Джонатан Кэрролл - Сон в пламени
Я взял из машины компьютер и очень осторожно понес его по ледяной улице к воротам. Марис отперла их и вернулась к машине за вещами.
Было семь часов утра, только что рассвело, но холодная тишина и тяжелое серое небо были не лучшим приветствием нашему возвращению в Вену. Когда я с трудом поднялся по наружной лестнице, ведущей в ее квартиру, ко мне подошел Diplom Ingeneur [12] Шушиц (как возвещала большая латунная табличка на многочисленных дверях).
– Значит, фрау Йорк наконец решила перевезти свои вещи и поселиться здесь, а?
У него было лицо человека, уверенного, что знает ответы на все вопросы и будет счастлив дать их, если вы догадаетесь спросить. Но я-то знал, что его жена распоряжается всеми деньгами и не дает ему ничего делать самому, обращаясь с ним как с дурачком, за которого она вышла давным-давно по своей наивности только из-за его смазливой внешности.
Я хотел ответить ему какой-нибудь колкостью, но тут у меня за спиной возникла Марис.
– Фрау Йорк, это же не ваш компьютер, верно? Что вы делаете с этой штуковиной? – спросил Шушиц.
– Сейчас я работаю над схематической психологией, и мне нужна машина для расчета уравнений репрезентативных нулевых зон. На компьютере это гораздо быстрее.
Он смутился, но быстро усек: останься он тут еще мгновение – и мы поймем, что он ничего не смыслит в «схематической психологии».
С улыбкой нервной крысы Diplom Ingeneur сказал «добро пожаловать в новое жилище» и поспешил восвояси.
Я подождал, когда за ним захлопнутся ворота, а потом проговорил через плечо:
– Я и не знал, что ты сильна в уравнениях нулевых зон.
Марис издала смешок.
– Конечно, он еще тот хмырь, но не забывай, что мне придется жить в их доме. И вообще, с людьми подобного сорта нужно обращаться так: пусть осознают свою тупость, и тогда уберутся не такими самодовольными.
Следующие несколько часов мы перетаскивали прежнюю обстановку Марис в новое помещение. Это позволило узнать о Марис еще кое-что. Ей нравились грубоватые певцы вроде Тома Уэйтса и Скриминг-Джея Хоукинса («Ты любишь просто клевую музыку, а я хочу слышать такую, что разрывает сердце»), тяжелые ботинки со шнурками и сапоги, малоизвестные романы на английском и немецком. Я помогал упаковывать эти коробки в Мюнхене, но мы все делали в спешке, чтобы как можно скорее убраться оттуда. Сказать по правде, Марис была тогда спокойнее меня, но я не стыдился своей нервозности. С того момента, как мы поехали на запад из Вены два дня назад, меня не оставляло убеждение, что, если появится Люк, я что-нибудь такое сделаю, о чем потом пожалею.
Через месяц после нашего знакомства Марис постепенно поведала мне историю своих отношений с ним. Слишком многое в этой истории напоминало мне ингредиенты ведьминского варева из «Макбета»: филе болотной змеи, тридцать дней как сдохшая под скалой жаба, пот с тела только что повешенного. Марис обиделась, когда я сказал ей об этом, но факт оставался фактом: в лице Люка она связалась с психопатом высокого класса, обладателем докторской степени по творческому садизму.
Они познакомились у общего друга, и с самого начала Люк начал ее преследовать. Очаровательный, умный и ранимый (как она думала), он постоянно звонил, присылал экзотические цветы, приглашал в рестораны, где расплачивался взятыми в долг или крадеными деньгами. В первый раз они переспали в семикомнатной квартире в Швабинге, якобы принадлежавшей ему, но, как после выяснилось, ею владела его прежняя любовница, которую он пригрозил избить, если она не съедет на пару дней, оставив ему ключи. Он рассказал Марис правду, когда их отношения превратились в череду зловещих сцен и опасных ситуаций. Однажды Люк пришел в бар «Шуман», где у нее была встреча с кем-то другим, и печальным голосом отчитал ее за то, что она не предупредила этого человека о своем СПИДе. То, что она умирает сама, не дает ей права убивать других, как бы горько ей ни было.
– Он говорил так трогательно и убедительно, Уокер. И в результате тот другой поблагодарил Люка, будто он спас ему жизнь.
– И что ты сделала?
– А что я могла? Сказать, что у меня нет СПИДа? Знаешь, это слишком тяжелое обвинение, чтобы продолжать отношения.
Где-то в этих картонных коробках был фильм, который он снял о ней, под названием «Это невероятно!» Там показывались города, ее работа над ними, люди, говорящие о них на одной из ее выставок. Фильм был ничего, но скучноватый. О способности Люка как режиссера фильм говорил мало. Когда у них начались размолвки, он взял этот фильм и добавил к нему новый эпизод: украл ее любимый город и снял, как обливает его бензином и сжигает.
– Почему же ты просто не ушла? Или не послала его к черту?
– Я посылала, но у него был ключ.
– Можно было сменить замок.
– Я меняла! Но он шел к слесарю и делал дубликат, когда меня не было. Я меняла замок три раза. Последний раз я поставила один из тех дорогущих замков, которые невозможно взломать, а когда вечером вернулась домой, обнаружила, что он выдавил в скважину целый тюбик суперклея, и я сама не могла попасть в квартиру.
В ее машине отказали тормоза. Когда она отдала машину в ремонт, механик сказал, что, весьма вероятно, их кто-то испортил.
Она рассказывала и рассказывала подобные истории, пока совершенно не вывела меня из себя.
– Ради бога, Марис, почему ты не обратилась в полицию? Он же тебя просто терроризировал!
– В Германии ты можешь лишь пойти в полицию и сделать Anzeige [13]. Это все равно что подать официальную жалобу. Но если поблизости не оказалось свидетелей – тебе не повезло, ничего не получится, пока не накопится много Anzeigen против того же человека. Тогда полицейские начнут разбираться. Когда он ударил меня в первый раз, я пожаловалась, и знаешь, что сказали в полиции? Даже когда я показала им синяки? Откуда им знать, что я не поставила их сама, чтобы насолить ему! Большое спасибо, мюнхенская полиция. Ты не представляешь, Уокер, как беспомощны женщины перед законом в большинстве стран, когда дело доходит до подобного. Вот почему они не сразу решаются идти в полицию после избиения или изнасилования.
– Но я думал, такое отношение меняется.
– Меняется, но еще не изменилось.
В коробках среди прочего оказалась чудесная серебряная шариковая ручка сороковых годов, каштанового цвета кожаная куртка от Клода Монтаны и колода карт таро, завернутая в лоскут черного парашютного шелка.
– Ты гадаешь на таро?
– Да, но, пожалуйста, пока не проси меня погадать. Я побаиваюсь, что карты скажут про тебя и меня.
– А ты хорошо умеешь?
– Иногда. Карты у меня всегда под рукой, чтобы не терять навык, но потом входишь в зависимость от этого и уже не ищешь ответов сама. Лучше всего гадание помогает, когда не так уж нуждаешься в ответах.
