Уэда Акинари - Луна в тумане
День был ясный и безоблачный, по дороге мимо дома Самона шли путники, беседуя между собой. «Сегодня господин такой-то прибудет в столицу, — сказал один из них. — Прекрасная погода, она сулит мне удачу в моем деле». Прошли два самурая; одному было за пятьдесят, другому — около двадцати. Пожилой самурай говорил: «Ведь если бы в такую погоду мы с утра из Акаси отправились морем, то давно уже были бы в Усимадо. До чего труслива нынешняя молодежь, сколько лишних денег пришлось потратить!» Молодой самурай ответил: «Я слыхал от приближенных господина, что при переправе из Адзукисима в Муроцу на пути в столицу господину бывает плохо. Наверное, все боятся этой переправы. Но не сердитесь, зато мы угостимся гречневой лапшой в Уогахаси». Прошел человек, ведя на поводу навьюченного коня. «Иди же ты, кляча слепая!» — сердито понукал он и то и дело поправлял вьюки. Вот и полдень миновал, а Акана все не появлялся. Вот и солнце уже склонилось к закату, путники заторопились, спеша на ночлег, а Самон все стоял и глядел на дорогу.
Мать подозвала Самона и сказала: «Сердце человека — не осеннее небо, но ведь и хризантемы прекрасны не только в свой праздник. Не надо огорчаться, если твой названый брат вернется не сегодня, а когда начнутся дожди. Лишь бы он вернулся. Пойдем в дом и ляжем спать. Подождем до завтра». Самон успокоил мать, уложил ее в постель, а сам подумал: «Может быть, он все-таки еще придет», — и опять вышел на дорогу. Холодный диск луны глядел ему в лицо, Млечный Путь еле мерцал в небе, в тоскливой тишине далеко-далеко разносился лай собак, и волны разбивались о берег, казалось, у самых его ног. Но вот тени гор поглотили лунное сияние. Стало темно, и Самон сказал себе: «Больше ждать нечего». Он уже хотел вернуться в дом и запереть двери, как вдруг в смутных ночных тенях заметил фигуру человека, влекомую порывами ветра. Пораженный, он остановился, вгляделся, и что же? Это был Соэмон Акана. Самон возликовал. «Твой младший брат ждет тебя с утра, — сказал он. — Как хорошо, что ты сдержал свое обещание! Входи же, входи скорее!» Акана только молча кивнул в ответ.
Самон прошел вперед, усадил Акана на почетное место и сказал: «Брат мой, ты пришел поздно, и матушка, утомившись ожиданием, легла спать. Она думала, что увидит тебя только завтра. Я пойду и разбужу ее». Но Акана, покачав головой, остановил его. И опять Акана не произнес ни слова. Тогда Самон сказал: «Ты прошел долгий путь и очень утомился. Давай выпьем по случаю встречи, и скорее ложись отдыхать». Он подогрел сакэ и предложил Акана закуски, но Акана ни к чему не притронулся и закрыл лицо рукавом. Казалось, запах пищи был ему противен. «Прошу тебя, не брезгуй, — сказал Самон. — Все это приготовлено мною и, наверное, очень невкусно, но я готовил от чистого сердца». Некоторое время Акана молчал, тяжело вздыхая, а затем произнес: «Разве посмел бы я отвергнуть сердечное гостеприимство моего мудрого брата? Но я не в силах обманывать тебя и потому открою тебе всю правду. Только ты не должен пугаться. Я не принадлежу больше к миру солнца, я — призрак и принял свой прежний образ лишь на время». Изумленный Самон сказал: «Брат мой, какие странные вещи ты говоришь! Ведь не во сне же мы беседуем с тобой!»
