Борис Липатов - Блеф
— Гип-гип! — заорал Ковбоев.
— Тише, сэр! — оборвал его Самуил Кудри, — нельзя так спешить.
— По просьбе мисс Ла-Варрен, опубликовываю данные о денежном пае каждого участника: Кудри, Ковбоев по 25 тысяч, Хоммсворд 100, (пятнадцать тысяч назад получены), О'Пакки — полтораста тысяч, пай синьора Дука, внесённый мистером О'Пакки, 50 тысяч и, наконец, мистер Генри Пильмс — двести тысяч; следовательно, паевой капитал состоит из 550 тысяч долларов. Это всё.
— А мисс Ла-Варрен?
— Мисс Ла-Варрен, стенографистка треста, переведена десятого марта на отдел финансовых операций, представлена своей работой по составлению плана, давшего 10400000 долларов. По товарищескому соглашению, каждый член треста может распоряжаться 50 % доставленных им тресту сумм, не говоря уже об остальных 50 %, где он также является участником…
— Так! — задумчиво роняет Генри.
— Джентльмены! — обратилась Ирена, — в силу создавшихся обстоятельств я имею гегемонию в нашем тресте. Мне не нравится то обстоятельство, что может родиться мысль, будто я проявлю деспотическое отношение к общим капиталам, — этого быть не должно… Так как я поглощена сейчас претворением в жизнь одной идеи, то прошу внимательно отнестись к моему предложению о реформации нашего треста и проведению летучей анкеты. Вы согласны?
Она обвела глазами присутствующих. Каждая из шести мужских голов утвердительно упала нэ жилет.
— Мистер Самуил Кудри! — начала Ирена, — краткие сведения!
— Гмкх! Сорок два года. Американец. Доктор медицины по образованию. Лёгкая подагра… Партия Лафолетта.
— Достаточно… Вы!
— Реджинальд Вильбур Хоммсворд. Сорокалетний холостяк, так же, как и Кудри. Американец. Люблю сигары и души Шарко. Специальность — торговля зерном; теперь, как и Кудри, секретарь редакции. Родился в Солт-Лейк-Сити…
— Мистер О'Пакки!
— Ирландец. Тридцать два. Родился на фабрике рыболовных крючков в Лимерике. Холост.
— Специальность?
— Родился на фабрике рыболовных крючков.
— Благодарю вас… Мистер Ковбоев!
— Иван Сметанин, русский. Ныне Джон Ковбоев, правильно Джон Каубойз, но Ковбоев лучше… Студент-математик и бывший эс-эр. Теперь сменовеховец, — новая секта, но это не важно. Холостяк. Редактор «Нью-Таймса». Тридцать пять годов копчу небо… Могу заверить, что русская водка — наилучший напиток…
— Мерси… Мистер Пильмс… Пожалуйста!
— Генри Пильмс… Двадцать шесть лет. Спортсмен. Бывший миллионер. Абсолютно свободный человек.
— Теперь не откажите вы, синьор Дука.
— О, мадонна! С удовольствием. Луиджи-Мария-Фамли-Дука. Родился в Неаполе целых тридцать три года назад и до сих пор не женился… Инженер… Две европейских академии… изобретатель-конструктор… Авиатор. Инженер для поручений при тресте.
— Мерси… Теперь угодно обо мне? — и Ирена, очаровательно покраснев, сообщила компаньонам:
— Парижанка… Студентка Сорбонны, кончить не удалось, материальные затруднения… знаю три языка. Отец — офицер зуавов, убит на Марне. Матери нет. Возраст… двадцать два года, здесь деловая компания…
— Гхкм!
— Мм!
— Угу!
— Very well!
— Divina!
— Рекорд на бирже! В таком возрасте! — вскричал Генри.
Ирена смеясь выпила свой бокал.
— Ещё один вопрос, джентльмены! Обладает ли кто-либо из вас каким-нибудь крупным, ну, скажем, свыше пятидесяти тысяч, капиталом на стороне?
— Нет! — шесть раз прозвучало вокруг стола, и особенно искренно это заявил Фамли-Дука.
— Итак, моё резюме. Организация полноправного товарищества между нами, синдиката семи холостяков — людей общего кармана и общей совести, на капитале в 11 миллионов при газете, с полным уничтожением внесённых паёв.
Ирена следит за произведённым её словами эффектом.
— Как вы сказали? — спрашивает Кудри.
— Я говорю — полное уничтожение паевого капитала и учреждение полного товарищества. Вы согласны?
Кудри с полминуты смотрел на Ирену, затем вздохнул и утвердительно уронил голову.
Поспешно кивнул головой и Реджи Хоммсворд, Ковбоев и О'Пакки шумно чокнулись в знак своей солидарности. Фамли-Дука покраснел, как рак, и залепетал:
— Я… право… никакого капитала не вложил… Тут почти… филантропия… я… не могу!
— Вы верите в ваши изобретения? — строго спросила Ирена.
