Уэда Акинари - Луна в тумане
Но многие горы и долины разделяли их, и он не мог внять ее мольбам. Между тем смута продолжалась, и все больше ожесточались людские сердца. Знакомые, изредка навещавшие Мияги, соблазнялись ее красотой и пытались склонить ее на любовь. Однако она, блюдя свою добродетель, с негодованием отвергала эти попытки и в конце концов перестала показываться людям. Она жила в одиночестве, служанка ушла от нее, припасы кончились. Так она встретила Новый год.
А войнам и мятежам все не было видно конца. Еще осенью Цунэёри, наместник в Восточной Симоно и правитель удела Мино, по приказу сёгуна[40] двинулся совместно со своим родичем Санэтанэ из Тиба против Сигэудзи; камакурский наместник упорно оборонялся. Появились шайки разбойников; они строили укрепленные лагеря и жгли и грабили окрестное население. Во всех восьми уделах Канто не осталось ни одного спокойного уголка, жестокость и алчность овладели людьми.
Что же касается Кацусиро, то, прибыв вместе с Сасабэ в столицу, он быстро распродал весь шелк и получил при этом хорошую прибыль, потому что жители столицы в те времена любили роскошь. Он уже готовился в обратный путь, когда вся столица заговорила о том, что дворец Сигэудзи сожжен, что воины Уэсуги гонятся за камакур-ским наместником и что весь восток объят пламенем смуты. В слухах о любом событии, даже если ты сам был его свидетелем, всегда много вымысла. Тем более много вымысла должно быть в слухах о событиях, которые произошли в стране, скрытой за многими слоями белых туч. И все же Кацусиро не находил себе места от беспокойства. В начале августа он выехал из столицы и двинулся в обратный путь. Но добраться до дому ему не удалось. В горах Кисо за холмом Мисака в сумерках его остановили и ограбили разбойники. Затем он узнал, что на востоке всюду расставлены заставы, путников не пропускают ни туда, ни оттуда, и нельзя даже послать на восток письмо. Кацусиро подумал: «Дом мой, конечно, сгорел, жена погибла, и на родине меня встретят, верно, только чужие люди, ожесточившиеся, как дьяволы». И Кацусиро повернул назад к столице. Достигнув провинции Оми, он вдруг почувствовал себя плохо. У него началась лихорадка.
Жил в селении Муса богатый человек по имени Кихэй Кодама. Он приходился родственником жене Сасабэ, и Кацусиро попросил у него приюта. Кодама принял его, окружил заботами, пригласил лекаря и купил лекарства. Вскоре Кацусиро стало лучше, и он поблагодарил хозяина за его милости. Однако ходить он еще не мог, и волей-неволей ему пришлось прожить всю зиму и встретить весну в доме Кодама. Постепенно у него появились друзья: все они, начиная с самого Кодама, относились к нему очень благожелательно, потому что он был прямодушным и веселым человеком. Он съездил в столицу и навестил Сасабэ и снова вернулся в Оми к Кодама. Так, словно сон, прошло семь лет.
На втором году правления Кансё[41] началась смута в Кавати, одной из столичных провинций. Там схватились насмерть в междуусобной битве предводители рода Хатакэяма. Вокруг столицы стало неспокойно. Весной разразился страшный мор. На улицах столицы валялись груды трупов, души людей погрузились во мрак безнадежности.
«Что же это я? — подумал Кацусиро. — Как мог я так опуститься? На что я надеюсь, оставаясь в этой далекой стране, живя милостями человека, который не связан со мною никакими узами? До каких пор я буду жить так? Что за злое у меня сердце! За эти долгие годы оно, словно поле, поросло травою забвенья, и я так ни разу и не вспомнил о жене, оставленной на родине. Пусть ее уже нет на этом свете, пусть она уже ушла в подземный мир — все равно я должен найти хотя бы ее останки и насыпать холм на ее могиле». Он рассказал друзьям о своем решении, дождливым майским днем вышел в путь и на десятый день добрался до родного села.
