Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
— Мы, женщины, должны поддерживать друг друга, — сказала Хои-Поллои и двинулась вслед за Юдит.
3
Миляге показалось, что Изорддеррекс уснул и теперь ему снится бредовый сон о самом себе. Черная пелена нависла над дворцом, но улицы и площади были полны чудес. Реки вырывались из трещин в асфальте и пускались в пляс вверх по склону холма, плюясь своей пеной прямиком в лицо озадаченному закону притяжения. Вокруг каждого фонтана сиял разноцветный ореол, яркий, словно стая попугаев. Ему пришло в голову, что для Пая это зрелище было бы настоящим пиршеством, и он стал мысленно отмечать каждую попадавшуюся по дороге странность, чтобы рассказать обо всем мистифу, когда они вновь будут вместе.
Но не только чудесами был полон город. Вокруг рек и радуг простиралась выжженная пустыня, в которой женщины, едва заметные на фоне обуглившихся руин, оплакивали погибших. И только Кеспарат эвретемеков, перед воротами которого он в настоящий момент стоял, похоже, был не тронут поджигателями. Однако в нем не было видно ни единого обитателя, и Миляга отправился бродить по пустынным улицам, шлифуя в уме новый набор предназначенных для Скопика оскорблений. Лишь через несколько минут он увидел того, кого искал. Афанасий стоял напротив одного из деревьев, посаженных вдоль бульваров Кеспарата, и созерцал его в состоянии полного восхищения.
Крона была довольно пышной, но не настолько, чтобы скрыть от глаза конфигурацию ветвей, и Миляге не обязательно было претендовать на роль Христа, чтобы понять, насколько удобно прибить к ним человеческое тело. Приближаясь, он несколько раз позвал Афанасия, но тот, похоже, совсем замечтался и не оглянулся даже тогда, когда Миляга встал у его плеча. Однако он все-таки удостоил его ответным приветствием.
— Ты прибыл как раз вовремя, — сказал он.
— Самораспятие, — сказал Миляга в ответ. — Вот это будет чудо.
Афанасий наконец повернулся к нему. Лицо его было болезненно-желтым, а лоб — весь в крови. Он оглядел шрамы на лбу у Миляги и покачал головой.
— Даже два, — сказал он и вытянул вперед руки. На ладонях виднелись раны, природа которых не вызывала никаких сомнений. — А у тебя такое тоже есть?
— Нет. А это… — Миляга указал на свой лоб, — …вовсе не то, что ты думаешь. Зачем ты так себя уродуешь?
— Я не уродую, — ответил Афанасий. — Я проснулся с этими ранами. Поверь, я ничуть этому не рад.
Лицо Миляги приняло скептическое выражение, и Афанасий принялся убеждать его с удвоенной энергией.
— Я никогда этого не хотел, — сказал он. — Ни стигматов, ни снов.
— Так почему ж ты тогда уставился на это дерево?
— Я голоден, — ответил Афанасий. — Просто я прикидывал, хватит ли у меня сил на него забраться.
Миляга проследил за взглядом, Афанасия и на верхних ветках увидел целые грозди фруктов, созревших под жаркими лучами кометы. Внешне они напоминали мандарины, но были полосатыми.
— Боюсь, что ничем тебе не помогу, — сказал Миляга. — Во мне слишком мало материи, чтобы я мог за них ухватиться. А стрясти ты их не пытался?
— Да пробовал. Ну ладно. У нас есть дела и поважнее моего голода…
— Для начала забинтовать твои раны, — сказал Миляга. — Я не хочу, чтобы ты истек кровью до начала Примирения.
— Ты имеешь в виду эти? — спросил Афанасий, опуская взгляд на свои руки. — Да нет, кровь течет и останавливается сама, когда захочет. Я уже к этому привык.
— Ладно, тогда нам надо найти тебе поесть. Ты не заглядывал в дома?
— Я не вор.
— Не думаю, чтобы кто-нибудь вернулся сюда, Афанасий. Давай найдем тебе какое-нибудь пропитание, пока ты не околел с голоду.
Они подошли к ближайшему дому, и после нескольких ободряющих наставлений Миляги, который был немало удивлен такой щепетильностью, Афанасий вышиб дверь ударом ноги. Дом либо стал жертвой мародеров, либо был покинут хозяевами в большой спешке, но кухня была не тронута, и там нашлось немало съестного. Афанасий приготовил себе сандвич, запачкав кровью хлеб.
— Меня одолел такой голод, — сказал он. — Я полагаю, ты постился, не так ли?
— Нет. А что, надо было?
— Каждый решает по-своему, — ответил Афанасий. — У каждого — своя дорога на Небеса. Я, к примеру, знал человека, который мог молиться, только примотав к чреслам целое гнездо зарзи.
Миляга поморщился.
— Это не религия, это какой-то мазохизм.
— А мазохизм, по-твоему, не религия? — спросил Афанасий. — Ты меня удивляешь.
Миляга был поражен, убедившись, что Афанасий обладает определенными способностями к остроумию, и обнаружил, что стал относиться к нему куда теплее, чем прежде. Возможно, в конце концов они и сумеют поладить, но любое примирение будет иметь поверхностный характер, если не состоится разговор о Просвете и о том, что там произошло.
— Я должен попросить у тебя прощения, — сказал Миляга.
— Вот как?
— За то, что произошло в лагере. Ты потерял множество людей, и все это из-за меня.
— Сомневаюсь, что события могли развиваться как-то иначе, — сказал Афанасий. — Никто из нас не знал природы сил, с которыми мы столкнулись.
— Не уверен, что знаю ее сейчас.
Лицо Афанасия помрачнело.
— Мистиф причинил много несчастий, послав к тебе свое привидение.
— Это было не привидение.
— Так или иначе, это потребовало от него колоссального усилия воли. Я уверен, что Пай-о-па знал о том, чем это грозит ему самому и моим людям.
— Он никогда никому не хотел зла.
— Так какая же цель подвигла его на это?
— Он хотел увериться в том, что я понял свое предназначение.
— Это недостаточная причина, — сказал Афанасий.
— Это единственная причина, которую я знаю, — ответил Миляга, умолчав о другой части послания Пая, которая была связана с Сартори. У Афанасия все равно нет ключа к этой разгадке, так зачем же его понапрасну беспокоить?
— У меня такое впечатление, что происходит что-то, чего мы не понимаем, — сказал Афанасий. — Ты видел воду?
— Да.
— И тебя это не беспокоит? Миляга, здесь трудятся какие-то силы помимо нас. Может быть, мы должны найти их, спросить у них совета?
— Какие силы ты имеешь в виду? Других Маэстро?
— Нет. Я имею в виду Мадонну. Мне кажется, она может быть здесь, в Изорддеррексе.
— Но ты не уверен.
— Но что-то же двигает эти воды?
— Если б она была здесь, неужели ты не знал бы об этом? Ведь ты был одним из ее верховных служителей.
— Никогда я им не был. Мы молились у Просвета, потому что там было совершено преступление. С этого места в Первый Доминион была похищена женщина.
