Энн Райс - Талтос
Женщина. Талтос. Там. И ее рыжие волосы пылают под люстрой, и ее руки взлетают, когда она говорит, быстро, взволнованно. Эш слышал высокие чистые ноты ее голоса. И выражение ее лица, ее новорожденного лица, и ее руки, такие изящные, и ее женское естество, глубоко скрытое, пульсирующее ароматом, цветок, раскрывшийся в темноте и одиночестве, аромат, пронзающий его мозг…
Боже! Они скрыли это от него! Роуан! Майкл!
Она была там, а они ничего ему не сказали. Он мог никогда не узнать. Его друзья, его маги!
Похолодев, дрожа, теряя рассудок от запаха и словно опьянев, Эш наблюдал за ними сквозь стекло. Род человеческий, не его вид, оттолкнувший его, — и прекрасная принцесса, стоявшая там. Не плакала ли она, говоря что-то, не слезы ли застыли в ее глазах? Великолепное, прекрасное существо!
Эш вышел из-за кустов, невольно, даже не заметив этого. Он теперь стоял за тонким деревянным столбиком и слышал ее жалобный голос.
— Он же был на той кукле, тот же самый запах! Вы выбросили обертки, но я почуяла его на кукле! Я чую его в этом доме! — горестно восклицала она.
Новорожденное дитя…
И кто такие были эти вельможи, что не желали отвечать на ее мольбы? Майкл жестом попросил всех успокоиться. Роуан склонила голову. Один из мужчин поднялся на ноги.
— Я разобью эту куклу, если вы мне не скажете! — закричала рыжая.
— Нет, ты этого не сделаешь! — воскликнула Роуан и тут же бросилась к девушке. — Ты этого не сделаешь, нет, Майкл, забери Бру, останови ее!
— Морриган, Морриган…
Она плакала так нежно, и аромат сгущался и летал в воздухе.
«А я любил вас, — думал Эш, — и какое-то время думал, что стану одним из вас. Какая мука…» Он плакал. Как же прав был Сэмюэль! А там, за этими тонкими стеклами…
«Неужели я плачу, неужели я иду туда? — прошептал Эш. — Неужели я разобью стекло? Неужели я утешал вас, а вы меня обманули? Вы ведь не сказали мне этого! Вы не сказали! Вы не сказали!»
— О, мы плачем, как дети…
Он плакал, и она рыдала. Разве они не понимают? Она уловила его запах на подарках, боже мой, какая это боль для бедной новорожденной!
Морриган вскинула голову. Мужчины, собравшиеся вокруг нее, не могли заставить ее сесть. Что уловили ее глаза? Что заставило ее посмотреть на окно? Она не могла его видеть, находясь в замкнутом круге света.
Эш отступил назад, в траву. Этот запах, да, моя дорогая, моя милая новорожденная женщина… Закрыв глаза, Эш отшатнулся.
А она подошла к окну и прижала ладони к стеклу. Она знала, что он здесь! Она это уловила.
И при чем тут пророчества, при чем планы, при чем рассудок, если целую вечность он видел женщину своего рода только в снах или встречал лишь старых изможденных и беспамятных, как Тесса, а здесь стояла жаркая, молодая… И она искала его.
Эш услышал, как разбилось стекло. Он услышал ее крик и в ошеломленном, абсолютном молчании наблюдал за тем, как она бежит к нему.
— Эшлер! — закричала она высоким пронзительным голосом и тут же заговорила с такой скоростью, что только он мог ее услышать и понять, и это была песня круга, воспоминаний, песня о нем.
Роуан выбежала на крыльцо. Майкл за ней.
Но все осталось в прошлом, все обязательства.
Она шагнула через влажную траву.
Она бросилась в его объятия, ее рыжие волосы упали на него. С нее сыпались осколки сверкающего стекла. Эш прижал ее к себе, ее грудь, ее теплую живую грудь, и его рука скользнула к ней под юбку, чтобы коснуться теплого женского естества, живых складок плоти, влажных и пылающих для него, а она стонала и слизывала его слезы.
— Эшлер! Эшлер!
— Ты знаешь мое имя! — прошептал он, крепко целуя ее.
Как он удержался и не сорвал с нее одежду прямо здесь и сейчас?
Она была не из тех, кого он когда-либо знал или помнил. Не Жанет, что погибла в пламени. Ей это и не нужно было. Она была самой собой, женщиной его рода, его вымоленной любовью.
А как неподвижно стояли все они, его маги и ведьмы, наблюдая за ним! Они даже не попытались встать между ними, разделить его и драгоценную женщину, что бросилась к нему. На лице Майкла застыло изумление, а Роуан… Что видел он на ее лице? Было ли это смирение?
