Джонатан Кэрролл - Грусть деталей
Обзор книги Джонатан Кэрролл - Грусть деталей
Джонатан Кэрролл
Грусть Деталей
Я привыкла проводить много времени в кафе «Бремен». Кофе здесь горький и очень вкусный, а обитые голубым бархатом стулья удобны, как старые друзья. Большие окна приветствуют утренний свет подобно тому, как герр Риттер, официант, приветствует каждого входящего. Совсем необязательно делать крупный заказ – достаточно чашки чая или бокала вина. Из пекарни, что в соседнем доме, дважды в день привозят булочки. Поздним вечером для посетителей-полуночников в кафе выпекают фирменное блюдо – посыпанные сахаром пирожки размером с карманные часы. Так приятно бывает зайти сюда поздно зимним вечером и заказать полное блюдо горячих пирожков.
«Бремен» открыт девятнадцать часов в сутки. Кафе не работает лишь один день в году – 24 декабря, но на Рождество оно открывается снова, украсившись зелеными и красными скатертями, и его заполняют люди в ярких новеньких свитерах или посетители-одиночки, которые выглядят уже не так грустно в день, когда людям следует быть дома.
Найдете вы там и небольшие, но вполне реальные жизненные радости – последний номер любимого журнала, новую пачку сигарет, запах свежей выпечки. Все это вы можете отведать в кафе, а можно обойтись и так, и все равно вы останетесь довольны.
Я частенько захожу сюда посидеть, поглазеть в окно и погудеть, то есть напевать про себя то, что мне нравится. Мой тайный порок. Мой муж тайком таскает сладости, мать запоем читает журналы о кино, а я гужу, то бишь пою. Дайте мне свободный час, хорошее окно6 чтобы в него смотреть, и я с удовольствием нагужу вам что угодно, от Пятой симфонии Малера до любой из песен «Белого альбома» «Битлз».
Я первая соглашусь6 что я вовсе не виртуоз в этом деле, но ведь оно предназначено лишь для одного слушателя, вас самих, и любой, кто захочет усесться в пределах слышимости, сделает это на свой страх и риск.
Это случилось поздним ноябрьским вечером, когда весь город словно превратился в струи дождя и мокрые отблески отраженных огней. В тот день дождь был холоднее снега, и все делалось с трудом и через пень-колоду. В такие дни надо сидеть дома, читать и прихлебывать суп из толстостенной белой чашки.
Я решила зайти в «Бремен», потому что совсем выдохлась. Перебранка с детьми, визит к зубному врачу, затем бесконечная беготня по магазинам и покупка вещей-невидимок – туалетной бумаги, клея, соли. Вещей, про которые никто не вспоминает, пока они не кончатся и вдруг отчаянно не потребуются. Невидимый день, когда выматываешься, бегая по городу, отдаваясь неблагодарным хлопотам, необходимым, но бессмысленным: оксюморон домашней хозяйки.
Войдя внутрь, мокрая и увешанная сумками, я, кажется, даже застонала от радости, увидев, что мой любимый столик свободен. Я метнулась к нему, словно усталая малиновка в свое гнездо.
Герр Риттер подошел ко мне, выглядя в черном костюме с галстуком-бабочкой элегантно и совсем как джентльмен из прошлого века; через руку, как и всегда, было аккуратно переброшено белое полотенце.
– Вы сегодня выглядите очень усталой. Трудный день?
– Пустой день, герр Риттер.
Он предложил мне кусок сметанного пирога, и к чертям лишние калории, но я вместо этого заказала бокал вина. Через час дети придут домой. У меня оставался час, чтобы дать узлам внутри медленно распутаться, пока я буду смотреть в окно на теперь уже романтический дождь. Сколько я просижу здесь, две минуты? Три? Почти неосознанно я загудела, но тут в соседней кабинке кто-то громко и протяжно произнес:
– Шш-ш-ш!
Смутившись, я обернулась и увидела, что на меня смотрит старик с очень розовым лицом.
– Знаете, не всем нравится Нейл Даймонд!
Достойное завершение достойного дня: меня уже осуждают за то, что я напевала «Холли Холи».
Я изобразила на лице «извините» и уже собралась повернуться обратно, но вдруг краем глаза заметила несколько фотографий, которые старик разложил на столике перед собой. На большинстве из них были я и моя семья.
– Откуда они у вас?
Он протянул руку, взял одну из фотографий и подал ее мне. Не глядя на нее, он сказал: – Это вас сын через девять лет. У него повязка, потому что он потерял глаз в автомобильной аварии. Как вы знаете, он он хотел стать пилотом, но для этого требуется хорошее зрение, поэтому вместо этого он красит дома и много пьет. Девушка рядом с ним – это та, с которой он живет. Она колет себе героин.
