Олег Гладов - Смех Again
Некоторые дают еде имена. Выращивают поросёнка Борьку. Умиляются его мокрому пятаку. Чешут за ухом. Перерезают ему горло и съедают его сердце. Жрут его лёгкие, печень.
Пицца по имени Светлана? Суп Виктор? Плов по имени Пётр?
Омлет с чёрной икрой.
Просто омлет с самой обыкновенной чёрной икрой.
— Анна?
— Да?
— Закрой дверь. Я скоро вернусь.
— Чем это пахнет?
— Это тётя Зоя приходила, пока тебя не было. Блинчиков с творогом принесла. Тебе нравятся блинчики с творогом? Она вкусно умеет.
— Нравятся. Это мы с чаем съедим. А сейчас доставай сковородку.
Вот они. Блинчики. Ещё тёплой горкой возвышаются на промасленном листе газеты посередине стола.
— Это и есть нерождённые рыбки?
— Да.
— А почему их не видно?
— Они очень маленькие
Оторвалась от открытой банки. Смотрит. Говорит:
— А ты меня не обманываешь?
— Нет.
Снова глаза в банку.
— Бедненькие. Не родились.
Шипит на сковородке масло.
— А знаешь, когда у меня день рождения?
— Нет.
— Через три дня. Я уже старая. Мне будет сорок лет.
— Ты не старая.
— Не старая?
— Нет.
Молчание. Смотрит в банку. Потом
— Если я не старая, я смогу родить ребёночка?
Глаза. У неё хорошие глаза. Она Умеет ими Смотреть. Смотрит. Снизу вверх. Не мигая.
— Зачем ты меня об этом спрашиваешь?
— Хочу знать.
Снизу. Вверх. Не мигая.
— Больше не спрашивай. Подай мне икру, пожалуйста.
Вздохнула. Передала.
— А теперь пусть постоит на медленном огне.
— А быстрый огонь бывает?
Хороший вопрос.
— Бывает.
Блинчики остывают на газетной странице, очертив вокруг себя промасленную полупрозрачную границу: слова и предложения словно отпечатаны прямо на столешнице.
— Тётя Зоя сегодня меня научила пуговицы пришивать…
Слова и предложения. Виден только кусок теста, пахнущего подсолнечным маслом. Начало фразы уходит куда-то под блинный Арарат. Конец — в скомканный низ листа.
— Хочешь, я пришью тебе пуговицу?
Только кусок текста.
…стали причиной смерти, а также следы изнасилования. Пока не подтвердилась информация о наличии на коже жертвы знака в виде пятиконечной звезды…
Что?
Начало в блинной горе. Пальцы теперь в масле. Как и сдвинувшийся на пару сантиметров Арарат. Как слова и предложения, открывшиеся взору.
…тело шестилетнего Жени Иванченко, пропавшего три дня назад. Его обнаружил машинисттепловоза, возвращавшийся после ночной смены с ж/д станции Мануиловка. Анонимный источник в УВД области сообщил нам, что на теле и лице ребёнка имеются несколько колотых ран, которые вероятно и стали…
Что-что?!
— Я теперь умею пришивать… сними рубашку…
Конец текста в скомканном низу листа. Вот он.
…пятиконечной звезды. Но, скорее всего, мальчик — очереднаяя, двеннадцатая по счёту, жертва жестокого убийцы. За последние три месяца были обнаружены тела одиннадцати пропавших ранее детей, которым маньяк выколол глаза и вырезал на спинах именно такой символ. Родительский комитет при управлении…
ЧТО???
— Вот смотри… я нитку в иголку сама вдеваю… Что с тобой?
Огненная смесь — жидким напалмом по венам. Вот что. Гигантский кусок чёрного льда в горле. Вот что. Мозг в ослепительной вспышке — на атомы.
— Что с тобой? Тебе плохо?
У неё испуганный голос. И глаза.
Слова лезут из глотки, как перекрученные гвозди:
— В этом городе есть парк… парк аттракционов?
— Есть…
Как бесконечная колючая проволока:
— Там есть колесо обозрения… Чёртово колесо?
— Есть… там много чего…
Чёртово колесо. Мельница, перемалывающая облака и ветер.
Мне плохо??? Это кое-кому сейчас будет плохо. Очень плохо. Совсем плохо. Плохее не бывает.
Нюра?
Только что она сидела и вдевала нитку в иголку такими непослушными раньше пальцами. Такими послушными сейчас.
А Он сидел напротив. На другом конце стола. Смотрел в газету, на которой лежали тёти Зоины блинчики. Вкусно пахли. И вкусно лежали.
Мысли. Такие непослушные раньше. Такие послушные сейчас. Разные. Тёплые, как пуховое одеяло. Холодные, как сосульки. Разные. Свои. И одна — тёплая-притёплая. Хорошая. Щекотится. Сама просится на язык. Нужно сказать Ему. Он поймёт. Он…
Он поднял глаза, и Нюра испугалась.
Испугалась по-настоящему впервые в жизни.
Страшное лицо. Нехорошее.
Вместо глаз — чёрные провалы.
Страшные глаза. Не хорошие.
— Что с тобой? Тебе плохо?
Он не ответил на вопросы. Он сам задавал вопросы. Странные вопросы. Странным голосом. Нехорошим. Как будто Ему трудно говорить. Нюра хотела что-то сказать, но Он вдруг:
— Замолчи.
Так, что забыла все слова. Всё перепуталось, как… Как что?
Испугалась. Слышала, как хлопнула дверь. И теперь — Тишина. Словно вата в ушах.
Что с Ним? Куда Он?
Сидеть? Не сидится. Стоять? Тоже. Лучше сидеть.
Сидела. Сколько? Долго? Много?
Часы: тик-так. Стрелки движутся. Что они показывают? Время. Смотрела в циферблат. Где оно там спряталось, время это? Не видно его…
Потом запах: горелым. Вскочила, выключила газ. Открыла крышку: сгорели нерождённые рыбки.
Потом дверь — ЩЁЛК. Шаги по коридору.
Он.
Бледный. Страшный. Глаза такие же. Смотреть в них невозможно, даже рукой прикрылась: так страшно. Стоял, молчал. Потом чёрные провалы исчезли. Сказал:
— Собирайся, Анна. Мы уезжаем. Сейчас.
Окси & Fuck & Death Part 2
Сегодня все сговорились, да?
Или жара на людей так действует? Дождя не было с начала мая, асфальт плавится, кондиционер перегрелся, и ещё Эти… мне мозги трахают.
Сначала пришли менты. Какие-то пряники в чёрных масках бомбанули сберкассу и подстрелили охранника. Лиц их, понятно, никто не видел, но кассирша заметила у одного из гангстеров на шее тату — скорпион. Братки в погонах минут сорок меня мурыжили: кому я сделал скорпиона на шее? Имя? Адрес?
Я все эти сорок минут пытался вдолбить, что никому скорпионов не бил, что паспортов у клиентов не спрашиваю и вежливо намекал, что им пора идти в жопу.
Потом припёрлась какая-то молодящаяся, крашенная перекисью тётка, спросила, сколько стоит татуаж бровей, и начала ругаться, что это дорого.
— А в салоне «Юлия» дешевле парень делает! — гневно заявила она в конце длиннющей тирады.
— Да, — согласился я, — а потом, после этого мутанта, все приходят переделывать ко мне.
