Олард Диксон - Пленники ада
Тифони встала, недоуменно смотря по сторонам. Ее мозг плавно выходил из состояния медитации, подключаясь к земной реальности.
Она вышла на лестничную площадку, ступая по разбросанной бумаге, и заглянула в соседнее помещение. Трупы, которые она увидала, не произвели на нее никакого впечатления. Глаза лишь скользнули по ним, а сознание четко зафиксировало их нетленным отпечатком.
Она шагнула из комнаты на каменный пол туннеля. Шаги ее повторились глухим эхом, оно ударилось в потолок коридора и вернулось обратно. Тифони шла по туннелю, не обращая внимания на гогот и улюлюканье, носившиеся в пространстве вокруг нее.
Луч света вырвал из мрака большое прямоугольное зеркало в человеческий рост.
Тифони остановилась. В зеркале стояла ее мать. Прижимая руки к груди, она взывала к кому-то монотонным, лишенным всякой интонации голосом:
— Помоги моей дочери… Помоги… Помоги… Помоги…
Невидимый свет выхватил из туннеля еще одно зеркало с тем же изображением.
— Помоги моей дочери… Помоги… Помоги… — вторило оно таким же неестественно безликим голосом.
За вторым зеркалом появилось третье, потом четвертое, пятое, шестое… Вскоре зеркала образовали длинную вереницу, уходящую в бесконечность. Тысячи и тысячи отражений повторяли одну и ту же фразу. Слова накладывались друг на друга и терялись, уходя куда-то вдаль и лишая мольбу какого-либо смысла.
По зеркальной глади пронеслось тело чудовищной Рыбы с двумя головами. Оно внесло хаос в изображения, разбив их на миллионы не соединенных между собой обрывков. Добравшись до первого зеркала, Рыба, щелкнув зубами, вцепилась в каменную стену, втягивая за собой в туннель мощный хвост с шипами на конце.
Зеркала сами собой потухли, отражая противоположную стену и создавая иллюзию каменной кладки.
— Мама! — позвала Тифони, сжав кулачки. Это было ее первое слово, произнесенное за полгода пребывания в клинике. Она вспомнила больничную палату. На кровати с поднимающимся изголовьем лежала ее мать. Всевозможные трубки опутывали ее, подавая из капельниц прозрачную жидкость. Половину ее лица закрывала кислородная маска. Подошел доктор с прямыми, зачесанными назад волосами и намечающимся двойным подбородком. Его поросячьи глазки впились в совсем еще маленькую Тифони. Рука в кожаной перчатке сорвала кислородную маску с лица матери и опустилась, зажав ей нос и губы. Глаза матери округлились, она попыталась сопротивляться, но только вытащила из своего тела иглы капельниц. Кардиограмма показала замедляющийся ритм сердца. Вот тонкое попискиванье аппарата участилось и перешло в протяжный монотонный звук. По экрану бежала прямая линия.
Доктор посмотрел на прибор и для верности подержал руки на лице матери еще пару минут.
Ничего не понимая, Тифони глядела своими круглыми карими глазенками на врача. Это был ее отец. Память записала информацию и теперь выдала ее с особой яркостью.
Тифони пошатнулась, схватившись рукой за холодную каменную стену. Видение прошло, но осталась тупая боль, возникающая всегда после того, как воспоминания посещали ее мозг.
Она провела похолодевшей от прикосновения к камню рукой по лицу. Боль чуть стихла. Но до конца ее можно было убрать, только снова погрузившись в себя.
Тифони шагала по туннелю, держа ладони у висков и спотыкаясь на выщербленном полу. Туннель повернул направо, упираясь в тупик, на стене которого она увидела квадрат, выложенный кирпичом. Квадрат был освещен ослепительно ярким светом. Тифони подошла, плотно прикрывая глаза ресницами. В центре квадрата на круглом колесе от огромной детской пирамиды сидел рыжий клоун и жонглировал пластмассовыми шариками. Он с грустью посмотрел на нее, улыбаясь своим раскрашенным ртом, и из его глаз потекли кровавые слезы.
Тифони подошла к нему, всматриваясь в детали его одежды. Вот заплатка, которую она сама пришила ему на разорванные штанишки; вот пуговица от маминого платья — на месте оторвавшегося помпона. Без сомнения, это был клоун, игрушка ее детства, только выросшая до размеров человека. Потом, когда Тифони купили новую куклу с синими бантами, она забросила клоуна, который остался валяться где-то на пыльном чердаке.
Тифони стало больно. Сердце сжалось. К горлу подступил комок. Хотелось разрыдаться и убежать от этого кошмара.
— Прости меня, клоун, — выдавила из себя Тифони и вышла из комнаты, сдерживая готовые вырваться наружу слезы.
Клоун смотрел ей вслед, не меняя выражение своего лица. Только в глазах его отражалась вся гамма чувств, наполняющих его пластмассовое сердце.
На своем пути Тифони встретила еще один квадрат, выложенный кирпичом на стене.
В углу квадрата сидел ребенок с закрытыми глазами и держал в зажатом кулачке иголку с вдетой в ушко ниткой. Нитка тянулась от зашитого неровными стежками рта. Ребенок поднимал иголку, стараясь закричать, но швы крепко держали губы, впиваясь в них при движении.
Тифони вспомнила, что в детстве сделала такое своему пупсику, чтобы он «больше не плакал и не смел капризничать». Теперь это отразилось в кошмарной реальности.
Не в силах больше видеть все эти ужасы, Тифони метнулась в проем туннеля и побежала, уже не смея смотреть по сторонам. Боль усилилась, отдаваясь в клеточках ее тела ударами огненного бича, вздымающегося и опускающегося в такт шагам.
* * *Керсти в замешательстве остановилась — туннель расходился на четыре стороны. На нее смотрели темные проемы. Дальше света не было. Черные провалы пугали неизвестностью и предвещали недоброе.
«Где ты, папа? Почему не отзываешься на мой зов?» — звук ее голоса четырежды отозвался и повис над головой.
Из проходов показались четыре темные, неясные фигуры. Она узнала их — это на нее наступали кенобиты. Из-под узкого точильного бруска при соприкосновении с серпом сыпались в темноте яркие искры.
Керсти шагнула назад, потом еще и еще, пока не ощутила спиной ледяную стену.
Удары колокола возвестили о приходе демонов.
— А-а-а, — протянул кенобит с гвоздями в голове. — Керсти! Мы думали, что уже потеряли тебя. Хорошо, что ты вернулась.
Подняв руку с зажатым в ней кубиком, Керсти ударила ею по каменной стене, стараясь выдвинуть какую-нибудь грань. Шкатулка не поддавалась.
— Не надо отправлять нас обратно! — утробным голосом продолжал демон. — Мы уже здесь.
— И ты с нами, — вставил кенобит, лицо которого заплыло жиром, опускаясь складками до самой груди.
Снова раздался гул колокола, рожок проиграл где-то печальную, заунывную мелодию, словно невидимый пастух собирал стадо.
Шкатулка выскочила у нее из рук, повинуясь взгляду демона с белым бритым лицом, голова которого ощетинилась гвоздями.
