколько щепоток соли в чашку с водой, закрыл глаза и благословил свое начинание, прочитав задом наперед «Отче наш», после чего разбрызгал воду по полу, стенам и портьерам, не оставив без внимания ни одного кусочка комнаты.
Наконец Дэниел снял пижаму, голым вошел в центр круга, закрыл глаза и начал ритмично покачиваться, держа руки над головой и не обращая внимания на гусиную кожу, пупырышки которой выступили на теле. Он начал тихо повторять свое имя, считая в уме каждый раз.
Дэниел Джадд Дэниел Джадд Дэниел Джадд Дэниел Джадд Дэниел Джадд…
Как учила книга, он остановился на девяносто девятом повторении и открыл глаза. Пламя свечи слегка колыхалось сквознячком, тянувшим от окна. У него кружилась голова, и он плохо понимал, где находится, но чувствовал, как в нем растет сила. Он подошел к кровати и вытащил из-под нее черную книгу; для уверенности он еще раз прочел ее название, выложенное странным шрифтом: «Великий Гримуар магических обрядов и церемоний».
Дэниел открыл книгу на заранее отмеченном месте и громким шепотом стал читать вслух:
Я проклинаю тебя единожды, я проклинаю тебя дважды,
И три раза, и четыре, и пять, и шесть; я проклинаю тебя семь раз,
И затем опять семижды по семь раз.
Будь проклята! Будь проклята!
Моя сила проклинает тебя,
Моя сила зачаровывает тебя,
Ты вся во власти моего заклятия.
Будь проклята! Будь проклята!
Встав на стул, он снял со шкафа коробку и опустил ее на пол. Из нее он извлек чулок своей матери и ее фотографию. И то и другое он положил на черную ткань перед свечой. Обратившись к другому разделу книги, где он оставил бумажную закладку, Дэниел поднял свечу и, снова бормоча слова проклятия, дорожкой расплавленного воска со всем старанием воспроизвел символ перевернутого креста, изображенный на странице, — сначала на чулке, а затем на лбу фотографии матери.
