Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
— Кто это были?
— Нуллианаки, — ответил Джекин. — Вы их знаете?
— Конечно.
— Я насчитал по меньшей мере пятьдесят, а это только те, что попались мне на глаза.
— Они угрожали тебе?
— По-моему, они вообще меня не заметили. Глаза их были прикованы к их цели…
— К Просвету?
— Да. Но перед тем, как отправиться туда, они разделись, развели костры и сожгли свою одежду и вещи, которые были у них с собой.
— И все так делали?
— Все, кого я видел. Это было что-то необычное.
— Ты можешь показать мне костры?
— Запросто, — сказал Джекин и повел за собой Милягу, продолжая говорить. — Я никогда раньше не видел живого нуллианака, но, конечно, я слышал разные истории.
— Они редкостные сволочи, — сказал Миляга. — Несколько месяцев назад я убил одного в Ванаэфе, а потом в Изорддеррексе я встретился с одним из его братьев, и он погубил девочку, которую я знал.
— Я слышал, что они любят невинность. Для них это пища и питье. Кроме того, я знаю, что они все в родстве друг с другом, хотя никто никогда не видел нуллианака женского пола. Кое-кто даже говорит, что таких вообще нет.
— Ты немало о них знаешь, как я погляжу.
— Ну, я много читал, — сказал Джекин, взглянув на Милягу. — Но вы ведь знаете как говорят: не изучай ничего, кроме того…
— …что в глубине души уже знаешь.
— Точно.
Услышав это изречение из уст Чики, Миляга посмотрел на него с новым интересом. Неужели это настолько расхожий афоризм, что каждый студент его знает? Миляга остановился, и Джекин остановился рядом с ним. На устах у него заиграла лукавая улыбка. Теперь уже Миляга превратился в студента, штудирующего текст, роль которого играло лицо Чики. Прочтя его, он убедился в справедливости только что произнесенного афоризма.
— Господи ты Боже мой… — сказал он. — Люциус?
— Да, Маэстро. Это я.
— Люциус! Люциус!
Конечно, годы взяли свое, но не так уж он и изменился. Лицо стоящего перед ним человека уже не принадлежало пылкому ученику, которого он отослал с Гамут-стрит двести лет назад, но состарилось оно едва ли на одну десятую этого срока.
— Это невероятно, — сказал Миляга.
— А я думал, что вы сразу догадались, кто я, и просто играете со мной.
— Как же я мог узнать тебя?
— Неужели я так изменился? — слегка обескураженно спросил Люциус. — Мне потребовалось двадцать три года, чтобы научиться заклинанию, которое останавливает старение, но я думал, что мне удалось удержать последние остатки молодости. Небольшая уступка тщеславию. Простите меня.
— Как ты оказался здесь?
— Кажется, что это было целую жизнь назад. Да наверное, так оно и есть. Сначала я странствовал по Доминионам, поступая в ученики то к одному магу, то к другому, но ни один из них меня не удовлетворил. Я сравнивал их с вами, вы же понимаете, и, разумеется, никто этого сравнения не выдерживал.
— Я был паршивым учителем, — сказал Миляга.
— Я бы не сказал. Вы научили меня основам, и я жил, храня их в душе, и процветал. Может быть, и не с точки зрения мира, но тем не менее.
— Единственный урок я тебе дал на лестнице. Помнишь, в ту последнюю ночь?
— Конечно помню. Законы обучения, поклонения и страха. Это было чудесно.
— Но их придумал не я, Люциус. Меня научил мистиф, а я лишь передал их дальше.
— Так разве не в этом состоит ремесло учителя?
— Мне кажется, великие учителя очищают мудрость, делают ее более тонкой, а не просто повторяют. Я же ничего подобного не делал. Наверное, каждое слово и казалось совершенным именно потому, что я ничего не изменял.
— Стало быть, мой идол был колоссом на глиняных ногах?
— Боюсь, что да.
— А вы думаете, я этого не знал? Я видел, что случилось в Убежище. Я видел, как вы потерпели неудачу, и именно поэтому я и ждал вас здесь.
— Не понимаю.
— Я знал, что вы не смиритесь с поражением. Вы будете выжидать и строить планы, и однажды, пусть даже пройдет тысяча лет, вы вернетесь, чтобы попытаться снова.
— Как-нибудь я тебе расскажу, как это все произошло на самом деле, и ты подрастеряешь свой пыл.
— Какая разница, как это произошло? Главное — вы здесь, — сказал Люциус. — И моя мечта наконец-то сбывается.
— Какая мечта?
— Работать вместе с вами. Соединиться над Аной, как равный с равным, Маэстро с Маэстро. — Он улыбнулся. — Сегодня великий день, — сказал он. — Еще немного, и я просто умру от счастья. Ага, смотрите, Маэстро! — Он остановился и указал на землю в нескольких ярдах от них. — Вот один из костров.
Пепел уже развеяло, но среди углей виднелись недогоревшие обрывки одежды. Миляга подошел поближе.
— Люциус, я недостаточно материален, чтобы копаться в этом мусоре. Ты не окажешь мне такую услугу?
Люциус послушно нагнулся и вытащил из-под углей то, что осталось от нуллианакских одеяний. Это были обгорелые куски костюмов, балахонов и плащей самых разнообразных фасонов. Некоторые были украшены тонкой вышивкой по паташокской моде, другие были самой обычной дерюгой. Иногда попадались обрывки с медалями — судя по всему, остатки военной формы.
— Похоже, они пришли со всей Имаджики, — сказал Миляга.
— Их вызвали, — сказал Люциус в ответ.
— Логичное предположение.
— Но зачем?
Миляга задумался на мгновение.
— По-моему, Незримый решил запихнуть их в свою печь, Люциус. Он сжег их.
— Стало быть, Он очищает Доминион от скверны?
— Да, именно так. И нуллианаки знали об этом. Поэтому они и сбросили с себя всю одежду, словно кающиеся грешники, ведь они знали, что идут на суд.
— Вот видите, — сказал Люциус, — сколько у вас и своей собственной мудрости.
— Когда я уйду, ты сможешь сжечь оставшийся мусор?
— Конечно.
— Он хочет, чтобы мы очистили это место.
— Я могу начать прямо сейчас.
— А я вернусь в Пятый Доминион и закончу свои приготовления.
— Убежище все еще стоит?
— Да. Но я буду совершать ритуал не там. Я вернулся на Гамут-стрит.
— Прекрасный был дом.
— Он и сейчас по-своему прекрасен. Я видел тебя там на лестнице всего лишь несколько ночей назад.
— Дух там, а плоть здесь. Что может быть прекраснее?
— Слиться плотью и духом со всем творением, — ответил Миляга.
— Да, вы правы.
— И это произойдет. Все — едино, Люциус.
— Я не забыл этот урок.
— Хорошо.
— Но могу я попросить вас кое о чем?
— Да?
— Называйте меня, пожалуйста, Чикой Джекином. Я утратил очарование молодости, так что пора распроститься и с тем именем.
