Влада Медвденикова - Дети войны
На тренировках, среди волн и на берегу, мы слышали приказы Мельтиара, повиновались его словам и были одним отрядом, одной душой и сердцем, — даже его личные предвестники были неотделимы от нас. Но сейчас крылатая четверка летела в своей машине, а здесь остались только младшие звезды, и без труда было видно, кто с кем связан незримыми узами. Отряд вновь распался на команды, все сидели по двое, по трое, касались друг друга, говорили друг с другом. Четыре команды, — и только я одна, сижу с краю, молчу, держусь за поручень и сжимаю оружие.
Я мотнула головой, отбрасывая эти мысли. Завидовать плохо, а жалеть себя — глупо. Я в отряде, который выбирал Мельтиар. Я Мельтиар-Бета, и хотя мы с Коулом и Кори больше не одна команда, и их нет сейчас рядом, — но они живы, и это главное.
Сидевший рядом Раши, должно быть, почувствовал мое смятение, коснулся запястья. Его слова поглотил грохот двигателей, но я улыбнулась в ответ. У Раши было почти такое же оружие как у меня, — тяжелое, с темными вращающимися стволами, он тоже раньше был скрытым и ничего не понимал в магии.
Но его куратора убили на войне.
А мой куратор, Тарси, — жива. Мне так повезло, никто из моих близких не погиб.
Мне вновь мучительно захотелось связаться с ней, — но я знала, нет смысла, я не смогу дозваться. Почему Тарси не спрашивала ничего ни про меня, ни про Кори, ни про Коула? Она могла бы прислать письмо. Наверное, могла бы даже прилететь. Коул был ее учеником, неужели ей все равно, что с ним? Я собиралась написать ей сама, но отчего-то не могла решиться. Хотела попросить Мельтиара связаться с ней, но он был так занят все эти дни, а в редкие свободные минуты я чувствовала, как он пытается прорваться сквозь годы забвения, бьется о невидимую стену.
Я осторожно убрала руку, — не хотела, чтобы Раши разгадал мою тревогу и горечь, — и в этот миг машина мягко коснулась земли, двигатели смолкли.
Наружу я выбралась одной из последних и некоторое время стояла возле машины, смотрела вдаль и пыталась успокоиться. Все уже ушли, — торопились вернуться в лагерь, нырнуть под своды шатров, смыть усталость под струями душа и потом собраться в столовой. Сидеть в сгущающихся сумерках, пить холодное вино и горячий чай, переговариваться, смеяться, смотреть на огоньки свечей и на первые звезды.
И я хотела быть такой же, — усталой, но веселой. Хотела обсуждать предстоящий путь и гордиться, что морю не удалось запугать меня. Коул не должен видеть меня печальной, и Мельтиару ни к чему сейчас беспокоиться обо мне.
Небо еще было прозрачным, высоким, вечерний свет золотил облака. Птицы клином тянулись на юг, — крошечные, черные, так похожие издалека на крылатых воинов.
Я затянула покрепче перевязь оружия и направилась к лагерю.
— Бета!
Я обернулась.
Киэнар стоял возле последней машины, на границе выжженной земли и шелестящих трав. Его длинная тень падала на тропинку, истоптанную сотнями следов, а та змеилась, уходила вниз по склону, к разноцветным шатрам.
Я хотела улыбнуться, кивнуть и пойти дальше, — обычное приветствие после тренировки, — но взгляд Киэнара заставил меня остановиться. Такой незнакомый взгляд, беспокойный и темный. Киэнар застыл, скрестив руки на груди, только крылья его вздрагивали, стремясь раскрыться, и ботинки ощетинились острыми перьями. Он тряхнул головой и, словно сделав над собой усилие, заговорил.
— Бета, — повторил он и дотронулся до моей руки, — тебе точно нужно плыть?
Я ощущала его искренность, ранящую, жестокую, — все остальные чувства слились в неразличимый вихрь. О чем он говорит?
— Что? — Я пыталась прочесть ответ в его глазах, но видела лишь отблески вечернего света.
— Ты младшая звезда, — сказал Киэнар. Его голос звучал так настойчиво и убежденно, что я едва не отвела взгляд. — У тебя нет крыльев. Это опасный путь, и если что-то… Тебе лучше остаться.
Киэнар видел меня на борту корабля, видел меня в море. Видел, как мне страшно, считает, что я недостойна отправляться в путь, недостойна быть среди лучших.
Воздух — мгновенье назад золотой и прозрачный — потемнел, зазвенел обидой и злостью. Я не отдернула руку — пусть Киэнар знает, что я чувствую.
— Не тебе решать, — сказала я.
— Да, — согласился Киэнар. Он смотрел теперь вниз, на опаленную двигателями землю. — Но ты можешь попросить Мельтиара.
Пытаясь успокоиться, я сделала глубокий вдох, отсчитала девять мгновений и сказала:
— Я думала, ты хотел, чтобы мы воевали вместе.
— Да, — кивнул Киэнар и махнул рукой, словно не в силах объяснить. — Конечно! Но это другое… Тебе лучше остаться. И всем младшим звездам лучше остаться.
Я знала, мне нельзя ссорится с ним. Он личный предвестник Мельтиара, одна из самых ярких звезд.
— Не тебе решать, — сказала я снова. — А Мельтиар уже решил.
И, повернувшись, зашагала вниз, к шатрам и шуму лагеря преображения.
Я шла и пыталась сдержать мысли, — но не получалось, они жгли меня изнутри.
Если Киэнар считает, что я недостойна плыть, то что думают все остальные? Что они думают обо мне?
Подходя к шатру, я знала — Мельтиар там. Слышала зов его силы, непререкаемый и темный, звучащий в глубине моего сердца, — там, где движение крови каждый миг возрождает искру жизни. Я чувствовала сияние этой силы в земле под ногами, словно Мельтиар шел передо мной, и я ступала за ним след в след. Я почти видела, как сила потоками разбегается по лагерю, мчится к каждому воину, искрится, как реки темноты. Я вдыхала ее, она наполняла меня уверенностью и жизнью, помогала не думать о том, что сказал Киэнар.
Как странно — даже во время сражений я не ощущала так ясно нашу силу, силу войны.
Но я столько дней и недель рядом с Мельтиаром, должно быть, он помогает мне.
Я невольно улыбнулась, думая об этом, и откинула дверной полог.
Мельтиар обернулся, поймал мой взгляд и вновь склонился к расстеленной на столе карте. Шатер был залит светом: белый шар сиял под стропилами, покачивался, и еще один стоял возле постели. Тени бродили по полотняным стенам, сплетались на полу.
Я подошла, села рядом с Мельтиаром, взглянула на карту.
— Сюда мы плывем, — проговорил Мельтиар и указал на неровное вытянутое пятно среди синих волн.
Это была не обычная карта, не та, которая была у Тарси в городе, перед началом войны. На карте Мельтиара были все миры — все части суши, — и все моря. Передо мной лежала картина великого пространства, изображение блуждающей звезды, — той, что называлась домом, и чье имя не носил никто. Я смотрела на нее, превращенную из сферы в плоскость, и пыталась представить, какой ее видят те, для кого дом — звезда войны. Если там есть люди, то кто-то из них носит имя нашего дома, смотрит ночами на голубой немерцающий свет, следит за его петляющим путем.