Вот что рассказал Акана: «Расставшись с тобой, отправился я на родину. Оказалось, что большая часть земляков моих примкнула к победоносному Цунэхиса Амако, и никто уже не помнил благодеяний Энъя. В замке Томида я навестил Тандзи Акана, своего племянника. Он объяснил мне положение в замке и уговорил явиться на аудиенцию к Цунэхиса. Я согласился, потому что мне нужно было присмотреться к Цунэхиса. Да, Цунэхиса отличался недюжинной храбростью и был искусен в обучении воинов. Но он был подозрителен и не доверял способным людям, и не было у него вассалов, готовых стать его когтями и клыками. Поняв, что нет смысла оставаться в замке, я рассказал Цунэхиса о своем обещании вернуться к тебе в Праздник Хризантем и хотел покинуть его. Но Цунэхиса, видимо, обиделся и, заупрямившись, приказал Тандзи не выпускать меня. До сего дня просидел я взаперти, и только одна мысль неотступно преследовала меня: что подумает обо мне мой благородный брат, если я нарушу обещание? Бежать из замка было невозможно. И вот сегодня я вспомнил, что говорили в старину: „Человеку не покрыть в день тысячу ри, а душа легко проходит в день тысячу ри". Я вонзил в себя меч, черный ветер ночи подхватил меня и принес к тебе. Я выполнил свое обещание. Оцени же мой поступок». Акана замолчал, и из глаз его полились слезы. «А теперь прощай навсегда, — сказал он. — Прошу только, хорошо служи нашей матушке». Он поднялся и исчез, словно угаснул, Самон вскочил, хотел удержать его, но черный ветер дунул ему в глаза и скрыл все. Самон споткнулся, упал ничком и горестно застонал. Проснулась престарелая мать, испуганно поднялась с постели и пошла искать Самона. Самон лежал, распростершись в гостиной среди бутылей сакэ и блюд с закусками. Она поспешно подняла его и спросила, что с ним, но он только плакал навзрыд и ничего не отвечал.
Мать принялась его попрекать: «Если ты так злишься на своего брата Акана, то с каким лицом ты встретишь его завтра, когда он появится? До чего же ты глуп, словно малое дитя!» Самон наконец ответил сквозь слезы: «Он уже был здесь, мой старший брат. Он выполнил обещание. Но он отказался от всего, чем я его угощал, потому что он больше не человек, а житель тьмы. Он заколол себя мечом, чтобы выполнить обещание и пройти в один день сотни ри. Я нарушил ваш покой, матушка, простите меня!» Мать сказала: «Недаром говорится, что в темнице снится прощение, а жаждущий во сне пьет воду. Верно, так и с тобой. Опомнись!» Но Самон покачал головой. «Нет, матушка, — сказал он. — Это случилось наяву. Он был, был здесь, мой старший брат!» И Самон снова горестно заплакал. Мать больше не сомневалась, и они вдвоем всю ночь лили слезы.
На другой день Самон сказал, склонившись перед матерью: «С детства я посвятил себя книгам и кисти, но моя жизнь проходит без пользы между небом и землей. Я не прославил своего имени верностью родной стране и не имел случая до конца выполнить свой сыновний долг. А между тем брат мой Акана отдал жизнь, чтобы сдержать свое слово. Я сегодня же отправлюсь в Идзумо поклониться хотя бы его праху. Прошу вас разрешить мне это и беречь себя в мое отсутствие». — «Дитя мое, — ответила престарелая мать. — Раз уж ты собрался покинуть меня, возвращайся скорее и успокой мое старое сердце. Не оставляй меня надолго, иначе сегодняшний день может стать для нас днем вечной разлуки». Самон сказал: «Жизнь подобна пузырьку на воде — нам не надо знать, когда она оборвется. Но я все-таки вернусь». Он вытер слезы и покинул дом. По пути он зашел к господину Саё и почтительно попросил его заботиться о матери. Он шел в Идзумо, не думая о еде, когда был голоден, забывая об одежде, когда было холодно, а если засыпал ненадолго, то пробуждался от собственных слез, и на десятый день наконец достиг замка Томида.
