Олег Маловичко - Исход
Хотелось есть. Есть было нечего.
Потом дезертира убили. Они шли по дороге, разрезавшей пополам деревню, сожженную и пустую. Вдруг раздался выстрел, дезертир схватился руками за живот и упал. Сергей бросился в обугленные развалины дома и спрятался за почерневшим от дыма остовом печи. Дезертир возил ногами по асфальту на середине дороги и выл. Сергей хотел высунуться, но снова выстрелили. Пусть бы его убили, или он умер сам, подумал Сергей, тогда я смогу убежать.
Дезертир стал затихать, иногда матерясь, протяжно и неразборчиво, как пьяный. Сергей со своего места отполз к полю, оборачиваясь, не идет ли кто за ним. У поля привстал и, не выпрямляясь, побежал не разбирая направления, лишь бы от деревни.
Через три дня дошел до Икшенска. Город был выжжен. Здесь шли бои между армией и армией. На обочинах дорог в пригородах стояли, устало свесив дула, подбитые танки, много было другой техники — бэтээров, бээмпэ. Трупы Сергей обыскивал. Ему повезло: под одним мертвецом, гражданским, он нашел заряженный с обоих стволов обрез. Мертвец лежал под солнцем и дождем два дня, тело его распухло, а обрез вонял. Когда Сергей опустил тело, из него пошли газы.
Местные уверили, что отсюда до Зарайска спокойно — армии ушли, бандитов из лесов повыкурили, да и народ, кого не убили, разбежался. На вопрос Сергея — куда — пожимали плечами. Ему предложили остаться, поработать за паек на уборке трупов, но он отказался.
Он покинул смрадный город утром и пошел в Зарайск. Быстро разошелся и стал желать, чтобы никто не проехал, не остановился — тогда бы он и дальше шел, широко и свободно шагая, с удовольствием перебирая ботинками землю.
Ему нравилось идти, нравилось нагружать мышцы, а приятнее всего было чувство уверенности, подготовленности к походу — ботинки надежны и в меру разношены, ветровка не пропускает влагу, но «дышит», лямки рюкзака подтянуты так, чтобы не болтался, но и не натирал. И рюкзак, и ветровку дал мужик из Икшенска, тот самый, предлагавший работу «на трупах». Во всем городе, сказал он, способных работать осталось не больше двух сотен. А трупов тыщ семь, вот и считай. Мужик нравился Сергею своей деловитостью, хваткой и жаждой устраивать жизнь, несмотря ни на что.
Он предложил Сергею вернуться, если тот передумает. Сергей пожал ему руку.
Через час он вышел к небольшой деревне. Дорога разрезала ее надвое, оставив на каждой стороне с пяток домов, а жилыми из них выглядели два. Увидев за забором возившуюся в огороде женщину в резиновых сапогах и наброшенном на цветастый халат пуховике, Сергей окликнул ее и попросил продать еды за талон. Их в его кармане лежало двадцать, и были они результатом обыска трупов.
Хозяйка вынесла кусок хлеба, холодную вареную картофелину и два сырых яйца, еще налила молока в маленькую пластиковую бутылку из-под «Кока-колы». Следом показался бритый плотный парень в майке, видимо, сын, с ружьем в руках и настороженным взглядом. Мать махнула ему: все нормально.
— Куда идете?
— В Зарайск.
— Вы сами-то не ходите. По дорогам всякий народ шатается, из-за ботинок убьют. На остановке ждите, под березами старыми, автобус в два будет, с охраной. А так, если голосовать, никто не подберет.
Он поблагодарил, пообещав так и сделать и заранее зная, что не послушается. Ему хотелось и дальше идти. Испросив позволения хозяйки, присел тут же, на лавке у забора, и перекусил. Спросил, далеко ли Зарайск, оказалось — прошел пять километров, осталось двадцать.
— Как вас зовут?
— Вам зачем? Клавдия Ивановна.
— Вам уходить надо, Клавдия Ивановна. Дом на самой дороге.
— А куда я пойду? Здесь хозяйство, огород. — Она помолчала, и добавила зачем-то: — Куры нестись перестали почти. От стресса.
Он уже отошел от деревни на порядочное расстояние, когда ветер донес до него далекое урчание приближавшегося автомобиля. Не зная почему, повинуясь инстинкту, залившему внутренности холодом, Сергей быстро сошел с дороги, прошелестел ногами по влажной траве в кювете и скрылся за толстым стволом старого дерева.
Машина остановилась. Хлопнула дверца. Раздались шаги — водитель спускался в кювет. Обрез нельзя, услышит, лихорадочно соображал Сергей. Могу ударить ножом, но даже если получится — вдруг их двое? Трое? Двигаясь плавно и тихо, как в замедленной съемке, Сергей отвел полу куртки и нащупал рукоятку ножа, прикрепленного к поясу.
