Ирек Грин - Дневник дьявола
— Это наши стальные ястребы. Им мы обязаны значительным преимуществом на открытом пространстве. Мои ребята — такие романтики! Обожают под музыку Вагнера упасть прямо с неба, чтобы прогнать одних чернокожих, которые убивают других чернокожих.
По прибытии в лагерь наемников Фишман отправился в палатку Эктора и долго беседовал с ним. Разговор сопровождался обильным возлиянием, так что на рассвете, когда Адриан вернулся, за ним тянулся шлейф перегара. В тот момент я просматривал скачанные из Интернета материалы об истории конфликта в Сьерра-Леоне.
— Разбудишь меня через два часа.
— Послушай, я только что прочитал о…
— Забудь это, — рявкнул он, — и разбуди меня в шесть!
С этими словами он упал на койку и через минуту уже спал. Фишману редко удавалось быстро заснуть, если только он не выпивал так много, что уже не боялся видеть сны. Сейчас не имеет никакого значения, что я вычитал тогда в Интернете, однако этот случай прекрасно характеризует то, как Адриан относился ко мне и к нашей совместной работе.
Мы выдвинулись в буш. Десяток джипов, в каждом — по шесть вооруженных до зубов демонов войны. Сердце замирало в груди при виде этих бесстрашных, молчаливых блондинов и рыжеволосых, оказавшихся в самом сердце Черного континента. Апологеты идеалов белого человека, они несли свободу чернокожим крестьянам, страдающим от терроризирующих их банд бунтовщиков. Мы пронеслись через деревушку, провожаемые взглядами невидимых глаз, в которых таилась не ненависть, а надежда. Проехав еще километр, мы остановились. Несколько наемников остались охранять машины, а остальные, разделившись на небольшие отряды, рассредоточились, следуя заранее намеченному плану. Мы с Фишманом присоединились к группе, которую возглавил сам Эктор.
Спустя полчаса выяснилось, что целью акции было предотвращение казни нескольких десятков местных жителей, которую собирались осуществить противники режима. Эктор прошептал мне это на ухо, когда мы, укрывшись за небольшими холмами, в бинокли рассматривали подготовку к экзекуции. В глазах Адриана это выглядело так: В глубокой яме были видны только головы обреченных. Ров окружали вооруженные негры. Группа пленных с лопатами в руках ожидала сигнала. Головы голосили и причитали. Из-под земли раздавался плач детей. Черт возьми, где же бульдозеры?! Кто-то пытался выбраться из рва. Удар прикладом наотмашь заставил навеки угаснуть его надежду выжить. Один из тех, кто должен был закапывать, бросился на солдата, нанесшего удар. Несомненно, это было проявление небывалой отваги, ведь он не входил в число обреченных на смерть. Выстрел в спину сбросил его тело прямо на головы тех, кто находился во рву.
Фишман подполз к Эктору. Он заявил, что согласно их уговору, казнить должны по-другому, кроме того, мы находились слишком далеко, чтобы сделать тот снимок, который он задумал. Эктор что-то буркнул себе под нос, после чего переговорил с кем-то по рации.
— Черт возьми, — обратился он к Фишману, — у нас появились проблемы, мы думали, что, как обычно, приедет бульдозер, который за несколько минут засыплет тех, кто находится во рву, а тут — вы только посмотрите — просто фашистские методы… И каким образом прикажешь мне построить их для тебя?
— Не знаю. Думай сам. — Проклятый сукин сын! Я проехал тысячи километров, потому что парень, который обязан мне жизнью, приготовил сенсацию, а он предлагает фотографию, которую каждый сопляк может сделать с вертолета!
Эктор Боно нехотя взглянул на Адриана и попытался объяснить, что, если бы все шло так, как обычно, они окружили бы место казни и…
— Меня не интересует, как погибнут те парни с лопатами, мне до лампочки, что будешь делать ты, Боно, но или ты помогаешь мне сделать снимок, или можешь забыть о нашем уговоре! Ты видел рисунок? Дал свое согласие?
Тогда я не понял, о каком рисунке идет речь, но ярость Адриана и реакция Эктора доставили мне несколько приятных минут. Мне было известно о том, что Фишман оказывал на своих собеседников почти гипнотическое влияние, особенно если что-нибудь шло не так, как он задумал. Однако я был доволен всегда, когда в очередной раз убеждался в том, что не я один служу ему — хорошо звучит, не так ли? — что он может подчинить своей воле всех вокруг, даже чертовски опасных наемников.
Эктор долго совещался с кем-то по спутниковому телефону.
— К сожалению, Адриан, мы не сможем подогнать тяжелую технику до полуночи. Нам пора атаковать, они уже начали засыпать ров.
Действительно, издалека до нас доносились крики и выстрелы.
— Решай, тебе будет достаточно того, что есть? — торопил Боно.
Фишман демонстративно перевернулся на спину, заложил руки за голову и начал что-то насвистывать.
— Черт с тобой, поступай как знаешь! — Эктор поднял руку, и группа солдат поспешила к джипам. Я не знал, что мне делать. Наемники готовились к атаке. Фишман вел себя так, словно его ничего не волновало. Я спросил его, чем мы займемся. Он только отмахнулся. Тогда я поинтересовался, можно ли мне в таком случае сделать несколько снимков.
— Снимай, если хочешь, но тогда тебе придется рассчитаться с Боно.
Обрадовавшись, я начал фотографировать. Демоны войны, медленно окружающие место казни. Бунтовщики, без сопротивления расстающиеся с оружием. Жертвы, все в песке, неловко выбирающиеся из рва. Радость спасенных. Их попытка отомстить палачам. Какая-то женщина, рвущаяся выцарапать глаза несчастному солдату. Я хотел, чтобы он защищался, но нет, он стоял спокойно и тоже выглядел довольным. Один из наемников оттащил женщину в сторону. Это была единственная фотография, которую после нашего возвращения в Берлин Фишман рассматривал несколько дольше, чем остальные. Обезумевшая женщина, нападающая на палача, который смиренно стоит, готовый понести наказание. Мне хотелось, чтобы Адриан высказал свои замечания о моих работах, но он заявил только, что «в них нет души» и что не стоит делать снимки, которые потом приходится подписывать. (Любопытно! С некоторых пор он сам начал подписывать фотографии.)
Вернувшись в лагерь, Фишман ушел в палатку и лег спать, отказавшись от предложения Эктора принять участие в пирушке. Меня же не пришлось долго упрашивать, и, после того как мой патрон милостиво кивнул, я, обрадовавшись, побежал к палатке Боно. Мы напились до чертиков, несмотря на предостережения товарищей по оружию, что для человека, не привыкшего к местному климату, чрезмерное употребление алкоголя может быть губительно. Однако мне очень хотелось потолковать с Боно по душам, поэтому я усердно вливал в него виски, надеясь сделать более разговорчивым. Прохвост оказался крепким, но даже ему не удалось превзойти меня. В конце концов Боно сломался.
