Дион Форчун - Лунная магия
— Желаете посмотреть это место, дамочка? — поинтересовался он.
Я сказала, что хочу, и он достал из заднего кармана такой громадный ключ, что, окажись он в более доступном кармане брюк, то наверняка бы мешал хозяину сидеть. Тяжелая дверь заскрипела на таких проржавевших петлях, что было совершенно очевидно: по его разумению, явления его светлого лика перед фасадом было вполне достаточно для должного присмотра за зданием. Однако, несмотря на духоту долго не проветривавшегося помещения, в нем не пахло сыростью.
Мы вошли в широкий вестибюль, который тянулся вдоль всего фасада и был отделен от главного нефа панелями из желтой, покрытой лаком сосны. Мы прошли в двухстворчатую дверь, и я оказалась в типичном интерьере церкви, только в восточном его торце находился алтарь со статуями святых в нишах, а высокий витраж представлял жуткую картину Страшного Суда. В противоположном торце, над галереей в виде двух концентрических рядов всевозможных чертей находилось окно-розетка. Секта, которой принадлежало это святилище, исповедовала, должно быть, очень мрачную веру.
Тот, кто построил это здание, по-видимому, пользовался услугами отличного архитектора, так как пропорции церкви были по-настоящему хороши. Но впечатление было такое, словно, не успев достроиться, здание было заброшено, ибо в нем не было ни скамей для прихожан, ни кафедры, а на вымощенном каменными плитами полу не было следов, указывавших на их присутствие.
Я медленно пересекла просторный зал и поднялась по трем ступеням в то, что походило на англиканский алтарь, предназначенный для совершения религиозных обрядов. По сравнению с главным нефом алтарная часть была довольно велика, если вообще можно так назвать это место в явно сектантской молельне. Там, к огромному своему удивлению, я обнаружила то, что поначалу приняла за необычно большой алтарь. Оказалось, что на самом деле это небольшой каменный резервуар, похожий на миниатюрный бассейн.
— А это еще что такое? — спросила я смотрителя.
— Это купель, — ответил тот, глядя на нее с нескрываемой гордостью, несмотря на ее грязный и непривлекательный вид.
— Это был молитвенный дом баптистов? — поинтересовалась я, думая о том, что вся эта вычурная архитектура не вполне соответствует обычному стилю такой суровой секты.
— И да, и нет. Он крестил их, но он еще и богослужения проводил. Пожалуй, он был где-то посередине между баптистами и католиками.
Этот жуткий гибрид поверг меня в полное замешательство. Это было совершенно немыслимо. Нетрудно представить, как две половины его души, кем бы ни был этот «он», вечно предают друг друга анафеме и отлучают от церкви.
__ К какой же религии он принадлежал? — спросила я, немного придя в себя.
__ Да ни к какой, госпожа, он был сам по себе. Воскресенцами они себя называли, вот оно что [Resurrectionist (англ.) — верующий в воскресение мертвых, похититель трупов].
Припомнив иное значение слова, я не была в силах сдержать улыбку. Он заметил ее и добавил:
— Нет, мэм, трупов они не воровали. Они только утверждали, что восстанут из мертвых во всем том, что на них надето, ну и одевались соответственно, а он крестил всех подряд каждое воскресенье — окунал в воду с головой, так что они выныривали чистенькими и свеженькими.
— И много у него было последователей? — спросила я, припомнив все свои воскресенья в Тринити и задаваясь вопросом, сколько можно было найти желающих принять спасение в такой безжалостной форме, так как резервуар, по-видимому, не обогревался.
— Да порядочно, — ответил он.
— И чем все закончилось? — поинтересовалась я.
— Да видите ли, мэм, он верил в полное погружение, как это водится у баптистов. Только он еще верил в крещение младенцев, как католики. Как-то окунул он в купель младенца, а тот и помер. Тогда он взял да и повесился. Ни разу даже пожертвований собрать не успел, так что за постройку никто не заплатил, и подрядчик разорился. Тут за дом ухватились агенты по недвижимости, вот так он и стоит целых сорок лет.
— На нем, должно быть, лежит проклятие, — сказала я.
— Ну, не знаю, меня этот дом вполне устраивал, — заметил он, лихо подмигнув. — Если вы его купите, мэм, не понадобится ли вам смотритель?
— Нет, — сказала я, — вряд ли. Но у меня найдется достаточно работы для мастеровитого человека, да и для вашей жены нашлась бы работа по хозяйству.
— Мою жену сегодня утром отвезли в психушку, госпожа, но по части уборки я все могу делать и сам. Я как раз мастер на все руки. Оно ведь как — в последние годы она так ударилась в религию, что и за холодную воду не бралась, так что я сам делал все по дому. Готовил. Убирался. Кровати стелил. Я все умею, госпожа.
— Мне очень жаль, — сказала я в надежде, что он поймет, что я имела в виду его жену, а не вынужденную возню на кухне.
— Да знаете, госпожа, может оно все и к лучшему. Я сумею Вам услужить, госпожа, уж будьте уверены.
— Я пока не знаю, буду ли сюда переезжать, — сказала я. — Все, кто был как-то связан с этим местом, похоже, либо разорились, либо сошли с ума.
— Я-то нет, госпожа, я не разорился и не рехнулся.
— А Ваша жена?
— Рехнулась, это верно, но ведь не пошла же по миру. Уж она бы убирала на загляденье, если бы только взялась за дело как след. Но она так ударилась в религию, понимаете, что к этому у нее душа не лежала. Ей говорят: «Миссис Митъярд, вам откажут от места, если вы не возьметесь за ум». «О, — говорит она, — Господь грядет к нам». «Да, но пока-то Он еще не пришел. Не взяться ли вам за работу в его ожидании?» — говорят ей. А она — ни в какую. Все уговоры зря. Никак, понимаете, не могли выбить ей дурь эту из головы. А потом она скинула с себя одежки да попыталась окреститься в кухонном котле, вот тогда ее и уволили.
— Силы небесные! — сказала я. — Этот котел хоть был подогрет, когда она туда забралась?
— Да нет, мэм. Их старый проповедник был против всяких удобств. Какое-то время я не выпускал ее из дому, да что толку. Она все вопила, что Господь явился за ней. Похоже, под конец она Его и вовсе спутала с Сатаной, и для нее они стали на одно лицо. Вот я и вызвал карету, а они приехали и забрали ее. И если хотите знать правду, госпожа, то я как раз опрокинул чарочку для бодрости, когда услышал Ваш стук.
— Вам, должно быть, очень одиноко, — сказала я, хотя выглядел он на редкость веселым.
— Так себе. Одиноко, конечно, зато спокойно. А то ведь никому покоя не было, когда она принималась спасать свою душу. Я вам прямо скажу, госпожа, будь это моя душа, я бы не стал ее спасать. Я бы ее выбросил прочь, если бы не смог отдать кому-нибудь даром. Ее не стоило спасать — такая это была для нее обуза.
