Песах Амнуэль - Тривселенная
— Ариман, — сказала она.
Между тем из мрака всплыли еще несколько фигур, и Ормузд, ожидавший на краю тверди их появления, протянул руки, встречая пришедших. Это были пятеро мужчин и женщина, смотревшие вокруг себя и не видевшие пока всего многообразия красок, уже доступных восприятию Ормузда.
Один из мужчин пришел в себя первым и сделал простую вещь, о которой Ормузд не подумал, — он создал из мрака прочную тропинку, встал на нее и пошел вперед, тропинка удлинялась с каждым его шагом и наконец соприкоснулась с твердью. Остальные шли следом и ступили на песчаный берег реки один за другим. Последней поднялась женщина — почему-то, не дойдя до тверди, она сошла с тропы и, увязая по щиколотку во мраке, будто в вязкой трясине, обошла песчаный остров кругом и погрузила ноги в воду реки. Течение было быстрым, и Ормузд видел, как вода обтекала ноги женщины, вздымая мелкие бурунчики. Он нахмурился, пытаясь не упустить возникшую в сознании мысль. Не мысль — тень мысли. Инстинктивным движением Ормузд провел ладонью перед своими глазами — он не знал, почему сделал именно так, но жест оказался правильным: он сумел поймать быстро таявшую мысль и поднес ее к глазам.
Мысль была простой, но без внимательного рассмотрения наверняка ускользнула бы, слившись со светом: мы опять вместе.
Мы опять вместе.
Это была крепкая и верная мысль. Ормузд подержал ее на ладони — мысль выглядела песчинкой, — и протянул женщине.
— Мы опять вместе, — сказала женщина, принимая подарок.
Глава вторая
Десять человек стояли на песчаном берегу реки. Они были нагими, но не знали об этом. Они уже встречались прежде, некоторые были дружны, иные враждовали или любили друг друга — впрочем, никто из них этого не помнил.
Человек по имени Ормузд выглядел самым молодым. Посторонний наблюдатель (впрочем, таких там не было и быть не могло) назвал бы Ормузда мальчишкой и вряд ли предположил, что и свет, и твердь с рекой, и солнце были созданы совсем недавно именно его мощной фантазией.
Рядом с Ормуздом стоял Ариман — человек, способный сотворить разве что тьму, но тьма уже была в этом мире. Ариман обнимал за плечи невысокую женщину, которую называл Даэной. Обоим казалось, что их притягивает нить, видимая только им. На самом деле это притяжение видели все — не нить, конечно, а слабое свечение эмоций, обнявшее две фигуры и объединившее их в единое существо.
Остальные семеро, поднявшиеся на твердь из мрака, были знакомы друг с другом. Смутно проступали имена — но была ли это память или всего лишь инстинкт, требовавший хоть какой-то самоидентификации? Имена становились пылью, и пылью становились попытки каждого понять себя, мир и себя в мире. Пыль — желтоватая, как песок под ногами, — выступала у них на плечах, ладонях, а у стоявшего чуть в стороне от остальных человека по имени Антарм пыль мысли запорошила даже волосы.
Десять человек повернулись друг к другу и наконец увидели себя. Каждый отражался в глазах каждого, и каждый понимал себя чужой мыслью, мгновенно становившейся словом. Ормузд улыбнулся Антарму, Антарм не сводил взгляда с Аримана, обнимавшего Даэну, и еще один человек не сводил с Даэны пристального взгляда — это был Влад, а за Владом следил Виктор, чувствовавший инстинктивно, что не должен доверять этому человеку, потому что… Неважно, эмоции были пока сильнее разума. Не должен — и все.
Еще трое мужчин — Авраам, Пинхас и Генрих — подошли ближе и встали на самом краю тверди, а женщина — Натали — осталась в одиночестве посреди речного потока: вода была холодна, прозрачна и говорлива. Вода сказала то, что Натали пока понимала смутно — слова не содержали смысла, пока вода не заполнила эту пустоту. Генрих здесь, и мы вместе.
Мысль эта каплями упала на плечо Генриха, будто вода, которую Натали отряхнула с пальцев. Он обернулся.
— Наташа! — сказал Генрих, и слово это, не сказанное даже, а вспыхнувшее в небе ярче солнца, бросило их друг к другу.
Они встретились и застыли. Цепь, объединившая этих людей совсем в другом месте и во времени, которое невозможно было измерить, замкнулась. Десять человек стояли на краю тверди, собирая по крупицам собственную личность — одну на всех.
Они говорили друг с другом, потому что привыкли (где? когда?) к такой форме общения, и лишь много времени спустя поняли: в истинном разговоре нет слов, есть только образы, которыми можно выразить гораздо больше, чем символами-словами.