— О, да!!! — горячо воскликнул итальянец.
— Это ваш пай. Вы согласны?
— Да. — И Фамли-Дука дрожащей рукой налил себе стакан.
Глаза Ирены встретили серьёзный взгляд Генри Пильмса. Юнец, бывший две недели назад самостоятельным миллионером, сделался положительно игрушкой в руках этой девушки. В минуту предложения об образовании синдиката всё его существо выражало протест. Он чувствовал, что может натворить глупостей, вскочить из-за стола и, трахнув дверью, выйти окончательно из этой безумной и авантюрной компании.
Ирена видела по выражению его лица, по горькой складке у губ, что Генри скажет сейчас «нет» с полным сознанием произносимого слова. В одно мгновение в её головке мелькнула жгучая мысль и, поймав самую себя на каком-то новом ощущении, Ирена, чуть склонив голову набок, шевельнула губами, как бы произнося:
— Ну!..
Он уловил это слово, беззвучно порхнувшее с её губ, кивнул головой и чуть слышно промолвил:
— Я… тоже… согласен! — и выдернул салфетку из-за ворота.
Синдикат был образован.
О'Пакки, выпивший сегодня больше, чем за всю свою полную воздержания жизнь, схватив обеими руками вазу из-под крюшона, зычно прокричал:
— Предлагаю записками избрать директора и секретаря, и немедленно!
— Браво! — похвалили его предложение.
В напряжённой тишине было написано семь записок; после недолгих препирательств Луиджи Дука был вынужден прочесть результаты голосования.
Шесть голосов на должность директора получила Ирена Ла-Варрен. Один голос имел Самуил Кудри. В секретари пятью голосами прошёл Ковбоев и два голоса получил О'Пакки.
После того, как прокричали гип-гип и принесли поздравления, директор синдиката подняла руку и, обращаясь к Ковбоеву, приказала:
— Джон, немедленно составьте протокол настоящего собрания и соберите подписи организаторов синдиката.
23. В когтях азарта
В комнате пятеро.
Самуил Кудри близоруко щурится на яркий свет стоячей лампы, мешающий ему читать газету. Он сегодня устал, очень устал.
Строчки газетных столбцов, кривясь, убегают вбок, и выпученные глаза Кудри ретиво гоняются за ускользающими буквами.
За столом Реджи, О'Пакки, Генри Пильмс и Дука играют в покер.
— Покупаю две, — говорит Генри.
— Ого! К масти или к покеру? — спрашивает Кудри.
— Что выйдет.
— Куплю одну, — заявляет итальянец и в ту же секунду: — а, ч-чорт!..
— Нет коронки? Жаль, жаль… — сочувственно вздыхает Кудри.
— Без замечаний, старик! — обрывает его Реджи.
— Масть! — объявляет Пильмс, собирая ставки.
— Рискованно докупаетесь! — удивляется ирландец.
— Я бы охотно бросил, джентльмены, — говорит Реджи: — поздно и надоело.
— Э-э, нет! — О'Пакки торопливо схватывает колоду и тасует карту, — я лишь во вкус вошёл, а вы — бросать!
— Я вас вздую, Пакки! — улыбаясь, грозит Генри.
— Посмотрим! — Пакки быстро раздаёт по пяти карт и с вызовом смотрит на партнёров.
— Посмотрим?! — вопросительно тянет Генри. — Вот что, Пакки, я даже не буду смотреть карт и ставлю тройной обер.
— В тёмную?! — восклицает Дука, сидящий за Пильмсом по руке, — разрешите ответить двойным лимитом!
— Пожалуйста, — отвечает Хоммсворд, которому приходится принимать ставку.
— Вы, значит, не покупаете? — обращается О'Пакки к Генри.
— Нет.
Вмешивается Кудри:
— Генри, зачем самоубийство?!
— Это выигрыш, Самуил.
— Это, Генри, в лучшем случае — блеф!
— Это не блеф, это — «Техас-Ойль-Компани»!
Кудри, не сморгнув, принимает намёк. Генри пускает ему в лицо клуб дыма и весьма дружелюбно хохочет. Кудри успокаивается.
— Ну, все прикупили? — спрашивает Генри партнёра, отворачиваясь от Кудри.
— Да, я купил две, — отвечает Дука.
— Я тоже две..
— Я остался при своих, — сухо говорит О'Пакки. — Итак, я принимаю двойной лимит Хоммсворда. Сверху — лимит.
— Спасибо. Итак, я принимаю ваши три лимита. Мой тройной обер — дальше.
— Взгляните карты! — кипятится Дука.
Генри широко улыбается.
— Зачем я буду расставаться с «Техас-Ойлем»! Ведь это так похоже. Мои карты надёжны, подобно акциям «Техас-Ойля» 25 марта!
Дука собирает морщины на лбу.
— Простите, Пильмс, но у меня такие карты, что я не могу не набавить. — И он пододвигает к центру добавочную ставку.
