Мария Барышева - Коллекция
Она знала, что Стас закончил исторический, и отчего-то он рисовался Кире низкорослым и полным, как отец, а, кроме того, раздражительным и непременно в очках. И у него будут усы-перышки. И мелкие, редкие зубы… Внезапно Кира сообразила, что копирует портрет брата с собственного преподавателя по современной истории, но было поздно, образ прирос крепко и отставать не собирался. Вдалеке появился приближающийся состав, и она начала суматошно изгонять этот образ из головы. Иначе в первую очередь станет высматривать не Стаса, а Павла Михайловича, в свое время преуспевшего в том, чтобы на долгие годы вызвать у нее глубокое отвращение к современной истории.
Кира сунула руки в карманы куртки, глядя на подползающий поезд. Вокзальный громкоговоритель что-то прогнусавил на своем особом языке, понятном только вокзальным диспетчерам. Один из стоявших рядом с ней людей вдруг всполошено взмахнул руками, подхватил свою огромную клетчатую сумку и гигантским прыжком перемахнул через пути прямо перед рылом электровоза, и тот разразился истошным возмущенным ревом.
— Дебил! — заметил один из встречавших и отщелкнул дымящийся окурок в мокрый зеленый борт величественно проплывающего мимо вагона. В испещренных грязными потеками окнах мелькали лица и снимаемые с полок сумки. Кто-то суетился и уже толкался в тамбуре, кто-то сидел и ждал, разглядывая тянущийся перрон и людей с неким философским терпением, и Кира смотрела на их лица, выискивая что-нибудь похожее на того мальчика с надутыми губами и хитринкой в глазах. Потом перестала это делать. В конце концов, чего ей переживать?!
Пусть сам ее узнает!
В телефонном разговоре она ему очень подробно себя описала.
И вообще все это довольно глупо! Они бы спокойно приехали в родной город раздельно и встретились бы уже там, у родственников. Адрес-то есть.
— Я понимаю, что это лишняя трата времени… но нам бы нужно хоть немного поговорить, привыкнуть друг к другу, прежде чем встречаться с родственниками и нотариусом. Ведь столько лет прошло, Кира… Совместная дорога сближает.
Вспомнив почти умоляющий голос Стаса, она смягчилась. Нет, наверное, он все-таки прав. Лучше, когда приезжают давно не видевшие друг друга брат и сестра, а не два незнакомца, которые будут не столько вести деловые разговоры, сколько вовсю таращить друг на друга глаза.
Увидев, что нужный ей вагон не собирается останавливаться возле того места, где она стоит, Кира торопливо пошла следом. Сумка хлопала ее по бедру, косая морось неприятно холодила лицо.
Поезд полз все медленней и медленней и, наконец, остановился, с лязгом дернулся вперед и затих, устало вздохнув напоследок. Из вагонов начали выбираться люди, слегка обалдевшие от езды. Многие выглядели невыспавшимися и недовольными, они шлепали ногами и сумками по мокрым плитам и вовсю ругали крымскую слякоть. Между ними уже сновали вездесущие таксисты, бренча ключами и ласково приговаривая:
— Берем такси… Машинка в город… машинка на Ялту… едем на такси…
Кира, снова нырнувшая под навес, легко улыбнулась, слушая их дружелюбные голоса. Здесь таксистов было немного — основная их часть караулила приезжих у широкой вокзальной лестницы, под колоннами, и сейчас они набегут на спускающихся по ступенькам со всех сторон, вместе с золотозубыми цыганками, торговками и буклетистами-комивояжерами-агитаторами, чей ассортиментный ряд простирается от новейшего моющего средства и кофе до слова божия и призывов объединяться под крылом того или иного политического лидера.
Пассажиры все выходили и выходили, и Кира постепенно мрачнела и ее лицо становилось все более тревожным. Никто из них не шарил глазами по сторонам, никто не останавливался в растерянности — все шли совершенно целенаправленно — либо к своим встречавшим, либо сразу устремлялись к переходу. И не было никого, похожего на худого мальчишку с фотографии или, на крайний случай, на Павла Михайловича. Некоторые молодые люди, проходя, бросали на нее заинтересованные взгляды, но интерес был праздным и уж точно не братским. Кира глубоко вздохнула, наблюдая, как из вагона выбирается внушительных размеров женщина, таща за собой целую связку пухлых клетчатых сумок. Сумки застряли, и она зло дергала их, и кто-то наверху выпихивал их наружу и безбожно ругался.
— Кира?
Голос, произнесший за спиной ее имя, был неуверенным и таким тихим, что она бы и не обратила на него внимания, если бы одновременно с этим ее не тронули за плечо, и она обернулась.
— Кира? — повторил стоявший перед ней человек — теперь уже более твердо.
Он не был похож на того худого мальчишку с надутыми губами и уж тем более совершенно не был похож на Павла Михайловича. И на отца тоже. Молодой мужчина, высокий, черноволосый, как и она, с твердым, открытым взглядом темных глаз, в уголках которых собрались смешливые лучики морщинок, и золотистой кожей улыбался ей, и в улыбке были смятение и растерянность. Несмотря на толстый шерстяной свитер и брюки свободного покроя он казался очень изящным и гибким, как ласка, а его лицо с тонкими чертами отличалось особой книжной красотой, и только в линии губ проглядывала некая странно умудренная жесткость. Очков на нем не было.
— Кира, — снова произнес он — на это раз уже утвердительно, и Кира машинально кивнула, после чего, решив, что пора уже и ей поучаствовать в разговоре, в свою очередь осторожно спросила:
— Стас?
— Он самый и есть! — отозвался человек с явным облегчением, плюхнул большую спортивную сумку прямо в лужу, бросил поверх ручек джинсовую куртку, которую держал в руке, сделал быстрый шаг вперед, простецки сгреб смятенную девушку в охапку и, подняв в воздух, прижал к себе. Кира, растроганно ахнув, обхватила его за шею, восторженно, совершенно по-детски, болтая ногами, и Стас прижался щекой к ее щеке, щекоча отросшей щетиной.
— Ну, здравствуй, Кирка! Здравствуй, сестренка! Здравствуй!
— Стас! — воскликнула она прямо ему в ухо, отчего Стас невольно вздрогнул, звонко чмокнула его в щеку, отодвинулась, чтобы еще раз на него посмотреть, после чего обрушила на брата свою радость с еще большим энтузиазмом, отчего тот вскоре ощутил жгучую потребность в кислороде.
— Ох, пусти на минуточку, — жалостно просипел он, — ведь удушишь — и погибну я во цвете лет! Ох-х, Кира…
Кира неохотно отпустила его шею, глядя на него лучащимися глазами, и тут же начала объяснять Стасу все свои ощущения от грандиозности этой встречи, причем ее руки играли в этом объяснении доминирующую роль, порхая перед ней, словно две обезумевшие бабочки. Но Стас почти сразу же, сурово сдвинув брови, упреждающе ткнул в ее сторону указательным пальцем, разрушив этот хрупкий суетливый танец.
