Линда Лафферти - Проклятие Батори
– Я собираюсь отменить наш завтрашний сеанс. Вообще-то мне придется отменить все сеансы в следующие две недели. У меня срочное дело.
Послышался сдавленный свист и звук рвоты.
– Дейзи! Ты там?
– Да, – раздался слабый тонкий голосок. – Что такое экстренное случилось?
– Извини, это чисто семейные дела. Я не стала бы отменять сеансы, если бы это не было абсолютно необходимо.
Последовала пауза. Потом Дейзи монотонным голосом проговорила:
– Какая-то опасность. Я чувствую.
«Прекрати, – подумала Бетси. – Не суйся ты в мою жизнь».
– Нет, просто… Я должна совершить одну поездку, чтобы помочь матери.
– Поездку куда? Что-то вроде рождественских каникул?
Больше никаких подробностей из личной жизни, сказала себе Бетси. Никаких.
– Дейзи, твоя мама дома?
– Нет, отправилась по магазинам.
– Ты не передала бы ей, что я звонила?
– Хорошо. Но почему вы не хотите мне рассказать о том, что у вас произошло? Я чувствую, тут что-то не так, просто знаю это.
– Мне надо идти, Дейзи. До свидания.
– Погодите! Какой у вас адрес электронной почты?
– Зачем тебе?
– Чтобы быть на связи. Может быть, смогу помочь.
Это было смешно, но Бетси держала специальный аккаунт для пациентов, которые хотят словесно выразить свои проблемы, когда она не может их выслушать. Иногда это помогало им выразить свои страхи, а потом, возвращаясь к практике, Бетси получала журнал их эмоционального состояния.
Она дала Дейзи свой адрес, но добавила:
– Может быть, там, куда я поеду, у меня не каждый день будет доступ к электронной почте. Мы обсудим твои соображения, когда я вернусь.
– Будьте осторожны, Бетси. У меня какое-то странное чувство.
Прервав связь, Бетси услышала сквозь деревянные ставни свист ветра. Что ей делать с этой пациенткой, которая так явно переносит свои страхи на врача?
Глава 21
Чахтицкий замок
15 декабря 1610 года
Уже несколько недель Брона давала Виде только пустую похлебку. Бывало, что мужеподобная повариха сжалится и положит туда вареную репку, хотя это вызывало сердитый взгляд бдительной Гедвики с пухлыми губами, жирными от мяса в собственной тарелке.
Вида умоляла дать ей чего-нибудь еще, уж так урчало у нее в животе. Неглубоко посаженные, как вдавленные в тесто изюминки, глаза Броны блестели от сострадания. Еда для нее – все, и ей невыносимо было видеть голодающую душу. Но ослушаться графиню?! Неповиновение было просто немыслимо.
Повариха отвернулась от девушки.
– Госпожа повариха, посмотрите на меня! – плакала Вида. Она протянула исхудавшую, как кость, руку; ее пальцы напоминали зимние ветви.
Брона захлопала тяжелыми веками. Когда в июне Вида явилась в замок, она была просто красавицей: на ее щечках будто розы цвели, а волосы блестели, как вороново крыло. Графиня отобрала ее лично, чтобы та несла ее шлейф от будуара до туалетной комнаты, где Зузана с изрытым оспой лицом колдовала над лосьонами и мазями. Теперь грудь Виды обвисла и сделалась плоской, лицо осунулось, и сквозь прозрачную кожу просвечивали скулы. Во впавших глазницах васильковые глаза, некогда такие живые и веселые, потемнели до сливового цвета. Она никогда не выглядела крупной, но теперь она скукожилась до размера ребенка.
Другие девушки тайком давали ей объедки с собственных тарелок. Кусочек мяса или корочка черствого хлеба путешествовали с одних колен на другие под столом, пока не добирались до голодающей Виды. Если б Гедвика заметила, то отхлестала бы служанок по щекам и, что гораздо страшнее, доложила бы графине об их предательстве.
Однажды, когда Гедвика задержалась в покоях графини, голод заставил Виду выйти из-за стола. Другие служанки не сказали ни слова, когда она подошла к холодной кладовой у входа на кухню. Кладовая была набита тушками птиц, копченым беконом, свежими яйцами, сырами; там стояли деревянные ведра со сливками и горшки со свежим сливочным маслом. Но самые страшные танталовы муки доставлял большой глиняный кувшин, наполненный желтым гусиным жиром, более густым и питательным, чем масло.
Ее изголодавшееся тело затрепетало от желания отведать лакомство, тощие руки взлетели к кувшину, как птицы на насест.
– Если только прикоснешься, будешь строго наказана, – раздался скрипучий голос.
Обернувшись, Вида заметила Брону с черпаком в руке, от которого в холодном воздухе поднимался пар. Несколько капель супа капнуло с черпака на гранитный пол, и Вида, упав на колени, пальцами вытерла мясной бульон и засунула их в рот.
– Я умираю с голода, – заплакала она, ее плечи затряслись, и из запавших глаз покатились слезы.
– Это не мое решение, – проговорила повариха. – Убирайся из моей кладовой.
Брона протянула руку, благоухающую запахами пищи, и поставила истощенную девушку на ноги. Пальцы поварихи нащупали только кости, и сердце старой женщины сжалось.
Брона отвела Виду на кухню, где от острых ароматов готовящейся еды у девушки подогнулись ноги.
– Посиди здесь, у огня, – сказала повариха, – погрей свои кости.
Вида опустилась на трехногий табурет у очага, ее лицо сморщилось, на покрасневших щеках блестели слезы.
– Но зачем графине морить меня голодом? – воскликнула она. – Я верно ей служила.
Дородная повариха подняла деревянную ложку и сильно ударила по железному котлу с супом.
– Твоя верность тут ни при чем, – сказала она, качая головой, отчего ее жирные подбородки заколыхались, и, наклонившись поближе, понизила голос. – Она ненавидит твою красоту. Это твое проклятие.
Запах мяса в ее дыхании был пыткой для изголодавшейся девушки.
– Моя красота?
– Она выбрала тебя за красоту, а теперь уничтожит ее. А если ты умрешь, это ее ни капли не побеспокоит.
– Что же мне делать?
Старая Брона огляделась по сторонам и даже посмотрела вверх на стропила, словно там мог притаиться шпион.
– Беги, слечна Вида. Беги из Чахтицкого замка без оглядки, – шепнула она быстро.
Глаза Виды наполнились слезами.
– У меня больная мать. Те гроши, что я приношу, хоть как-то поддерживают в ней жизнь. В Чахтице мне не найти работы, разве что проституткой.
– Лучше голодать или продавать свое тело, чем увидеть гнев графини.
Быстрой походкой вошла Гедвика и потребовала еще один ломтик бекона. Заметив Виду, она состроила кислую мину.
– А ты что тут делаешь? Выпрашиваешь поесть?
– Она ничего не получила, – ответила повариха. – А тебе какое дело, Гедвика? Ты жрешь больше, чем гусь, которого кормят на убой.
– Графине нравится, что я полная, – вспыхнула Гедвика. – А этой – я знаю, что ей предписала графиня. Нечего ей тут делать.
