Далия Трускиновская - Ксения
АНЕТА. Велено доставить, велено доставить! Да что я — сундук какой, чтобы меня на квартиру доставить?! Я — артистка, я куда хочу — туда и еду… Я сегодня Венеру танцевала, и сама государыня одобрить изволила! А девчонки молодые тонконогие… Дуры они! У итальянок учатся! И итальянки дуры только и умеют пируэты крутить и антраша отбивать… А что — пируэт? Тьфу — пируэт!..
Она задумалась. Настроение изменилось — побыв во хмелю буйной, она сделалась вдруг плаксивой.
АНЕТА. А как же быть мне теперь? Хотела за государя-императора держаться — где он, государь? На том свете! Понапрасну только позорилась… И булочнику задолжала… и за два новых платья француженке не плачено… Где же денег взять-то?..
Тут ее вдруг на пьяную голову осенило.
АНЕТА. Зна-а-аю! Все знаю! Я понятливая! Меня и в танцевальной школе за понятливость всегда хвалили! Знаю, чьих это рук дело! Аксютка! Вот кто меня сглазил! Вот откуда все пошло!.. Как она тогда на меня глянула?!. Да виновата я разве, что ее мужа поветрие прибрало? Да что ж мне теперь живой к полковнику Петрову в гроб ложиться? Аксютка Петрова меня сглазила! Ванюшка, Ванюшка! Поворачивай! Гони на Петербургскую сторону!
Андрей Федорович не спал — мерил улицы шагами да читал молитву.
АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. От сна восстав, полуночную песнь приношу Ти, Спасе, и, припадая, вопию Ти: не даждь ми уснути во греховной смерти…
АНЕТА. Стой, Ванюшка, стой! Бог в помощь, Аксинья Петрова! Все ходишь, бродишь, добрых людей смущаешь? Мы все, грешные, не знаем, как за покойников молиться следует, одна ты знаешь!
Андрей Федорович промолчал.
АНЕТА. Перерядилась да Бога обмануть задумала?! Еретица! Праведница! А глаз-то у тебя злобный! Ванюшка, придерживай! Во лжи ты живешь, Аксинья! Я вот — честно живу, грешу и каюсь, грешу и каюсь! Тебе непременно Бога перемудрить надобно! Грош цена твоей молитве! Тьфу!
Плевок вылетел и повис на штанах Андрея Федоровича, дверца захлопнулась.
АНЕТА. Ванюшка! Теперь — гони!
Пропустив карету, Андрей Федорович нагнулся, зачерпнул горсть жидкой грязи и стер со штанов плевок. Потом обмахнул эту же руку о борт кафтана, прошептал «прости, Господи» и перекрестился.
Сцена двадцать третья
Где-то меж землей и небом беседовали два ангела. Один — белый, пышнокрылый, другой — в посеревшем одеянии, смахивающем на заношенную ряску, и с такими же, словно закопченными, едва различимыми крыльями.
Ангельская беседа происходила ночью, над головой у коленопреклоненного Андрея Федоровича.
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Брось ты ее, не губи себя, — сказал белокурый пышнокрылый ангел и с опаской поглядел ввысь.
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Не могу.
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Да как же не можешь? Тебя к ней приставили, что ли?
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Тебя — приставили.
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. От меня она отреклась. А тебе-то и вовсе ее беречь не след. Ты знаешь, как ее грех именуется? Гордыня! А ты сам, своевольно, к ней прилепился! Кто через гордыню пострадал и низвергнут был? Вспомни, радость!
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Да помню я… А ты ведь ко мне неспроста…
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. О тебе волнуюсь. А ты ходишь за ней следом, оберегаешь ее! И добрые дела творишь, а на нее думают! Я знаю, я видел. Куда перышко из крыла прилепишь — там и чудеса творятся. То пожар гаснет, то хворому полегчает! Посмотри, на что похож стал! Прости Господи, как курица недощипанная…
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Я хочу, чтобы в час кончины, даже если кончина прямо сей же миг настанет, совесть ее была чиста…
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так ты же, ты все творишь!
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Она имеет намерение, а я воплощаю, только и всего. Она же людям желает в душе своей добра! А последний суд над душой, сам знаешь, по намерениям…
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так есть же намерения — что ты еще вмешиваешься? О чем хлопочешь? То ее то от дождика, то от снежка бережешь, по твоей милости ее торговые люди вкуснейшим угощают! А сколько одежды ей понадарили, и обуви, и всего!
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Как получает, так и раздает. А на самой мужний кафтан уже истлел. Так что стряслось-то? Или ты, радость, от безделья устал? Который уж год без человека…
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБЫ КСЕНИИ. Так она ж жива!..
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. То-то и оно, что жива. Дождик со снежком, голод и холод — не то, от чего ее спасать надо, и мне это известно. Я спасу ее от греха — вот для чего я с ней! Я душу окаменевшую в ней оживлю!
Сцена двадцать четвертая
Андрей Федорович шел, как всегда, с ангелом за спиной, опустив голову, бормоча молитву, а вокруг шумел и галдел Сытный рынок. И в молитву врывались голоса:
— Андрей Федорович, возьми калачик!
— У меня возьми!
— Не обидь, Андрей Федорович!
— У кого возьмешь — тому ведь удача!
Один мужской голос оказался громче прочих:
— Андрей Федорович, возьми пирожок, съешь!
Ангел положил руку на плечо подопечному, и тот резко повернулся на голос.
АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Ты детей своих сперва накорми!
Голоса притихли и засуетились полушепотом:
— А и впрямь!
— Девка дворовая от него двойню нагуляла — так со двора согнал…
— С рук сбыл…
— Суров Андрей Федорович…
— Правду видит…
— Ишь как опозорил…
Андрей Федорович махнул рукой да и пошел прочь, ангел — за ним.
Сцена двадцать пятая
В графских покоях стояли Анета и граф — лицом к лицу. Граф был наряден собирался ехать во дворец. Анета, напротив, одета скромно запахнута в большую шаль.
ГРАФ. Анета, будь благоразумна. Мало того, что тебе сюда приходить не следовало, так ты еще не ко времени. Видишь — я тороплюсь. Граф Орлов шефом Кавалергардского полка назначен, государыня его поздравляет — нельзя опаздывать!
АНЕТА. Насилу и сейчас к вам пробилась, ваше сиятельство.
ГРАФ. Послушай, будь умна, поди прочь — я потом к тебе приеду, поговорим. Право, недосуг!