Ему хотелось сказать: «Мне очень жаль. Я должен ее забрать. Вы это знаете. Мне очень жаль. Я пришел не для того, чтобы ее увести. Я пришел не для того, чтобы судить, а потом украсть. Я пришел не для того, чтобы обнаружить, а потом увести свою любовь».
Она осыпала его поцелуями, а ее грудь, ее нежная пышная грудь… Но кто это спешит к ним? Неужели Мона, рыжеволосая ведьма?
— Морриган!
— Я ухожу, мама, я ухожу!
Она пропела эти слова так быстро, что они едва ли могли понять их смысл. Но ему этого было достаточно. Он поднял ее на руки, и когда уже бросился бежать, увидел, как рука Майкла взлетела в прощальном жесте, в простом коротком жесте, что давал Эшу разрешение уйти. И еще он увидел, как его прекрасная Роуан кивнула. Только маленькая ведьма Мона визжала!
Он поспешил со своей красавицей в темноту, и его длинное легкое тело ничего не весило для него. Он бежал по темной траве, по каменной дорожке, через еще один темный и душистый сад, влажный и густой, как древние леса.
— Это ты, это ты! Этот запах на подарках свел меня с ума!
Эш посадил ее на каменную ограду, перескочил на другую сторону и подхватил Морриган уже на темной, пустой улице. Он не в силах был вынести… Сжав в ладони ее волосы, он заставил Морриган откинуть голову назад и скользнул губами по ее горлу.
— Эшлер, не здесь! — воскликнула она, однако обмякла в его руках. — В долине, Эшлер, в той долине, в круге Доннелейта! Он все еще стоит на месте, я знаю, я его видела!
Да, да, хотя он и не знал, как сумеет выдержать долгие часы трансатлантического перелета, держа ее в объятиях… Но он не должен был причинять боль ее нежной груди, не должен был причинять боль тонкой сияющей коже…
Сжимая руку Морриган, он теперь бежал, ведя ее за собой.
Да, долина.
— Моя милая, — прошептал Эш.
Он еще раз оглянулся на дом, мрачно и величественно возвышавшийся позади, на дом, полный тайн, ведьм, магии. Теперь там за всем наблюдала Бру. Там поселилась его книга.
— Моя невеста… — прошептал он, прижимая Морриган к груди. — Моя новорожденная невеста.
Ее ноги летели по мостовой, а потом он снова подхватил ее на руки, и они помчались быстрее.
Из пещеры до него донесся голос Жанет. Древняя поэзия, смешанная со страхом и раскаянием, и черепа, поблескивающие во тьме…
Воспоминания больше не возбуждали, не мучили, и ум больше не выстраивал в ряд всю тяжесть неудач, блужданий, мгновений тяжких потерь, унижения… всей долгой жизни. Нет, воспоминания стали чем-то таким же спокойным и естественным, как темные деревья, возвышавшиеся над их головами, как пурпурное небо в последних всплесках заката, как шелест вечернего леса.
Уже в машине Эш посадил Морриган к себе на колени, разорвал ее платье, стиснул волосы и провел ими по своим губам, по глазам. Она тихонько стонала, вскрикивала.
— Долина, — шептала она, и ее лицо заливалось краской, глаза сверкали.
— Мы уже к утру будем там. На рассвете мы окажемся среди тех камней, — сказал он. — Мы будем лежать в той траве, слившись воедино, и солнце встанет над нами.
— Я знаю, знаю… — шептала она ему в ухо.
Его губы сомкнулись на ее груди, впивая сладкий нектар свежей плоти. Эш стонал, прижимаясь к ней.
И темный автомобиль мчался среди множества теней, оставляя позади мрачную улицу и величественный дом, огромные зеленые ветви, скрывающие в себе тьму, как некие зрелые фрукты под пурпурным небом, — несся как снаряд, устремляясь к зеленому сердцу мира, унося в себе двоих — мужчину и женщину.
10 июля 1993 годаСноски
1
Основанная в XIX веке Леоном Казимиром Бру фирма «Bru Jeune» получила широкую известность во всем мире как одна из лучших компаний — производителей кукол.
2
Стена Антонина — пограничная стена длиной 8,5 км, возведенная в 142–158 гг., во времена завоевания Британии римлянами, по приказу римского императора Антонина Пия между рекой Клайд и заливом Ферт-оф-Форт. Фрагменты стены сохранились до наших дней.
3
Колумба (ок. 521–597) — кельтский монах, миссионер, апостол северных и южных пиктов в Шотландии.
4
Айона — остров в составе Гебридских островов у берегов Западной Шотландии. В 563 году Колумба построил здесь церковь и основал монастырь, в стенах которого впоследствии и скончался. Именно на острове Айона он впервые был объявлен святым.
