Дин Кунц - Призрачные огни
– Летать.
– Это короткий рейс.
– Человек, выбравший карьеру в правоохранительных органах, вовсе не рассчитывает, что ему придется летать по всему свету.
– Сорок пять минут, самое большее пятьдесят, – успокоил его Джулио.
– Я с тобой, – поспешно заверил Риз, пока Джулио не сделал неверных выводов из его отвращения к полетам, – но жаль, что до Вегаса нельзя добраться на катере.
В восемь двенадцать самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу и поднялся в воздух.
Эрик, сидящий за рулем красного пикапа, двигающегося на восток, изо всех сил старался сохранить достаточно человеческого сознания, чтобы управлять машиной. Порой на него накатывали не связанные между собой мысли и чувства: страстное желание бросить пикап и рвануть нагишом в темные просторы пустыни, чтобы волосы развевались и дождь колотил по голой коже; неприятно настойчивое стремление сжаться, забиться в какой-нибудь темный и влажный угол и спрятаться; жаркое, всепоглощающее сексуальное желание, ничего общего не имеющее с человеческим, а больше похожее на возбуждение животного в период течки. Его также посещали воспоминания, очень четкие и ясные, не принадлежавшие ему лично, а вырванные из каких-то глубин генной памяти: вот он жадно ищет в гнилых деревьях извивающихся насекомых; вот совокупляется с каким-то резко пахнущим существом в сырой и темной пещере… Если он позволит этим желаниям и воспоминаниям взять верх, он снова впадет в то бессознательное, дочеловеческое состояние, как у пункта отдыха на шоссе, и тогда уж наверняка не сможет удержать пикап на дороге. Поэтому он попытался подавить завлекательные видения и потребности и сосредоточиться на залитой дождем дороге. Ему это в основном удалось, хотя иногда перед глазами появлялась пелена, дыхание учащалось, и призыв других состояний его сознания был настолько силен, что только с огромным трудом удавалось ему не подчиниться.
Уже довольно продолжительное время он не чувствовал, что с ним происходит что-то странное с физической точки зрения. Но иногда все же ощущал, что какие-то изменения имеют место, и тогда его тело казалось ему скопищем червей, которые неожиданно начинали судорожно извиваться. После того как он увидел в зеркале заднего обзора свои разные глаза – один зеленый, с оранжевым узким зрачком, а другой многогранный и еще более странный, – он не смел больше взглянуть на себя, потому что понимал, что и так находится на грани безумия. Однако он мог видеть свои руки на рулевом колесе и то, что с ними творится: на какой-то период его удлиненные пальцы стали короче, толще, длинные когти слегка втянулись внутрь, и перепонка между большим и указательным пальцами почти исчезла; затем процесс пошел в обратном направлении, руки снова выросли, суставы увеличились, когти стали еще острее и длиннее. В какой-то момент руки его приобрели просто кошмарный вид: темные, пятнистые, с загибающимися назад шпорами в основании чудовищных ногтей и лишней фалангой на каждом пальце. Он отвел от них глаза и стал стараться смотреть исключительно на дорогу.
Эрик не мог смириться с собственной внешностью не только из-за того, что боялся узнать, во что превращается. Он боялся, верно, но и получал некое болезненное, нездоровое удовольствие от своих превращений. По крайней мере, в данный момент он был необыкновенно силен, быстр, как молния, и смертельно опасен. Если не считать его нечеловеческой внешности, он стал олицетворением мечты каждого мальчишки, от которой не удается избавиться даже взрослым, – настоящий, сильный мужчина, способный на безудержную ярость. Но он не должен позволять себе об этом думать, потому что фантазии насчет силы снова могут низвести его до животного состояния.
Он теперь постоянно ощущал особый и вовсе не неприятный жар у себя в плоти, крови и костях, который усиливался с каждым часом. Раньше Эрик думал о себе как о человеке, который плавится, принимая новые формы, но сейчас ему уже казалось, что он не тает, а горит и что в любой момент с кончиков его пальцев могут спрыгнуть язычки пламени. Он даже придумал им название – огни перемен.
К счастью, те резкие боли, которые сопутствовали изменениям на ранней стадии метаморфозы, больше его не беспокоили. Иногда, правда, он ощущал боль, но значительно менее сильную, чем раньше, и приступы не длились более одной-двух минут. По-видимому, за последние десять часов аморфность превратилась в генетически запрограммированное состояние его тела и потому стала безболезненной, как дыхание, пищеварение и выделения.
Страдал он теперь только от приступов голода, доводивших его до изнеможения. Это были такие мучительные приступы, каких он не знал в своей прошлой жизни. Поскольку его тело в бешеном темпе уничтожало старые клетки и создавало новые, ему постоянно требовалось топливо. Он также обнаружил, что мочится теперь гораздо чаще, чем раньше, и каждый раз, останавливаясь с этой целью на обочине, он чувствовал, что его моча значительно резче пахнет аммиаком и какими-то другими химическими веществами.
Выехав на подъем и неожиданно рассмотрев расстилающийся внизу и сверкающий огнями Лас-Вегас, Эрик вновь ощутил приступ голода, который сильной спазмой сжал его желудок. Он начал безудержно потеть и трястись.
Выведя пикап на кромку дороги, он остановился и поставил машину на ручной тормоз.
Почувствовав первые спазмы, он принялся хныкать. И, услышав звуки, исходящие из собственного горла, осознал, что стремительно теряет контроль над собой и что его животные потребности становятся все более настоятельными и им все труднее сопротивляться.
Его пугало, что он может натворить. Вдруг он бросит машину и пойдет охотиться в пустыню. Он может заблудиться на этих голых просторах даже всего в нескольких милях от Вегаса. Если он потеряет последние остатки разума и будет подчиняться только своим инстинктам, он может выйти на дорогу, каким-нибудь образом остановить проезжающую машину, вытащить вопящего водителя из кабины и разорвать его на куски. Это заметят другие, и тогда ему не добраться до полуразрушенного мотеля в Вегасе, где прячется Рейчел.
Ничто не должно помешать ему добраться до Рейчел. От одной мысли о ней его глаза наливались кровью, и он невольно издавал крик ярости, который эхом отдавался от залитых дождем окон пикапа. Единственным желанием, способным дать ему силу сопротивляться окончательной деградации во время длинной поездки в Вегас, было желание отомстить ей, убить ее. Надежда на отмщение позволяла ему сохранить разум и продолжать действовать.
Изо всех сил борясь с первобытным сознанием, которое острый голод норовил окончательно спустить с цепи, он поспешно повернулся к сумке-холодильнику, стоящей в открытом багажном отделении за передним сиденьем пикапа. Он заметил ее, когда садился в машину у пункта отдыха, но пока не удосужился проверить ее содержимое. В сумке оказались полдюжины тщательно упакованных бутербродов, два яблока и шесть банок пива. Своими руками дракона Эрик сорвал упаковку с бутербродов и съел их так быстро, как только успевал засовывать в рот. Несколько раз он едва не подавился, пытаясь проглотить слишком большие куски хлеба с мясом, так что ему пришлось сосредоточиться и пережевывать пищу более тщательно.
