Анна Старобинец - Резкое похолодание
— Антон!
— Что?
— Не думай о плохом!
— Я не думаю. — Антон посмотрел на нее. — Что у тебя с волосами?
— А что у меня с волосами?
— Они другого цвета.
— Я покрасилась.
— Давно?
— Давно.
— А почему я раньше не видел?
— Потому что ты вообще ни на что теперь не обращаешь внимания.
Она взяла его за руку.
— Посмотри, — сказал Антон. — Снег.
— Ну и что?
— Снег, — сказал Антон и улыбнулся. — Снег. Понимаешь, снег! Все изменилось! Снега не было. Когда мы шли туда — снега не было!
— Ну да, не было, — рассеянно сказала она. — Но пока мы там сидели, он выпал.
— Что-то много нападало, ты не находишь? — он засмеялся.
— Почему ты смеешься?
— А разве не смешно? Так много снега — за такое короткое время! Это же смешно!
— По-моему, не очень, — сказала она.
— У меня совершенно не болит голова, — сказал Антон.
— Это хорошо, — сказала она.
Милая Настя!
Сколько времени я уже здесь — не знаю. Сколько дней, сколько месяцев или лет? Сколько я здесь — без тебя?
Я не знаю. Здесь время идет по-другому. Очень быстро. Невероятно быстро: только просыпаешься — и уже вечер… Ты бы, наверное, испугалась. Ты же пугливая у меня…
Здесь я чувствую себя нормально. Я чувствую себя хорошо. Черт, я чувствую себя просто отлично, но я жалею, поверь, пожалуйста, я страшно жалею, что я оказался здесь. Один, без тебя.
Наверняка можно было все исправить там. Лечь в больницу. Подлечиться. Не совершать сразу таких резких… виражей. Я ведь даже с тобой не попрощался.
И даже если ничего нельзя было исправить — все равно мне не стоило сюда лезть! Я скучаю. Я так скучаю!
Я ведь даже не попрощался с тобой…
А знаешь, здесь все примерно так, как я думал. То есть очень похоже на наш мир — но все же другое.
И, кстати, здесь есть девушка… как ты. Почти совсем как ты. Ну, не ревнуй, не ревнуй… Я ее прогнал. Кроме тебя мне никто не нужен.
Прости, что я не попрощался с тобой. Ничего не объяснил. Не предупредил. Прости, что в последнее время я все время тебе грубил. Прости… Я был не в себе.
Я очень хочу вернуться. Хочу повернуть обратно. Я жду, каждый день жду, что снова окажусь в точке пересечения. Но пока ничего не происходит. Никаких дежавю.
Может быть, ты сама сможешь повернуть? Сюда, ко мне? Я жду тебя. Я очень надеюсь, что ты не забыла тот наш ночной разговор и догадаешься повернуть, если будет такая возможность. Я верю. Ты все сделаешь правильно.
Оставляю письмо на столе на кухне. На случай, если мне нужно будет куда-то отойти, а ты как раз в это время появишься. Оставляю письмо на кухне.
Здесь время идет очень быстро — но ты не пугайся. Здесь это нормально.
До скорого, милая!
P. S. В любом случае, если я и выхожу, то очень ненадолго. Ходить мне здесь, в сущности, некуда.
Твой, Антон.Резкое похолодание
I
— Дальше не поеду.
Острием палки я аккуратно дотрагиваюсь до тяжелой, покрытой сугробом ветки, которая нависает над головой, и мелкая снежная труха тихо осыпается на мое лицо. От этого — целую секунду — приятно. Но кожа у меня на лице красная и горячая: соприкоснувшись с ней, снег сразу тает, смешивается со слезами, соплями и каплями пота.
Взопревший лоб под челкой и шапкой чешется нестерпимо. Шея тоже очень чешется, и уши, и подбородок. У меня шапка-шлем. Такая шапка, из которой торчит только лицо, а все остальное закрыто. Очень кусачая.
Я нерешительно стягиваю ее с головы и замерзшей рукой начинаю отдирать от розовой шерсти маленькие льдистые шарики.
— Ну-ка надень, — говорит отец, — и варежки тоже. Простудишься.
Он даже не смотрит в мою сторону.
Я покорно натягиваю шапку обратно и просовываю руки в варежки. Варежки мокрые от растаявшего снега: я несколько раз падала, и снег попал внутрь.
Естественно, он не смотрит в мою сторону. Ему неприятно. У меня красное, распаренное лицо, а на щеках наверняка большие белые пятна с синюшной окантовкой. Щеки у меня обморожены: каждую зиму, если температура опускается ниже минус пяти — а каждую зиму она обязательно опускается ниже, — на них появляются плотные белые отметины. Это совсем не больно — наоборот, я вообще ничего не чувствую, как будто кожа чужая: потом, в тепле, она размораживается и снова становится моей — опухшей, горячей… По-хорошему, мне вообще нельзя долго находиться на морозе. С обмороженными-то щеками. Но отец хочет, чтобы я занималась зимними видами спорта. Так и говорит: «зимними видами»… А обмороженные щеки? Отговорки. Нытье. Симуляция. Обмороженные щеки? Чушь собачья! Он просто не хочет этому верить. Так же, как не хочет верить тому, что я вообще не гожусь ни для каких видов спорта — ни для зимних, ни для летних…
Осторожно прикасаюсь к щеке варежкой — и, ну да, ничего не чувствую.
Я заметила, что с каждым разом мои пятна становятся чуть больше и держатся на щеках чуть дольше. Когда-нибудь, в один прекрасный день, я приду домой, я попью чай, я согреюсь — а щеки так и останутся чужими. Уродливые бело-зеленые пятна застынут на моем лице. Они всегда будут холодными. Всегда, всю жизнь — холодными. А потом они вообще…
— Хватит реветь, — брезгливо командует отец, — и поехали.
— Дальше не поеду, — повторяю я тихо.
— Поедешь.
— Нет.
— А я говорю: поедешь.
— А я говорю… нет.
— Что мне, оставить тебя здесь?
Он улыбается. Он взбешен.
— Оставь.
— То есть мне уйти?
Над нами — заснеженные еловые лапы, сверкающее морозное небо, свинцовая тишина. Холодно, красиво, противно.
— И он ушел куда-то вбок… — фальшиво напевает отец. — Я отпустил, а сам прилег…
Он задумчиво смотрит вправо — в том направлении, куда уходит наша лыжня, — потом косится на меня. Кажется, действительно прикидывает, не поехать ли ему, в педагогических целях, одному — авось я потащусь следом.
— …Мне снился сон про наш веселый оборот…
У отца в голове целая куча всяких стихотворных и песенных обрывков. Но петь он не умеет. Зря он поет.
— …Он был мне больше чем родня… Он ел с ладони у меня… Тра-та-та-та, тра-та-та-та, тра-та-та-та…
Эта фальшивое пение в зимнем лесу звучит так глупо и так беспомощно, что мне сразу становится его жалко — но я все равно не отвечаю, молчу. Сейчас не время для жалости. Он мой противник, у нас борьба. Его раздражение — против моего упрямства. Его отвращение — против моего отчаяния. Его отличная физическая форма — против моей усталости и моих жировых отложений.
