Виктор Колупаев - Безвременье
— Да, по списку Фундаментала.
— Странный город, странные люди, — сказал Пров. — Существуем мы с Маром и Бэтээр, существуют люди, созданные тобой. Мы отличаемся чем-то?
— Сейчас нет. Отличие лишь в том, что они существовали и в виртуальном мире, а вас в виртуальном мире не было.
— Странно, — сказал Пров.
— Да, — согласился я. — Существует странность, которую я не могу объяснить.
— Какая же?
— Меня нет в осуществленном мире. Я есть только в мире виртуальном.
— У меня такое ощущение, — сказал Пров, — словно я встретился с самим Господом Богом, а вопросы задаю вроде того, почему мне подошву давит под левым мизинцем. А надо бы спросить, как Он создал Вселенную и человека. Но, с другой стороны, если бы Он начал объяснить, я вряд ли что-либо понял. Чтобы понять, я должен быть равным Ему. А это невозможно.
— О Боге я не могу судить. Его нет в виртуальном мире.
— А душа?
— Душа — тело, только идеальное.
— Тело — это тело, а душа — душа, — сказал Мар.
В отличие от Прова, он был настроен ко мне враждебно. Это чувствовалось. Каллипига вела себя спокойно, не особенно и прислушиваясь к тому, о чем мы говорили.
— Почему ты украл ее? — зло спросил Мар.
— Я люблю ее тело.
— Ну и что? Я тоже люблю. И тело и душу.
— Люби, — согласился я. — Мне-то что?
— Как, что? Ты всемогущий, дьявол! Ты просто отнял ее. Ты знаешь, что мне тебя не побороть!
— Побори и люби. Это уж как осуществится в действительности.
— Я хочу поговорить с Бэтээр. Один на один.
— Говори.
— Оставь нас одних. Уйди.
— Я не могу уйти. С твоей точки зрения, я везде.
-Увернись в старика и пособирай сучья для костра, — сказала мне Каллипига.
— Договорились, — сказал я и стался стариком и пошел собирать сучья, которых здесь никогда не было.
— Что здесь происходило до нашего разговора? — спросил Каллипигу Пров. — Что означала вся эта жуть? Ему надо было испугать нас?
— Зачем ему пугать вас? Здесь разыгрывалась его смерть. Ведь городище Лар — это место поклонения виртуальному Богу. Мне, например, интересно всякий раз, как он умирает. А для вас это — предупреждение.
— Что за предупреждение? — спросил Пров.
— Захотите ли вы его смерти, увидев эти мучения?
— Я не хочу его смерти, — сказал Пров и пошел разыскивать меня.
66.
Звездная тишина плотно заволокла уши. Впереди тускло замерцала одинокая голубая искра. Безмолвствующая мгла стала рассеиваться, на ней проявилось серое сумеречное пятно. Оно неподвижно висело прямо перед глазами. Внутри него вспыхнул слабый огонек иной (я это чувствовал), незнакомой жизни. Он разбудил своим неверным светом забывшуюся тяжелым сном вечность, и та застонала, заворочалась, забилась в чутком и диком переплетении времен и пространств, заставив их затрепетать и почувствовать самое себя. Синеватое пламя неведомого разгоралось все увереннее, ярче, и, набрав полную силу, материализовалось во что-то колышашееся на тихом ветру, очень похожее на одиноко стоящую раскидистую березу. Сквозь ее длинные, свисающие ветви все явственней обозначались два зрачка... Или это была игра моего утомленного воображения, когда в сонме ветвей, в их едва уловимом движении чудится нечто потустороннее, громоздятся, сменяя друг друга, едва угадываемые неземные образы? Ветви уже не ветви, они изгибаются вверх, вниз. Зрачки увеличиваются в размерах, постепенно, как бы боясь испугать, приближаются...
Пространство внезапно обрело сверхчувствительную акустику. Глухие раскаты грома, идущие откуда-то сверху, совпадали с частотой дыхания. Я слышал визг песчинок под своей ногой... На меня снова накатывался непреодолимый приступ страха. "Успокойся", — твердил я себе, но это трудно было сделать. Пробившись через назойливый фон, неприятно заложивший уши, моего слуха коснулся новый, определенно незнакомый звук. Будто шли большие часы, только беспорядочно и постепенно все громче, с непонятным сухим стуком, похожим на удары молотка о металл. Как неумолимый шаг времени, звук усиливался с каждой секундой, входил внутрь тела, прижимал к земле.
Но не было никакой земли... Я плыл тоннелем, буксируя за собой связку не тонущих шлангов. Надежный новый акваланг, раздобытый Провом, подводный фонарь, на левой руке водонепроницаемые часы, на правой — компас, сбоку сумка с фишками для меток поворотов — такова была моя экипировка в первом разведочном рейде в затопленных водами глубинах Лара.
Но где-то в сумерках подсознания таилась мысль о том, что все это бред. Бред! Бред! Я никогда в жизни не плавал с аквалангом.
