Виктор Пелевин - Священная книга оборотня
— Допустим, — сказал он.
— А сверхоборотня взять за хвост нельзя. Потому что у него нет тела. И это вторая причина, по которой его так называют. Понял?
— Не совсем.
— Помнишь, ты рассказывал, что в детстве ты мечтал о скафандре, в котором можно опускаться на Солнце, нырять на дно океана, прыгать в черную дыру и возвращаться назад?
— Помню.
— Так вот, сверхоборотень как раз носит такой скафандр. Это просто пустота, которую можно заполнить чем угодно. К этой пустоте ничего не может прилипнуть. Ее ничего не может коснуться, потому что стоит убрать то, чем ее заполнили, и она снова станет такой как раньше. Участковому некуда поставить в ней штамп о прописке, а твоему Михалычу не к чему прикрепить своего клопа.
— Понял. Вот теперь понял, — сказал он и побледнел. — Круто. Такого оборотня ни одной спецслужбе не взять!
— Рада, что ты оценил.
— И как им стать?
— Никак, — сказала я.
— Почему?
— Подумай.
— Потому что сверхоборотень может быть только один и это уже ты? Правильно я понял, рыжая?
— Нет, серый, нет. Ты не можешь им стать, потому что и так всегда им был. Сверхоборотень — это твой собственный ум, тот самый, которым ты с утра до вечера думаешь всякую чушь.
— Так значит, сверхоборотень все-таки я?
— Нет.
— Но ведь это мой ум. В чем тогда проблема?
— В том, что твой ум на самом деле не твой.
— А чей же?
— Про него нельзя сказать, что он чей-то. Или что он такой-то и находится там-то. Все эти понятия возникают в нем самом, то есть он предшествует всему без исключения. Понимаешь? Что себе ни представляй, делать это все равно будет он.
— Ты говоришь про мозг?
— Нет. Мозг — это одно из понятий, которые есть в уме.
— Но ведь ум возникает потому, что есть мозг, — сказал он неуверенно.
— Как тебя напугали эти негодяи, — вздохнула я. — Люди вообще не знают, что такое ум, они вместо этого изучают то мозг, то психику, то любовные письма Фрейда к Эйнштейну. А ученые всерьез думают, что ум возникает оттого, что в мозгу происходят химические и электрические процессы. Вот ведь мудаки на букву «у»! Это все равно что считать телевизор причиной идущего по нему фильма. Или причиной существования человека.
— Экономисты так и думают.
— Правильно. И пусть себе думают. Пусть себе генерируют электрические импульсы, воруют кредитные транши, выражают официальный протест, измеряют амплитуду и скорость, берут минет и производную, а потом определяют свой рейтинг. К счастью для этого мира, в нем есть не только клоуны, но и мы, лисы. Мы знаем тайну. Теперь ты тоже ее знаешь. Ну или почти что знаешь.
— Да уж, — сказал он. — А кто ее знает, кроме лис?
— Знать ее положено только избранным.
— А ты не боишься раскрывать ее мне?
— Нет.
— Почему? Потому что я тоже избранный?
— Потому, что знать эту тайну может только ум. А уму ее скрывать все равно не от кого. Он один.
— Один?
— Да, — сказала я, — один во всех, и все из одного.
— А кто тогда эти избранные?
— Избранные — это те, кто понимает, что любой червяк, бабочка или даже травинка на краю дороги — такие же точно избранные, просто временно об этом не знают, и вести себя надо очень осмотрительно, чтобы случайно не обидеть кого-нибудь из них.
— Я так и не понял, что такое ум, — сказал он.
— А этого никто не понимает. Хотя с другой стороны, все это знают. Потому что именно ум слышит сейчас мои слова.
— Ага, — сказал он. — Понятно… То есть опять не до конца, но конца там, как я понимаю, и нет…
— Вот! — сказала я. — Всегда бы так.
— Допустим, со сверхоборотнем разобрались. А что такое Радужный Поток?
— Просто мир вокруг, — сказала я. — Видишь цвета — синий, красный, зеленый? Они появляются и исчезают в твоем уме. Это и есть Радужный Поток. Каждый из нас — сверхоборотень в Радужном Потоке.
— То есть мы уже вошли в Радужный Поток?
— И да и нет. С одной стороны, сверхоборотень с самого начала в Радужном Потоке. А с другой стороны, он никогда не сможет в него войти, потому что Радужный Поток — просто иллюзия. Но противоречие здесь только кажущееся, потому что ты и этот мир — одно и то же.
— Ага, — сказал он. — Интересно. Ну, давай дальше.
— Сверхоборотень — небесное существо. Небесное существо никогда не теряет связи с небом.
— Что это значит?
— В этом мире нет ничего кроме пыли. Но небесное существо помнит про свет, который делает пыль видимой. А бесхвостая обезьяна просто пускает пыль в глаза себе и другим. Поэтому, когда умирает небесное существо, оно становится светом. А когда умирает бесхвостая обезьяна, она становится пылью.