Шаги незнакомца приблизились и замерли. Он стоял так близко, что Сергей почувствовал запах лосьона после бритья — неожиданно изысканного, с учетом обстоятельств. Палец Сергея нашел застежку ножен. Сразу в шею, думал он, резко и сильно.
Вжикнула молния, и после двух секунд возни незнакомец стал мочиться на сосну. Потом прокашлялся, затянул молнию и пошел обратно, влажно хрустя под ногой травой и мелкими ветками. Дверца машины хлопнула, взревел мотор.
Сергей сполз спиной по стволу и сел на ворох лежалых, выцветших иголок и волглого мха. Это мог быть простой человек, случайный водитель. Я даже не посмотрел, кто это, но готов был убить его.
Если бы Сергей глянул сейчас на дорогу, в водителе «Мэверика» он узнал бы своего друга Сашку Погодина.
В Зарайск пришел под вечер. Асфальт сменился бетонкой — в землю были брошены плиты, где-то прилегавшие друг к другу плотно, где-то покореженные. Отдыхать к концу дороги он останавливался чаще, привалы длились дольше.
Завтра будет мышцы тянуть, думал он, злясь на себя. Сейчас он понял, что этим казавшимся уже глупым пешим походом оттягивал момент встречи с тестем. Упоение собой, своим телом и природой прошло, Сергеем овладели усталость и безразличие. Он шел, впав в тупое оцепенение, механически переставляя ноги. Бедра ныли, кожу на щиколотках саднило. Вдобавок он заблудился в городе, пропустил нужный поворот, хоть и знал дорогу, и вынужден был возвращаться обратно в начинающих густеть сумерках, добавив к пути еще километр.
Зарайск был мелким городком, еще более жалким оттого, что размерами уступал иной деревне. Война его пощадила. Он был разграблен, выпотрошен, но не сожжен. На главной улице, напротив горкома, за памятником Ленина, стояла виселица на восемь человек. Два места пустовали.
К тому времени как он нашел дом тестя, солнце зашло. Сергей присел на «доминошную» лавочку во дворе — отдышаться и собраться с мыслями.
За девять лет брака он видел Владимира Антоновича трижды. Это был мощный широкоплечий старик с крупными чертами лица, кустистыми нахмуренными бровями, постоянно воюющий с миром. Он был слишком велик для квартир, людей, отношений — входя в дом, непременно бился головой о притолоки и неуклюже сбивал вазы; знакомясь, давил человека, неосторожно унижал его, не заботясь этим.
Его сторонились и пугались — неизвестно было, что он выкинет в следующую минуту. Характер всегда вел его по жизни не в ту сторону. Он всюду искал правду, ему мешали «они». Ругаясь с начальством и сослуживцами, теряя одну работу за другой, все более замыкаясь в ожесточенном поиске идеала он оказался в конце концов брошен всеми, кроме жены. Дочери разлетелись из дома сразу после школы, а жена за тридцать лет супружества была так забита и высосана им, что отгородилась от него, считая мужа чем-то вроде неприятной работы.
Единственной его отдушиной была охота. Уходил в лес на неделю, на две, и там был на месте, там находил ответ на вопросы и покой душе — гоняясь за опасностью, видя дикого кабана и понимая его, напиваясь до исступленной одури ночами напролет, там он обнажал варварскую, дикарскую свою натуру.
Зятьев презирал — Сергея больше, чем мужа старшей дочери, Женю, шустрого водителя из соседней Штеровки. Люди, работающие руками, стояли в его шкале ценностей выше. Сергея и подобных ему он считал ворами — так и сказал в первый же вечер знакомства, опрокидывая в себя стопку и глядя Сергею в глаза с презрительным вызовом.
Два года назад Сергей привез Владимиру купленные по совету Глаши охотничий фонарь и носки с подогревом — тесть назвал их пидорскими и демонстративно отдал жене. На следующий день они ушли на охоту, что должно было, по мнению Глаши, их сблизить. Ничего не вышло — Сергей чувствовал себя скованно и ошибался, тесть чувствовал свое одиночество нарушенным и злился.
Сидя у костра, глядя на его большие, сильные руки, ковырявшие печеную картофелину, на толстую шею, знавшую лишь грубую вязку свитеров, на его осанку зверя Сергей не мог поверить, что силой его чресл на свет произошла Глаша. Такой человек, думалось ему, может давать жизнь только танкам или деревянным солдатам.
Более они не пересекались.
И теперь я хочу забрать этого человека в «Зарю», сказал Сергей про себя. Он же меня сожрет там. Всю душу вынет.
За два года, что он не был в Зарайске, все изменилось. Дом, построенный немецкими пленными, обветшал. Деревянная лестница прогнила, ступени прогнулись к центру, крошась во влажную коричневую стружку; стены покрыла плесень.
