Андрей Кокоулин - В эфирной полумгле
— Вам придется ответить!
— Дорогой мой, — сказал Коулмен, поигрывая тростью, — скоро перевод никчемных нищих на эфир станет государственной политикой. А армии бессмертных солдат замаршируют по Европе.
Соверен огляделся. Забор, несколько сараев, поросшие вереском холмы. Хмурое небо казалось непривычно-низким.
— Хайгейт?
— Вы догадливы, — качнул головой Коулмен и крикнул кому-то: — Запускай машину!
Низкий, басовитый гул возник в стороне, набрал силу, но скоро истончился до тонкого, давящего на уши звука.
— Поднимите этого, — показал Коулмен на Паркера.
Два мертвеца, женщина и мужчина в заношенных тряпках, встряхнув, поставили подручного Соверена на ноги.
Мертвецов рядом с Коулменом был, наверное, десяток, и он выглядел, словно король, окруженный свитой. Тут же стояли и две непременные тени в черном.
— Вам, молодой человек, — сказал Коулмен Паркеру, — не повезло оказаться не в том месте не в то время. Но мне нужны люди. Свежий, неиспорченный материал. Так что, возможно, вам как раз очень повезло.
Паркер сплюнул.
— Господин Тибольт…
— Господин Тибольт — дурак, — повысил голос Коулмен. — Достаточно было организовать заваруху на фабрике, как он примчался туда чуть ли не со всеми своими людьми. А то, что Неттмор в это время наводнили мои глаза и уши, это, конечно, так вышло. Все, несите его к машине.
Он обернулся и кивнул на Жефра:
— Этого тоже.
Земля начала отдавать в подошвы. Коулмен приобнял Соверена как близкого друга:
— Пойдемте, господин Стекпол, посмотрите процедуру.
Машина стояла в небольшой канаве у черной, небрежно раскопанной ямы. На железной раме, удерживаемый деревянными дугами, располагался решетчатый цилиндр электрического двигателя. Сквозь медь обмоток просвечивало зеленоватое стекло гигантской колбы. Сбоку четверо мертвецов вращали ручку большого зубчатого колеса, от которого через шестерни и шкивы вращение передавалось на ротор.
— Работают за еду, как обычные люди, — самодовольно сказал Коулмен. — Только не протестуют и не жалуются на невыносимые условия.
Он провел Соверена к яме.
Впереди у машины оказались, как усы, выдвинуты два коленчатых гибких штыря. С оконечностей их то и дело соскальзывали крохотные молнии.
— Собственно, очень простой аппарат, — сказал Коулмен. — Ремни только часто рвутся. Мертвецы, они меры не знают. Быстрей! — прикрикнул он.
Четверка эфирных работников налегла на ручку. Ротор закрутился сильнее. От нарастающего визга закололо виски. Повинуясь молчаливым жестам Коулмена, свободные мертвецы подняли перед ямой стальной щит, приставили к нему бледного, но храбрящегося Паркера, а его руки и ноги закрепили в продетых петлях.
Соверен захотел отвернуться, но Коулмен с силой хлопнул его по щеке.
— Что вы, господин Стекпол? Куда? Вам будет полезно.
Машина подрагивала.
Среди мертвецов возникло движение, и к щиту выступила рослая фигура с пикой.
— Как ни странно, — сказал Коулмен, — чтобы получить живительный эфир, надо кого-нибудь умертвить.
Он махнул рукой.
Все произошло быстро и буднично. Пика отточенным движением вошла Паркеру под ребра, он вскрикнул, вскинул голову, но через мгновение закатил глаза и обмяк, повиснув на петлях. Пропитывая одежду, хлынула кровь.
Коулмен покивал, лицо его сделалось деловитым.
— Теперь смотрите, господин Стекпол.
Чуть помедлив, мертвецы поднесли к Паркеру штыри от машины, ветвистая молния перескочила с одного штыря на другой, полыхнуло, тело Паркера выгнулось дугой и сплясало короткий танец, выбивая ритм затылком о сталь.
Свечение колбы стало ярче, зеленый свет, будто жидкость, просочился сквозь обмотку.
— Все, снимайте, — приказал Коулмен.
Мертвого Паркера освободили из петель и куда-то уволокли.
— Зачем это? — спросил Соверен.
— Чтобы вы поняли, — сверкнул глазами Коулмен, — что я не собираюсь ни с кем играть. Сейчас, например, очередь господина Жефра.
— Он же был вам нужен!
Коулмен улыбнулся Соверену, будто ребенку:
— Возможно, как уникум, как нечто занимательное, он и был мне интересен. Но я подумал, зачем мне своевольный мертвец, который к тому же слишком много знает?
Жефра закрепили на щите, как до этого Паркера. Коулмен, подойдя, провел ладонью по бритому черепу француза и вытащил кляп.
— Скажете что-нибудь, Матье?
— Гореть вам в аду! — прохрипел Жефр.
— Обязательно, — кивнул Коулмен. — Но я постараюсь выбить хорошие условия. Что с мертвецами плохо, — обернулся он к Соверену, — от них эфира всегда получается меньше, чем ты в них уже вложил.
Штыри коснулись Жефра.
Снова проскочила молния. Француз, казалось, рванулся к своему обидчику, но петли не дали ему до него дотянуться.
— Теперь моя очередь? — спросил Соверен, когда Жефра сняли со щита.
— Почему? — удивился Коулмен. — Вы выполнили свою часть договора, я выполнил свою. Мы с вами расстаемся полюбовно.
— То есть, вы не убьете меня?
— Зачем?
— Разве вы не боитесь, что я кому-нибудь расскажу?
— Нет. Слухи и так ходят по Престмуту. Слухи ходят, а денежки капают. Вам же самому наплевать и на город, и на Королевство. Кому вы расскажете?
— А если я решу мстить?
Коулмен больно постучал тростью Соверена по лбу.
— Господин Стекпол, а Анна? Вы так и бросите ее? Кроме того, боюсь, вы совершенно не представляете моей силы. У меня армия, — он широким жестом показал на мертвецов, — а у вас?
— Тогда развяжите меня, — сказал Соверен.
— Конечно, — согласился Коулмен. — Но позже. Глуши машину! — крикнул он и подхватил Соверена под руку.
Вместе они вернулись к карете.
Гул стих. Земля перестала дрожать. В небе появился просвет, одаривший солнечным светом далекий холм.
— Вас отвезут домой. К Анне, — сказал Коулмен.
— Анна! — выкрикнул Соверен, взбрыкнув. — Анну ли вы мне вернули? Она же не сможет даже улыбнуться мне!
Владелец «Эфирных механизмов» вздохнул.
— Открою вам секрет, дорогой мой. Когда я порезался о скол колбы, и капля моей крови попала внутрь, мертвец, вдохнувший эфира, стал подчиняться мне. Вы поняли? Обрисовать план действий? Возвращаетесь домой, берете запасную колбу, что я оставил вам, капаете крови. И Анна становится целиком и безраздельно ваша! Вы же именно этого хотите?
— Что?
— Все, не злите меня!
Коулмен открыл дверцу кареты.
Соверен был настолько ошарашен секретом, что беспрекословно позволил себя усадить. Моя Анна, подумалось ему. Целиком и безраздельно.
