Ли Майерс - BRONZA
– Но должен же я знать – мягкие они у тебя или нет? – придвинулся ближе Оуэн. Запустил пальцы в каштановую шевелюру брата, растрепал.
Марк пытался отмахнуться от него, а он продолжал дурачиться: ловил его за нос, тянул за ухо, дергал за челку. Они смеялись, толкались и вообще вели себя довольно шумно. Марк забыл про обиды и про оставленного на улице Байю, к своему стыду, тоже забыл.
Изнуряющей, высасывающей радость ненависти – ее не было. Странным образом, но и тревоги от того, что оказался так близко к Оуэну, он тоже не испытывал. Ему было спокойно, уютно рядом с ним. Сердце затопило чем-то похожим на признательность, по телу разливалось приятное тепло, утешая его. И тут он поймал его взгляд. Тот самый взгляд. Хорошее настроение сразу же улетучилось.
«Ну почему этой скотине обязательно нужно все испортить… Сколько же можно на меня облизываться? Неужели нельзя просто побыть человеком?» – он почувствовал себя обманутым.
– В чем дело? – спросил Оуэн, заметив, что брат обиженно насупился, словно маленький мальчик, у которого взяли и отобрали красную пожарную машину.
– Ни в чем… – сильнее насупился Марк. – Пойдем отсюда, – буркнул он, отодвигаясь на безопасное расстояние. – Это все-таки храм, здесь молятся, а ты ведешь себя неприлично… Ржешь тут, как жеребец… в стойле!
«Маленькая ханжа…» – Оуэн с презрением глянул на брата.
– И что? – спросил он с усмешкой. – Здесь запрещается быть счастливым? Может, боженька сейчас пукнет там в свое облако… – поднял голову к расписанному фресками потолку, – и меня поразит молния? Или слетятся архангелы с трубами и пропоют мне сигнал к отбою?
Развалившись, он положил руки на спинку скамейки, закинул нога на ногу, всем своим видом давая понять, что никуда не собирается уходить. Как же Марк ненавидел этот его неистребимый английский снобизм. Его так и подмывало «встать к барьеру».
– Может, и слетятся! – полез он в бутылку. – Люди приходят сюда попросить Бога о помощи, а ты…
– О чем ты, малыш? – от удивления Оуэн даже привстал. – Да какое дело этому бородатому до людишек? Он уже наигрался ими. И преспокойно забыл о своих «творениях»… послав их к черту! – повысил он голос. – Если кому и есть дело до этого мира, то только нам, Демонам! Потому что мы живем в нем! А Боженьке некогда! Он занят! У него раздвоение личности! Мы – то всемогущий и милосердный… то сам Дьявол во плоти! – и снова развалился на скамье. – Жаль, что ты не читаешь книг… – продолжил он дальше, – а то бы знал, сколько крови пролито именем распятого… за два прошедших тысячелетия. Можно сказать, что за каждую секунду, что он провисел на кресте, человечество расплатилось с ним сполна. Ни одному другому богу или идолу за все мироздание не было принесено столько человеческих жертв, как нашему славному Христу… – кивнул Оуэн в сторону распятия.
Марк проследил за его взглядом. На кресте, почти в натуральную величину, висела деревянная кукла. С выпирающими ребрами, впалым животом, в колючем венце и набедренной повязке. Его брезгливо передернуло. Вид страданий, выставленных напоказ, был ему неприятен. В глазах Оуэна мелькнуло понимание.
– Но не будем говорить о войнах и крестовых походах во славу Господню… – он презрительно хмыкнул. – Поговорим об инквизиции… – и в голосе его появились ядовитые нотки сарказма. – Какое раздолье для служения Господу! Осатаневшие от веры попы, сжигающие еретиков на кострах! В вечном городе распятого Бога, смердящие от собственных тяжких грехов, стаи черных ворон, ревностно охраняющие Его десять заповедей! Не убий! Не укради! Не прелюбодей! Вот уж воистину…
С легким сомнением он покосился на брата.
– Полагаю, ты не в курсе, что инквизиторы замуровывали прелюбодеек в каменную кладку живьем, вместе с плодом их греха… – выражение его лица сделалось коварно-размышляющим. – Вот бы лики этих «мадонн», сведенные судорогой удушья, с мертвыми младенцами на руках… да в храмы! В назидание!
Понимая, что, пусть и циничная, но все равно правда – она всегда неприглядна, если не украшается в цветастые одежды лжи, Марк промолчал, чувствуя правоту его слов. У него не нашлось ни одного более или менее убедительного аргумента, чтобы возразить. Оставалось только удивляться, как Ивама вечно умудряется быть прав.
А Оуэну уже надоел философский экскурс в историю христианства, он лукаво подмигнул ему.
– Мне больше по душе Будда… Сидит себе… такой толстячок, сложив пальчики, и улыбается сам себе. По крайней мере, умирать за него… не требует! – заразительно рассмеялся он.
Послышалось громкое шиканье, и они оба повернули головы. Тетки, осуждая поведение молодых людей, с явным неодобрением смотрели в их сторону. Одна даже погрозила им пальцем, призывая к тишине.
«А тебе-то что еще надо… идиотка!» – рассердился на женщину Марк, даже не представляя, что будет делать, если старая кошелка разозлит Оуэна. Вдруг чудовищу не понравится, вдруг оно решит, что подобная фамильярность оскорбительна для него. И устроит ей сейчас скорые и почетные похороны… Да и остальных отправит следом… Чего уж тут мелочиться!
Он с тревогой заглянул Оуэну в лицо, боясь увидеть в его глазах кровавое око Иблиса, которым тот посмотрит вокруг, и люди начнут замертво падать к его ногам. Но шипение трех гарпий, кажется, осталось незамеченным. Вниманием Оуэна завладела фигура на кресте. Он встал и прошел к распятию. Переведя дух, Марк последовал за ним.
Покачиваясь с мыска на пятку, Оуэн недолго всматривался в страдающее от вечной муки лицо Бога, а потом протянул руку и почти любовно погладил Христа по бедру.
– Ты ведь еще тот проказник! Да, Боженька? – усмехнулся он.
– С ума сошел! – сердито пихнул его локтем Марк.
На что тот философски изрек:
– Прими себя таким, каков ты есть, и живи, как хочется – тебе!
Алтарные мальчики смотрели на них с ужасом. Безбожники! Округлив глаза, разинули рты тетки. К ним направился священник.
– Дети мои! – обратился он к молодым людям. – Вижу, в душе вашей нет смирения, и вы напрасно явились в дом Господа… Прошу вас… покиньте храм!
При этом он сурово посмотрел именно на Оуэна. У того загорелись глаза. Наклонив чуть набок голову, с веселым любопытством уставился он на человека, посмевшего сделать выговор ему – Сиятельному Демону. Марк ахнул. Показалось, что Ивама уже примеряется, с какого боку откусить от довольно упитанного священнослужителя.
– Остынь! – втиснувшись между ними, растолкал он обоих.
– А разве я пылаю? – развел руками Оуэн, показывая раскрытые ладони. Он улыбался. Кажется, ему понравилось на время уступить брату роль старшего.
Загородив собой, Марк усадил священника на скамью. Кивнул на Оуэна.
