Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
Флоккус Дадо рассказал Миляге эту историю, когда они ехали по пустыне, но потом произошло столько событий, что он совсем забыл о ней, а ведь это, без сомнения, была история его матери.
— Ее звали Целестина, не так ли?
— Откуда тебе это известно?
— Я встречался с ней. Она все еще жива и сейчас находится в Пятом Доминионе.
Афанасий прищурился, словно для того, чтобы навострить свой взгляд и пригвоздить эту ложь к позорному столбу. Но через несколько секунд улыбка тронула его губы.
— Стало быть, ты поддерживаешь отношения со святыми женщинами, — сказал он. — Значит, для тебя еще есть надежда.
— Ты сможешь сам встретиться с ней, когда все завершится.
— Я очень хотел бы.
— Но сейчас мы должны строго придерживаться нашего курса. Никаких отклонений быть не должно. Ты понимаешь? Мы сможем отправиться на поиски Мадонны, когда Примирение закончится, но не раньше.
— Я чувствую себя таким уязвимым, — сказал Афанасий.
— Мы все себя так чувствуем. Это неизбежно. Но существует кое-что еще неизбежнее.
— Что же?
— Целостность, — сказал Миляга. — Мир будет исцелен, и это куда неизбежнее, чем грех, смерть или тьма.
— Хорошо сказано, — ответил Афанасий. — Кто тебя этому научил?
— Ты еще спрашиваешь — ты ведь обвенчал меня с ним.
— А-а-а. — Он улыбнулся. — Тогда позволь тебе напомнить, для чего мужчина женится. Чтобы обрести целостность в союзе с женщиной.
— Может быть, кто-то другой, но не я, — сказал Миляга.
— Разве мистиф для тебя не был женщиной?
— Иногда…
— А в другое время?
— Ни мужчиной, ни женщиной. Блаженством.
Афанасий, похоже, был крайне обескуражен.
— Это кажется мне нечестивым, — сказал он.
Миляга никогда не рассматривал свою связь с мистифом с точки зрения религиозной морали, да и сейчас не собирался взваливать на себя ношу подобных сомнений. Пай был его учителем, его другом и его возлюбленным, а кроме того был беззаветно предан Примирению с самого начала. Миляга не мог поверить, что его Отец допустил бы подобный союз, не будь он святым и благословенным.
— По-моему, лучше нам оставить эту тему, — сказал он Афанасию. — А иначе мы опять вцепимся друг другу в глотки, чего лично мне крайне не хотелось бы.
— Мне тоже, — ответил Афанасий. — Давай не будем это обсуждать. Скажи, куда ты отправишься дальше?
— К Просвету.
— А кто из членов Синода будет там?
— Чика Джекин.
— Ага, так ты выбрал его?
— Ты его знаешь?
— Не очень хорошо. Мне было известно, что он пришел к Просвету гораздо раньше меня. Собственно говоря, вряд ли вообще кто-нибудь знает, сколько лет он там провел. Странный он человек.
— Если бы это было основанием для вывода о профнепригодности, — заметил Миляга, — тогда мы бы оба остались без работы.
— Что ж, согласен.
После этого Миляга высказал Афанасию наилучшие пожелания, и они расстались — с учтивостью, если не с симпатией. Миляга подумал о пустыне за пределами Изорддеррекса, и эвретемекская кухня скрылась из виду, через несколько секунд уступив место огромной стене Просвета, возвышавшейся из тумана, в котором он надеялся отыскать последнего члена Синода.
4
По дороге потоки продолжали сливаться друг с другом, и вскоре Юдит и Хои-Поллои шли уже по берегу настоящей реки, которая была слишком широкой, чтобы перепрыгнуть через нее, и слишком бурной, чтобы перейти ее вброд. Никакие берега не сдерживали эти воды, но та же сила, что влекла их к вершине холма, не позволяла им растечься. Река взбиралась вверх, словно животное, чья шкура постоянно росла, чтобы дать приют силе, которая вливалась в нее с каждым новым притоком. К настоящему моменту цель ее не вызывала никаких сомнений. На вершине холма было расположено только одно здание — дворец Автарха, и если только бездна не собиралась разверзнуться посреди улицы и поглотить эти воды, они неизбежно должны были привести к воротам крепости.
У Юдит были разные воспоминания о дворце. Некоторые, подобно видению Башни Оси и расположенной под нею комнаты, в которую стекали подслушанные молитвы, внушали тревогу и страх. Другие же были исполнены прямо противоположных чувств: она дремала в постели Кезуар под пение Конкуписцентии, а любовник, который показался ей слишком совершенным, чтобы быть реальным, покрывал поцелуями ее тело. Конечно, его уже там нет, но она вернется в построенный им лабиринт, ныне обращенный на службу совсем иным силам, неся с собой не только его запах («от тебя воняет соитием», — сказала Целестина), но и плод их любви. Ее надежды на откровения Целестины, без сомнения, были разбиты именно из-за этого. Даже после отповеди Тэя и увещеваний Клема эта женщина все равно продолжала обращаться с ней, как с парией. А если та, лишь однажды соприкоснувшаяся с Божеством, учуяла Сартори в запахе ее кожи, то Тишалулле наверняка не только почувствует тот же запах, но и догадается о ребенке. В ответ на возможные вопросы и обвинения Юдит решила говорить только правду. У нее были причины для каждого поступка, и она не собирается подыскивать для них фальшивые оправдания. К алтарю Богинь она приблизится не только со смирением, но и с чувством собственного достоинства.
Вдали показались ворота. Белый ревущий поток устремлялся в их направлении. То ли его натиск, то ли недавнее революционное насилие снесли обе створки с петель, и вода исступленно рвалась в проем.
— Как мы попадем внутрь? — закричала Хои-Поллои, голос которой был едва слышен за ревом потока.
— Здесь не так глубоко, — крикнула в ответ Юдит. — Мы сможем перейти вброд, если пойдем вместе. Держись за мою руку.
Не дав ей времени возразить или уклониться, Юдит крепко сжала запястье Хои-Поллои и шагнула в реку. Как она и предполагала, здесь было не очень глубоко. Пенистая поверхность потока доходила только до середины бедер. Но мощь его была велика, и им приходилось двигаться с крайней осторожностью. Вода бесновалась вокруг так, что Юдит даже не видела суши, к которой они направлялись. Сквозь подошвы она чувствовала, как река размывает мостовую, в считанные минуты дробя камни, на которых бесконечные вереницы солдат и рабов даже не оставили следов. Но не только эта опасность угрожала потерей равновесия. Груз плывущих по реке даров, прошений и мусора, собранный пятью или шестью ручьями в нижних Кеспаратах, значительно потяжелел. Обломки дерева бились о голени, обрывки ткани облепляли колени. Но Юдит крепко держалась на ногах и двигалась вперед твердым шагом, время от времени оборачиваясь к Хои-Поллои, чтобы успокоить ее и дать понять взглядом или улыбкой, что, несмотря на немалые неудобства, никакой серьезной опасности им не угрожает. Ворота они миновали благополучно.