— Я люблю тебя! — воскликнул Ариман.
— Ты со мной, и я счастлива, — сказала Даэна.
— Значит, — заметил Ормузд, — мы сильнее, чем думали.
— Мы действительно сильнее, — подтвердил Антарм.
А Влад добавил:
— Если здесь что-то можно сделать силой.
— Я пытаюсь, — пробормотал Виктор, — и ничего не выходит.
— Господи, — произнес Пинхас, — велика сила твоя для меня, поднявшегося к свету…
— …И благословен ты, дающий, — это был голос Авраама, на что Генрих, будучи человеком рациональным, но способным воспринять реальность и эмоционально, отреагировал словами:
— Если мы поднялись из мрака к Творцу, то я вынужден признать, что Он среди нас.
— И он — человек, — заключила Натали, вызвав возмущенный взрыв эмоций у Авраама и Пинхаса.
Результат не замедлил сказаться — тайфун пронесся по маленькому острову, даже река на мгновение вышла из берегов, но небольшое наводнение закончилось так же быстро, как началось.
— Мы все-таки вырвались оттуда, — сказал Ариман, но созданный в его воображении образ — огонь, охвативший небо, люди на небольших островках суши посреди болотной жижи, фигуры Ученых, как тени фантастических существ на блестевшей от жара поверхности купола, — этот образ ничего не сказал его спутникам.
— Оттуда? — переспросил Виктор.
— Вы не помните, — сказал Ариман. Это был не вопрос, а утверждение. Он знал, что никто не помнит своего прошлого. Кроме него.
А он помнил? В сознании рождались смутные образы, и он понимал их. Это были изображения, края которых скрывались в тумане, а затем медленно проявлялись — вместе со звуками, запахами и какими-то другими ощущениями, которые он пока не мог определить.
«…Мама привела меня в школу, расположенную в квартале от дома. Школа была нового типа, полуавтомат, и запись в первый класс проводил компьютер с голосом телебабушки Нины — чтобы дети не боялись и чувствовали себя спокойно. Я был спокоен. „Как тебя зовут, мальчик?“ — спросила бабушка Нина, и я сказал…
Что же я сказал? Как все четко в памяти, каждая пылинка на поверхности стола, куда я положил свой рюкзачок с игровой приставкой! И голос телебабушки я помнил так отчетливо, будто она только секунду назад сказала свое: „Какой милый ребенок. Ты хочешь записаться в первый класс? Как тебя зовут, мальчик?“ Я раскрыл рот…
Что я сказал в тот момент?..»
«…вспомнил ясно, будто увидел на стереоэкране, — Метальников первым пошел в атаку на Ученых, когда Минозис и Фай захлопнули кокон, отгородив нас от Вселенной. Но все равно — мне не нравился этот человек, даже сейчас, когда мы оказались… где? Представилась странная сцена: спецназовец в камуфляже и маске в зале Московской хоральной синагоги, на голове картонная одноразовая ермолка, вокруг молящиеся евреи, а раввин Чухновский стоит перед гостем и не может принять решения — то ли выставить нахала, то ли усадить на почетное место: мало ли зачем явился в Божий дом этот представитель власти? Что если он собирается прямо в зале, где хранится свиток Торы, произвести арест?..»
— Ормузд, — сказал Ариман. — Учитель! Что ты знаешь об этом мире и что помнишь о мире, который мы покинули?
— Ничего, — помолчав, отозвался Ормузд. — Я создал твердь и солнце, и воду, потому что… Мне так хотелось.
— Что такое память? — спросил Виктор. — Памяти нет.
Он был неправ. Ариман помнил. Память взрывалась, будто перегретый котел, брызги рассыпались, падали, сливались друг с другом…
«Мы с ним первый раз вели дело, за которое могли получить не мелочь, достаточную, чтобы свести дебет с кредитом, а полновесную сумму — Виктор говорил о ста тысячах новых рублей. Нужно было отследить связи коммерсанта по имени Алексей Осташков. Заказ поступил от его конкурента, и Виктор был уверен, что, получив от „Феникса“ неблагоприятные для себя сведения, заказчик обратится к иным структурам, и Осташков долго не проживет, хотя, конечно, тут все зависело от расторопности охраны. Бывали случаи, когда ситуация выворачивалась наизнанку, и убитым находили вовсе не того, кто предназначен был на роль жертвы.
Виктор тогда сказал, что нужно исхитриться — и деньги взять, и человека не погубить. Нас потом смогут обвинить в пособничестве, статья восемьдесят три бис, в лучшем же случае лишат лицензии. Но отказывать клиенту нельзя — слишком велика сумма.