Стены тоннеля были удивительно чисты. Яркий луч вырвал у мрака поблескивающие, грубо отесанные, но точно пригнанные друг к другу блоки серого гранита. Никаких следов плесени, слизи, застоявшейся мути, словно существовавшая тут когда-то обособленная жизнь только вчера под натиском воды покинула свою тайную обитель. А может быть, так чист и свеж пол и прозрачна в меру прохладная вода, потому что эта жизнь продолжается? В назначенный день и час сложная система каналов приходит в действие и по осушенному широкому коридору вытягивается длинная цепочка людей в черных сутанах, несущих саркофаг с Провом... Или с лже-Провом? Они идут поклоняться своему божеству.
Да, да, все так... Но мне стало немного не по себе. А! Чепуха! Ничего не может со мной случиться. Фишки намертво прилипают к чистому камню, компас дает примерное направление. Жаль, что нет карты, но кое-что я помню, например, где и как искать сифоны с ртутными клапанами, чтобы вывести систему из равновесия. А там, наверху, у колодца меня ожидает... Кто меня ожидает? Пров? Без-образный? Кто же...
Повороты, повороты, от них начинает кружиться голова. Зачем понадобилось это суперсооружение вместо простого деревянного храма? Ах, да! Большие ценности. Но ведь ценности и раньше умели прятать менее трудоемким путем. Ну, Нотр-Дам, Исаакиевский собор, собор Петра и Павла в Риме — это понятно, погоня за престижем цивилизованной Европы. А здесь! Зачем?
Я приметил неясную тень ниши в самом низу стены и остановился. Так и должно быть. Подковырнув ножом треугольную литую решетку, я освободил из связки один их шлангов. Пластиковую эластичную трубку, заглушенную с одной стороны пробкой, удалось довольно легко затолкнуть на треть длины в проем, дальше угадывался поворот. Я вытащил шланг обратно и несколько капелек ртути упали к моим ногам. Давно бы так! Навалившись всем телом, я вогнал трубку до самого конца, вдвинул в нее поршень и почувствовал, как вылетела заглушка. Готово. Фишка, поднесенная к входному отверстию, медленно втягивалась внутрь. Начало есть.
Совершенно неожиданно я вспомнил кусок забытой карты лабиринта и, подхлестнутый азартом, вскоре нашел еще три сифона, прежде чем хитросплетения линий растворились, как ни старался я их удержать в памяти.
И тут погас фонарь. Ледяные объятия смерти распростерлись в непроглядной тьме коридоров, из которых мне не дано теперь выбраться. Я попал в западню, ловушку, как бездумное, беспечное насекомое в сети паука. Похолодевшими пальцами я несколько раз переключил тумблер и фонарь зажегся, но уже слабым, тусклым светом, животворящая струя которого могла оборваться в любой момент и была едва достаточна, чтобы различить на стенах оставленные метки. Я торопливо глянул на часы: запас воздуха тоже подходил к концу. Вытянув вперед руки и лихорадочно работая ластами, я устремился вперед и прошел несколько поворотов, потом движение по непонятной причине замедлилось, и вскоре я завис на месте.
Я понял, что не могу преодолеть течение всей массы воды в тоннеле, что нет больше сил сопротивляться гибели, которую приготовил себе собственными руками. Я было уцепился за один выступ, но что-то подкравшееся, тяжело-мягкое рванула меня за ноги и потащило в глубь лабиринта. В последнем отчаянном усилии я вырвался, всплыл и увидел, что огромный комок ртути, величиной с подушку, стремительно покатился дальше, сверкая и, точно живой, обходя препятствия. Справа и слева от него бежали такие же блестящие аморфные тела, деформирующиеся на поворотах то в длинные шнуры, то в амебоподобные сгустки, и это невиданное феерическое зрелище окончательно парализовало мою волю.
Все. Разрывающиеся легкие выкачали из баллонов последние литры воздуха... Легче дышать в воде, чем испытывать такую боль. Будь что будет, и я сорвал маску... Не успев понять, в чем дело, я очутился на твердом каменном полу внутри круглого в основании помещения, конусом уходящего вверх. По стенам тянулись странно мерцающие тусклые кольца. Что бы это могло быть? Я еще весь дрожал от слабости, когда, встав на ноги и подняв фонарь выше, увидел, что эти кольца ни что иное, как уступы каменной стены, сплошь заставленные сокровищами. Здесь были алмазные формулы: импетус средневековых схоластов, формула движения Аристотеля, уравнения Шредингера, Дирака, Эйнштейна. Особой красотой выделялись две: А = А и 2 х 2 = 4. Формула бессмертия, бутылка Мебиуса, вещество и антивещество, сплавленные в один монолитный кусок. Эоны времени, физические постоянные, чаша Грааля. ослиное копытце, идея развития, сингулярность и антисингулярность в чистом виде. Мысль, волновая функция и редукция волновой функции, фонограф Эдисона, ватерклозет, надежда, вера, любовь, гусиное перо, суперкомпьютер "Пентюх", счастье, формула всех формул... Тысячи бриллиантов сверкали мертвенным, волшебным, гипнотизирующим светом, помрачая мой рассудок, отказывавшийся верить в реальность этого зрелища. Я взял с уступа ближайшее ко мне кольцо Мебиуса, даже не кольцо, а перстень. Его огромный камень тотчас вспыхнул голубовато-фиолетовым самостоятельным сиянием, а фонарь, мелькнув на прощание красным пятном, окончательно погас.