Моему сыну Адаму сейчас девять лет, и для него в миру существуют только самолеты. Мы называем его комнату ангаром, потому что все стены в ней увешены рисунками и фотографиями самолетов. У него множество моделей, журналов, и так много различных деталей самолетов, что иногда мы просто изумляемся. Недавно он целую неделю писал письма во все крупные авиакомпании (включая «Эйр Марок» и «Таром», национальную румынскую компанию) и спрашивал, что следует сделать, чтобы стать у них пилотом. Мы с мужем всегда восхищались и гордились одержимостью Адама и не представляли его в будущем никем, кроме как летчиком. А на фотографии, которую я держала, наш маленький мальчик с короткой стрижкой и смышлеными зелеными глазами был похож на изможденного восемнадцатилетнего попрошайку. На его лице читалась неприятная комбинация скуки, горечи и безнадежности. Несомненно, это был Адам через несколько лет, но совсем не тот юноша, каким он мог бы стать, а такой, вид которого заставил бы вас фыркнуть или перейти на другую сторону улицы.
И повязка на глазу! Представить своего ребенка калекой столь же невыносимо, как и мертвым. Ничто подобное… недопустимо. Этого не может б_ы_т_ь. Если все же трагедия случается, тогда мы во всем виним себя, неважно в каком возрасте были дети и как все происходило. У нас, родителей, крылья всегда должны быть достаточно большими, чтобы укрыть детей и защитить от несчастий и боли. Это записывается в нашем контракте с Богом, когда мы берем на себя ответственность за их жизни. Я хорошо помню персонажа из «Макбета», который, узнав о смерти своих детей, начал называть их «цыплятками». «Где мои маленькие цыплятки?» Поэтому увидев своего сына с повязкой на глазу, я ощутила во рту привкус крови.
– Кто вы такой?
– А это фото вашего мужа после развода. Он думает, что ему идут новые усы. По-моему, это немного глупо.
Много раз за последние годы Вилли пытался отпустить усы, и каждая новая версия выглядела хуже, чем предыдущая. Однажды, в середине весьма отвратительной перебранки, я сказала, что он всегда начинает отращивать усы одновременно с очередной любовной интрижкой. После этого с усами было покончено.
В дополнение к усам, на фотографии он был одет в одну из тех дурацких маек, что носят поклонники «тяжелого металла» (с изображениями языков пламени и молний). Эта майка предназначалась для фанатов группы «Мертвые мозги». Зловещим было и то, что Адам недавно принес домой пластинку «Мертвых мозгов» и сказал, что они «ужасные».
– Меня зовут Четверг, фрау Бекер.
– Сегодня четверг.
– Верно. Если бы мы встретились вчера, меня звали бы Среда…
– Кто вы такой? Что это значит? Что это за фотографии?
– Они – ваше будущее. Или, вернее, одно из них. Будущее – предмет неустойчивый и хрупкий. Оно зависит от множества факторов. То, как вы ведете себя сейчас, как обращаетесь со своей жизнью и жизнью окружающих, то и произойдет. – Он указал на фото, которое я держала, и раскрыл ладони в жесте, означавшем «Что вы можете поделать? Такова жизнь».
– Я вам не верю. Отстаньте от меня! – Я начала поворачиваться, но он коснулся моего плеча.
– Больше всего вам нравится запах горящих поленьев. Вы всегда лгали, утверждая, что первым мужчиной, с которым вы переспали, был Джо Ньюмен. На самом деле первым был подручный ваших родителей, Леон Белл.
Н_и_к_т_о не знал этого. Ни мой муж, ни моя сестра, никто. Леон Белл! Я так редко вспоминала его. Он был добр и нежен, но воспоминания о нем до сих причиняли мне боль, и я всегда так боялась, что кто-нибудь вернется домой и застанет нас в моей постели.
– Чего вы хотите? – спросила я.
Он взял из моих рук фотографию и положил ее обратно на стол к остальным.
– Различные варианты будущего можно изменить. Они подобны линиям на наших руках. А судьба – это нечто такое, о чем можно поторговаться. Я пришел, чтобы заключить с вами сделку.
– Что же у я меня есть такого, что нужно вам?
– Ваш талант. Помните, как когда-то вечером вы нарисовали сидящего под деревом ребенка? Мне нужен этот рисунок. Принесите его, и ваш сын не пострадает.
– И все? Это же был просто набросок! Я потратила на него всего десять минут, и даже смотрела телевизор, пока рисовала!
– Принесите его завтра сюда точно в это же время.
– Я почему я должна вам верить?
Он вынул фотографию, что была прикрыта другими, и поднес ее к моим глазам. Моя старая спальня. Леон Белл и я.
– Я даже не знаю вас. Зачем вы делаете это со мной?
Он собрал фотографии в пачку, словно они были колодой карт, которую он собирался перетасовать.
