Дин Кунц - Шорохи
– Я похож на Квазимодо?
– Как? – растерялась она.
– Я не ковыряюсь в зубах на людях, – заверил он.
– Лейтенант Клеменца!
– Или все дело в том, что я – коп?
– Что-что?
– Некоторые не считают полицейских за людей.
– Я не из их числа.
– Вы не сноб?
– Нет. Просто…
– Может, все дело в том, что у меня мало денег и я не живу в Вествуде?
– Лейтенант, я провела большую часть своей жизни в бедности и далеко не всегда жила в Вествуде.
– Тогда в чем дело? Что со мной не так?
Хилари улыбнулась.
– Все так, но…
– Ну, слава богу!
– Просто у меня нет времени.
– Мисс Томас, даже президент Соединенных Штатов ухитряется иногда выкроить вечерок для себя. Даже глава «Дженерал моторс». Даже папа. Даже господь бог отдохнул в седьмой день от трудов праведных.
– Лейтенант…
– Меня зовут Тони.
– Тони, после всего, что мне пришлось пережить за последние два дня, я не очень-то настроена веселиться.
– Если бы я собирался веселиться, то пригласил бы клоунессу.
Хилари снова улыбнулась, и ему безумно захотелось поцеловать ее.
– Мне нужно побыть одной.
– Вот как раз этого-то вам и не нужно после всего, что произошло. Я не единственный, кто так считает. – Тони оглянулся. Его маленький друг по-прежнему сидел на дорожке. – Спросите мистера Лягушонка.
– Кто это?
– Мой добрый знакомый. Очень мудрая особа. – Тони слегка нагнулся и уставился на лягушонка. – Скажите, мистер Лягушонок, ей нужно развеяться?
Зверюшка пискнула.
– Вы совершенно правы, – резюмировал Тони. – А как по-вашему, я подхожу ей в спутники?
– Пи-пи, – ответил лягушонок.
– Что он сказал? – поинтересовалась Хилари.
– Что, если вы откажетесь поужинать со мной, он запрыгнет к вам в спальню и будет всю ночь квакать.
Хилари улыбнулась.
– Тогда сдаюсь.
– Значит, в субботу? Я заеду за вами в семь часов.
– Что мне надеть? – спросила Хилари.
– Что-нибудь обычное. Так до субботы? – Он обернулся к лягушонку: – Спасибо, друг мой.
Тот мигом ускакал в кусты.
– Смущается, когда его благодарят, – прокомментировал Тони.
Хилари, смеясь, закрыла за собой дверь. Когда они отъехали, Фрэнк спросил:
– Что ты там делал так долго?
– Условился о свидании.
– С ней?
– С кем же еще?
– Счастливец!
Они проехали еще пару кварталов. Фрэнк сказал:
– Уже четыре. Пока доедем до управления и отчитаемся, будет пять часов. Хочешь один раз в жизни вовремя уйти с работы? До завтра с Бобби Вальдесом ничего не случится. Зайдем куда-нибудь выпить? В «Дыру», например?
Это был первый раз, когда Фрэнк предложил вместе провести свободное время.
* * *В четыре тридцать главный патологоанатом подписал распоряжение о частичном вскрытии трупа Бруно Гантера Фрая: только в области ранения. Он не стал выполнять вскрытие сам, потому что спешил на шестичасовой самолет до Сан-Франциско, а поручил своему помощнику.
Покойник ждал в холодильной камере вместе с другими мертвецами, такой же неподвижный, как они.
Через двадцать минут после возвращения Хилари домой у нее зазвонил телефон. Она сняла трубку.
– Алло?
Кто-то подождал несколько секунд и дал отбой. Ошибся номером? Но почему он не сказал об этом?
«Опять ты ищешь кругом чудовищ, – упрекнула она себя. – Фрай мертв. Это была страшная история, но она уже позади. Ты отдохнешь пару дней и приступишь к работе над постановкой «Волка». Иначе можно кончить дни в сумасшедшем доме».
* * *Тони пришел домой, умылся, надел джинсы, голубую клетчатую рубашку и легкую куртку и отправился в бар «Дыра», недалеко от управления, куда часто заглядывали полицейские.
Фрэнк уже ждал его, по-прежнему в костюме. Тони поддел к нему.
Подошла официантка по имени Пенни, с ямочкой на подбородке и песочными волосами. Взъерошила Тони волосы и спросила:
– Что закажешь, Ренуар?
– Миллион наличными, «Роллс-Ройс», вечную жизнь и признание масс.
– А с чего начнем?
– Пожалуй, с пива.
– А мне бутылку «скотча», – попросил Фрэнк.
– Будет сделано.
Когда официантка отошла, Фрэнк поинтересовался:
– Почему она назвала тебя Ренуаром?
– Это был известный французский художник.
– Ну и что?
– Я тоже художник. Правда, не французский и не известный. Пенни обожает меня дразнить.
– Ты пишешь картины? А почему я не знал?
– Да я пару раз закинул удочку, но ты не проявил интереса. С таким же успехом можно было говорить о грамматике суахили.
– Ты работаешь маслом?
– И маслом. И карандашом. И тушью. И акварелью. Но больше всего маслом.
– Давно ты этим занимаешься?
– С детства.
– Продал что-нибудь?
– Я рисую не для продажи, а ради удовольствия.
– Я бы не прочь взглянуть.
– Как-нибудь приглашу тебя в свой музей.
– Музей?
– В свою квартиру. Там мало мебели, но очень много картин.
Пенни принесла напитки. Некоторое время они молча пили. Потом потолковали о Бобби Вальдесе и снова замолчали. Фрэнк заговорил первым:
– Ты, наверное, думаешь, зачем это я пригласил тебя посидеть в баре?
– Должно быть, чтобы выпить.
– Не только. – Фрэнк поворошил в бокале соломинкой. Звякнули кусочки льда. – Я хочу кое-что сказать.
– Ты уже сказал.
– Я ошибся в случае с мисс Томас.
– Ты принес ей свои извинения.
– Я и перед тобой хочу извиниться.
– Не стоит.
– Нет, подожди. Знаешь, почему я перестал различать, где правда, а где ложь? Это все из-за Вильмы.
– Твоей бывшей жены?
– Ага. Ты правильно сказал утром, что я заделался женоненавистником.
– Должно быть, она тебе здорово насолила?
– Дело не в этом, а в том, как это на меня подействовало. Ты знаешь, Тони, сколько я не спал с женщиной? Десять месяцев. С тех пор, как она ушла, – за четыре месяца до развода.
Тони не знал, что сказать.
– Она нашла другого? – спросил он наконец и сразу догадался, что попал не в бровь, а в глаз.
Но Фрэнк еще не был готов к такому откровенному разговору и сделал вид, будто не расслышал вопроса.
– Меня, главное, мучает то, что это отражается на работе. Я всегда стремился к совершенству. Так было до развода. Потом я возненавидел женщин и охладел к работе. – Он отхлебнул «скотча». – Но что, черт бы его побрал, стряслось с шерифом Напы? Почему он солгал?
– Скоро узнаем.
– Хочешь еще выпить?
– О’кей.