— Свет, пыль, — сказал он, — значит, все-таки что-то там есть! Есть какая-то личность. У тебя, например, она точно имеется, рыжая. Я это за последнее время хорошо ощутил. Скажешь, нет?
— Эта личность со всеми своими вывертами и глупостями просто пляшет как кукла в ясном свете моего ума. И чем глупее выверты этой куклы, тем яснее свет, который я узнаю вновь и вновь.
— Теперь ты сама говоришь «мой ум». А только что говорила, что он не твой.
— Так уж устроен язык. Это корень, из которого растет бесконечная человеческая глупость. И мы, оборотни, тоже ею страдаем, потому что все время говорим. Нельзя открыть рот и не ошибиться. Так что не стоит придираться к словам.
— Хорошо. Но личность, которая пляшет как кукла — это ведь ты и есть?
— Нет. Я не считаю эту личность собой, потому что я — вовсе не кукла. Я — это свет, который делает ее видимой. Но свет и кукла — просто сравнения, и к ним не следует цепляться.
— Да, рыжая, — сказал он. — Долго ж ты эти вопросы изучала… Слушай, так сколько тебе все-таки лет?
— Сколько надо, — сказала я и покраснела. — А насчет собаки и льва — не обижайся, пожалуйста. Это классическая аллегория, причем очень древняя, честное слово. Собака смотрит на палку, а лев — на того, кто ее кинул. Кстати, когда это понимаешь, становится намного легче читать нашу прессу…
— Насчет собак и львов я понял, могла бы не повторять, — ответил он с сарказмом. — А насчет прессы и без тебя знаю. Лучше скажи, куда смотрят лисы?
Я виновато улыбнулась.
— Мы, лисы, одним глазком глядим на палку, а другим на того, кто ее кидает. Потому что существа мы несильные, а хочется не только усовершенствовать душу, но и пожить немного. Вот поэтому глаза у нас чуть-чуть косые…
— Надо будет кинуть тебе пару палок, проверить, куда ты смотришь.
— Сегодня вы в ударе, поручик.
Александр почесал подбородок.
— Ну а где главный вывод? — спросил он.
— Какой?
— Ну, как все это контролировать? Чтоб пользу приносило?
— Контролировать довольно трудно, — сказала я.
— Почему?
— Замучаешься искать контролера.
— Да, так вроде и выходит, — сказал он. — Не уверен, что это мне нравится.
— А что не так?
— Радужный Поток, сверхоборотень — все хорошо. Допустим, с контролем тоже вопрос решили. Но я главного не пойму. Кто все это создает? Бог?
— Мы сами, — сказала я. — Мало того, мы и Бога создаем.
— Ну ты залепила, рыжая, — усмехнулся он. — Тебе лишь бы без Бога обойтись. Чем создаем? Хвостом, что ли?
Я так и замерла на месте.
Трудно описать эту секунду. Все догадки и прозрения последних месяцев, все мои хаотические мысли, все предчувствия — вдруг сложились в ослепительно-ясную картину истины. Я еще не понимала всех последствий своего озарения, но уже знала, что тайна теперь моя. От волнения у меня закружилась голова. Наверно, я побледнела.
— Что с тобой? — спросил он. — Тебе плохо?
— Нет, — сказала я и через силу улыбнулась. — Просто мне надо побыть одной. Прямо сейчас. Пожалуйста, не отвлекай меня. Это очень, очень важно.
*Мир устроен загадочно и непостижимо. Желая защитить лягушек от детской жестокости, взрослые говорят, что их нельзя давить, потому что пойдет дождь — и в результате все лето идут дожди из-за того, что дети давят лягушек одну за другой. А бывает и так — стараешься изо всех сил объяснить другому истину и вдруг понимаешь ее сам.
Впрочем, последнее для лис скорее правило, чем исключение. Я уже говорила — чтобы понять что-то, мы, лисы, должны кому-нибудь это объяснить. Это связано с особенностями нашего разума, который по своему назначению есть симулятор человеческих личностей, способный к мимикрии в любой культуре. Говоря проще, наша сущность в том, чтобы постоянно притворяться. Когда мы что-то объясняем другим, мы притворяемся, что сами все уже поняли. А поскольку существа мы умные, обычно приходится понять это на самом деле, как ни уворачивайся. Говорят, что серебряные волоски у нас в хвосте появляются именно по этой причине.
Когда я притворяюсь, у меня все всегда получается натурально. Поэтому я притворяюсь всегда — так выходит гораздо правдоподобнее, чем если я вдруг начну вести себя искренне. Ведь что значит вести себя искренне? Это значит непосредственно выражать в поведении свою сущность. А если моя сущность в том, чтобы притворяться, значит, единственный путь к подлинной искренности для меня лежит через притворство. Я не хочу сказать, что никогда не веду себя непосредственно. Наоборот, я изображаю непосредственность со всей искренностью, которая есть в моем сердце. В общем, слова опять подводят — я говорю об очень простой вещи, а кажется, что я фальшивое существо с двойным дном. Но это не так. Дна у меня нет совсем.
