Ли Майерс - BRONZA
Добровольно уйдя из жизни, он сохранил имя верного сталинца незапятнанным. Следующая волна чисток и репрессий не коснулась тех, кому покровительствовал этот человек. В тот раз беда обошла семью Лабушевых стороной. Но незадолго до войны вороньими крыльями она постучалась и к ним в окно. Неожиданно из семьи ушел отец, бросив их с матерью. Это оглушило Константина Павловича (тогда еще просто Костика) настолько, что он даже не мог заплакать. Стоял под дверью в спальню и слушал рыдания матери, закрывшейся внутри. К нему подошел дед, обнял внука, сказал:
– Поплачь, Костик! Поплачь! Сегодня можно… Сегодня даже нужно… А завтра мы снова станем мужчинами. А мужчинам, сам понимаешь, не к лицу распускать нюни.
И он заплакал…Странный сон, всколыхнувший воспоминания, оставил в душе неприятный осадок. Смутное ощущение. Предчувствие. Константин Павлович прошел на кухню. Поставил на плиту чайник. Потом, в хрущевскую оттепель, он нашел в обнародованных расстрельных списках фамилию отца. И стала понятна тихая горечь слез матери, чахнущей прямо на глазах. Она так рано ушла из его жизни, что он уже не помнил ее лица. И обида на деда, утаившего от него правду, прошла не сразу. Как он мог? Зачем? Зачем испачкал память об отце позорным клеймом непутевого? Не сразу, но все же смог понять, что дед просто хотел сохранить отца для него, Костика, живым…
Послышался скрежет когтей по деревянному полу. В кухню заглянул Малыш.
– И тебе не спится? Отчего же, вроде бы не старик? – кивнул ему Константин Павлович.
Пес наклонил голову набок, будто прислушиваясь к его словам.
– Все понимаете, только сказать не можете, – потрепал он овчарку по загривку.
Шумно вздохнув, тот ткнулся влажным носом в ладонь, требуя новой ласки.
– Ну, что, полуночник, будем делать? – обратился к нему Константин Павлович.
На часах было за полночь.
Встряхнувшись, пес запрыгнул на кресло.
– Ишь ты, барин! А голый пол тебя уже не устраивает? – пожурил он собаку, но тут же вспомнил: – Извини, я и забыл, что вы там все сплошь «фоны» да «бароны»! Немцы, одним словом…Тогда, может, и чайку… с медом, а? – и усмехнулся в усы.
В ответ на его замечание пес громко, со вкусом зевнул и положил морду на лапы.
– Не хочешь? Ну и ладно! А я вот себя побалую! – сказал Константин Павлович, снимая с плиты закипевший чайник. – Но, смею надеяться, побеседовать со мной ты не откажешься?
Взгляда желтоглазого, с долей презрения, совсем не собачьего, заваривая чай, Константин Павлович не заметил.Навстречу неслись, мелькая один за другим, фонари. Ночное шоссе стелилось под колеса пожиравшему дорогу «хаммеру». Родион вел машину почти не глядя, на «автомате», размышляя над бестактностью друга. Надо же ляпнуть такое? Куда подевалось наше хваленое чувство такта? Неужели, влюбившись, люди и впрямь глупеют? Потянувшись было за сигаретами, лежащими на пассажирском сиденье, курить расхотел.
Он признался Виктору в своей любви еще на первом курсе. Тот принял его чувства к Анне Дмитриевне с уважением, без истерик («как ты мог, ты же мой лучший друг»!) Достойно. Правда, и сейчас, да и тогда тоже, продолжает считать это блажью, которая обязательно когда-нибудь пройдет. Один Ванька знает, насколько он влюблен. Мельком Родион глянул в зеркало заднего вида, и хорошо, что никто не увидел этого его взгляда.
Когда появились настоящие деньги, он хотел выкрасть свою Снежную Королеву, увезти куда-нибудь в Эмираты. Запереть во дворце посреди пустыни. Завладеть ее телом, душой. Подчинить себе ее волю. Получить ее сердце. Он хотел разрушить мир, в котором она жила, и подарить ей совершенно новый. Она могла бы заново родиться в его объятиях. Познать настоящую любовь.
Это были темные желания, по-детски глупые, жестокие. Он уже и сам не понимал, кто он. Добрый ангел-хранитель, призванный оберегать семью Лабушевых, или лживый, изворотливый демон, коварно ждущий своего часа? Иван один понимал.– Дурак ты, Родька! – говорил он. – Она сделала свой выбор, когда нас даже в проекте не было. У нее есть все, что делает ее счастливой. Ее маленькое королевство. Любимый кронпринц. Милый наследник престола. И твою любовь она согласна принимать лишь в качестве почтительного восхищения преданного вассала. Но попробуй вторгнуться в ее королевство, и ты узнаешь, какой ледяной может быть твоя снежная королева…
Родион сидел в машине возле дома родителей. Просто сидел, даже не курил. Слушал «Led Zeppelin». Эту блюзовую вещь «цеппелинов» он считал самым красивым блюзом всех времен и народов. И звучащий из динамиков ангельский голос этого дьявола Планта « С тех пор, как я полюбил тебя…» ложился на сердце легкой грустью несбывшегося.
Когда он осознал свою любовь? Когда понял, что влюблен? Это открытие, оно ошеломило его до глубины души. В тот день, на зимних каникулах, Анна Дмитриевна повела их, мальчишек, в цирк на новогоднее представление. На «Снежную королеву». В белой шубке, сама как снежная королева, она глянула на него из-под норковой шапочки смеющимися глазами и взяла за руку, чтобы перевести через дорогу. Витька, дурачок, постеснялся идти с матерью, держась за руки. А он ощущал себя тем самым мальчиком Каем, санки которого скользят вслед сверкающей карете. Из того новогоднего представления не запомнилось ничего, кроме оглушающего стука собственного сердца и желания расплакаться…
Ему пришлось быстро повзрослеть. Он первым из их дружной троицы лишился невинности, задолго до того, как ребятам начали сниться мокрые сны. Иван с Витькой еще корпели над учебниками, а он уже платил учителям за оценки и на «законных» основаниях прогуливал школу, не заботясь о будущем аттестате. В это время он учился покорять женщин. Учился быть успешным. Спрятав истинную глубину своих чувств, он выставил их напоказ, превратил в бурлеск, клоунаду, чтобы в этой шутливой форме открыто выражать ей свою любовь. И чтобы, принимая их, она могла бы не считать себя обязанной влюбляться в ответ. Пока. Макиавелли – макиавеллиево… Не зря же он потащил Виктора изучать психологию.
– «Я не уговариваю тебя перестать любить. Сердцу не прикажешь. Но пусть это останется мечтой. Той самой несбыточной мечтой. Должна же быть у человека недостижимая мечта, чтобы было, куда стремиться…» – так говорил ему Иван. Родион усмехнулся: «Да уж, кому как не Ваньке с его поисками бессмертия… знать все про эту самую недостижимую мечту…»
Золотые часики. Изящный тонкий браслет, платина, инеем заиндевевшая на золоте, и холодный блеск алмазов – они словно были созданы для нее, для его снежной королевы, подумал он, покупая их у «Burberry». А Витька как раз ломал голову над тем, что подарить матери на юбилей. Он наврал ему, сказал, что вещица стоит так себе, копейки. Да и камушки просто кристаллы Сваровски.