Время было позднее, солнце уже зашло. Темные тучи, готовые вот-вот разразиться дождем, низко нависали на землей. Места были знакомые; Кацусиро решил, что не заблудится в темноте, и пошел полем, через густые заросли летних трав. Но, выйдя к реке, он увидел, что старый мост провалился в бурный поток. Кругом никого не было; не слышно было звона копыт; поля были запущены и заброшены; дороги заросли; многие дома разрушились. Кое-где в уцелевших постройках, видимо, жили люди, но ни одна из этих построек не была похожа на дома, которые когда-то видел здесь Кацусиро. И в смущении остановился Кацусиро, не зная, куда идти. Внезапно при звездном свете, блеснувшем в разрыве туч, он заметил в двадцати шагах от себя высокую сосну, расколотую молнией. Эта сосна росла у порога его дома, и он обрадованно зашагал к ней. Дом его ничуть не изменился. Видимо, в нем жили: сквозь щели ветхой двери мерцал огонек. Сердце Кацусиро забилось от волнения. Кто в его доме, жена? Или кто-нибудь чужой? Он кашлянул. «Кто там?» — спросил голос из-за двери. Несомненно, это был голос его жены, хотя и очень постаревшей. Уж не сон ли это? Едва дыша, он сказал: «Это я, я вернулся! Но неужели ты живешь здесь по-прежнему, как раньше? Не думал я, что снова увижу тебя!» Жена отворила ему. Лицо ее было темным, глаза глубоко запали, прическа растрепалась, и волосы рассыпались по плечам. Кацусиро с трудом узнал ее. Увидев мужа, она молча заплакала.
Сердце Кацусиро сжалось, и некоторое время он не мог произнести ни слова. Затем он сказал: «Разве мог бы я оставаться в чужих краях так долго, если бы знал, что ты жива? Но вот что случилось со мной. В тот год я уже собирался в обратный путь, когда в столице стало известно о мятеже в Камакура. Рассказывали, что войска наместника разбиты, что наместник отступил в Сосю и что Уэсуги преследует его по пятам. На следующий день я распрощался с Сасабэ и покинул столицу. Это было в начале августа. В горах Кисо на меня напали разбойники, отняли у меня деньги и вещи и оставили мне только жизнь. Вскоре после этого я узнал от крестьян, что все дороги на восток — и в горах и по побережью — перекрыты заставами, что в ставку Уэсуги отправлен из столицы посол с приказом разбить наместника, что родина моя черна от пожарищ и кишит войсками. Я не сомневался в твоей гибели и повернул обратно в столицу. Добрые люди из милости приютили меня, и я прожил у них семь лет. Но в конце концов я затосковал и решил вернуться, чтобы взглянуть хотя бы на то место, где мы с тобой жили. Мне и во сне не могло присниться, что ты жива. Я не могу поверить своим глазам. Может быть, ты мне только мерещишься?» Так говорил он, торопливо повторяя одно и то же.
Жена, сдерживая слезы, ответила: «Расставшись с вами, я ждала осени, но вдруг все переменилось, мир стал страшен, соседи бросили дома и бежали за море или прятались в лесах. Те же, кто остались, озверели и, пользуясь моим одиночеством, принялись домогаться моей любви. Много горьких минут пришлось пережить мне, так как я решила скорее разбиться вдребезги, чем сделаться игрушкой для сластолюбцев. Уже Млечный Путь в ночном небе возвестил о наступлении осени, а вас все не было. Я пережила зиму и встретила весну, а от вас не было даже вестей. Я думала отправиться в столицу искать вас, но разве под силу женщине пройти через заставы, которые не пропускали и мужчин? И я осталась жить в этом доме одна, без надежд, и лишь лисицы и совы были моими друзьями. Но теперь вы снова со мной, я рада, и обида моя прошла. Ведь если бы в ожидании я умерла от любви, никто бы не узнал, как мне было горько». И она вновь расплакалась. «Ночь коротка», — ласково сказал Кацусиро, и они улеглись спать.
